Суперхищник

Под палящим солнцем царит гробовая тишина. Серый пепел, теперь заменивший землю, раскинулся на сотни тысяч квадратных километров. Этот пейзаж уже давно не напоминает о былом величии Земли. Лишь редкие иссохшие деревья тянутся к небу, словно надгробия давно погибшей экосистемы.
Я наблюдаю за этим со своего любимого места. Жалкий скелет многоэтажного дома, чудом уцелевший за десятилетия запустения. Жаркое солнце греет мою спину. Лишь нечеловеческая структура моей кожи позволяет мне выжить под его лучами. Тело моё длинное и тощее, как у жителей некоторых регионов Африки. Я пепельно-сер и почти сливаюсь с выгоревшим на солнце бетоном.
Я осматриваю пустошь каждый день. В городе заняться особо не чем. В тени зданий я скрываюсь только чтобы спать. Я могу часами сидеть так, на крыше, озирая округу. В памяти я пытаюсь восстановить, как всё вокруг выглядело раньше. Пустошь покрывает россыпь серых прямоугольников. На их месте когда-то высились дома. Метрах в пятистах от меня виднеется скопище сухих деревьев. Там был прелестный сквер. Я любил прогуливаться в нём ночами, ещё до Последней войны. Даже до неё моя внешность была слишком причудливой, чтобы гулять при свете дня. Теперь за это можно не переживать…
От домов не осталось ни следа. Сперва бомбы повалили их, а затем время сравняло их с землёй. На однотонном пейзаже почти не выделяются даже асфальтовые дороги со стёртой разметкой. Ржавые остовы указателей стоят вдоль них, отмечая улицы и перекрёстки. Они уже давно не выполняют свою функцию.
Смотреть на всё это удручающе, и в то же время я чувствую некую… завершённость. Будто на моих глазах закончилась величайшая история человечества, и всё, что мне остаётся, это листать её пожелтевшие страницы, текст которых становится всё менее разборчивым. Было в этом нечто завораживающее, своего рода, эстетика разрушения и безысходности. Конец света во всей красе.
Всё моё тело вздрагивает. Тонкая корка пыли, нанесённой ветром, опадает с кожи. Я поднимаю глаза к небу – солнце почти в зените. Время обеда. Я хватаюсь шершавыми ладонями за сколотый кирпич и ползу вниз. Стремительным движением я пролезаю в окно и сливаюсь с тьмой. Мои глаза быстро привыкают к ней. В абсолютной черноте проступают багровые пятна. Они бездумно двигаются по нижним этажам здания, отдыхая от жарких лучей, и даже не подозревают, что я здесь.
Я сигаю в шахту лифта. Это быстрее, чем спускаться по лестнице. Доли секунды свободного падения резко прерываются, когда я хватаюсь за проём четырьмя этажами ниже. Я опираюсь на него вытянутыми пальцами ног и просовываю ладони в проржавевшие раздвижные двери. С огромной силой я расталкиваю их. Металл мнётся и осыпается, и вскоре дыра становится достаточно широкой, чтобы я мог пролезть.
Я ныряю в проём и приземляюсь на все четыре лапы. По ушам бьют крики ужаса. Красные пятна отскакивают в стороны, но не осмеливаются убегать. Становится отчётливым их человекоподобный силуэт. Люди называют их «дикарями». Когда-то они сами были людьми, но, когда солнце обратило на землю своё гнев, они предпочли не прятаться в тени, а приспосабливаться. Во многом они были похожи на меня, но одним и тем же мы не были. Я был больше, ловчее и, вероятно, намного умнее.
Я выхожу в центр квадратного зала. Дикари обступают меня. Они знают, что мне нужно. Я приглядываюсь. Неудачное совпадение. Слишком много беременных и самок с детёнышами. Их нельзя убивать хотя бы из простой человечности.
Вдруг один из дикарей делает шаг ко мне. Он ещё более сгорблен и уродлив, чем все остальные. Его сердце едва бьётся, а многие органы уже начали отказывать. Его розовая кожа осыпается прахом, а множественные раны уже не зарастают. Этот мутант очень стар, и смерть будет для него подарком.
Я выпрямляюсь в полный рост, и старик подходит ближе. Он смотрит на меня тщедушным взглядом и зажмуривается. Я взмахиваю рукой. Маслянистая кровь льётся на пол. Дикарь, вспоротый словно свинья, падает, но я подхватываю его на руки. Запах крови разжигает мой аппетит. Я погружаю руку в его нутро и извлекаю гипертрофированную печень – самую вкусную часть. Дикарь стонет и охает, извивается, но никто не спешит на помощь.
Его собратья стоят вокруг и бормочут себе под нос. Они пристально смотрят на меня, повторяя одни и те же звуки. Даже детёныши, больше напоминавшие бугристые комочки плоти, пытались вторить своим безобразным матерям.
Я наблюдал подобные ритуалы несколько десятков лет, но так и не понял, что значат эти мантры. Были ли это простые мольбы о пощаде, или нечто религиозное – меня это не волновало. Пока дикари преподносили мне больных и стариков на блюде, я мог не обращать внимания на остальной их вид.
Я сажусь на пол, сложив ноги, и продолжаю трапезу. Старый мутант уже затих. Мои массивные челюсти легко превращают мясо в фарш, а кости в муку. Мир вокруг слишком суров, чтобы оставлять за собой объедки.
Через считанные минуты я заканчиваю. Плоть ещё тёплая. Она греет мой желудок. Я буквально слышу, как закипает кислота, разъедая органику. Лёгкий дымок с резким запахом облаками вылетает у меня изо рта. Моё пищеварение было куда более агрессивным, чем у любого другого живого организма. Из своего опыта я знаю, что могу усвоить почти любой материал без вреда для себя. Ткань, химикаты, металлы – всё растворялось без следа. Мне даже не приходится испражняться. Отходов просто нет.
Покончив с обедом, я встаю, потягиваюсь и иду к выходу на улицу. Дикари робко подтягиваются к центру. Они мажут пальцы в крови и рисуют узоры на своих телах и лицах. Другие слизывают багровую жижу прямо с пола. Самки зачёрпывают её ладонями и поят с рук своих младенцев. Даже для меня это зрелище очень странно, но я не остаюсь посмотреть – мне нужно идти.
Я выхожу на улицу и осматриваюсь, пытаюсь вспомнить что-то. Вон там был продуктовый магазин. Через дорогу – парикмахерская. Лишь оборванные и выцветшие вывески напоминают об этом. Ветер треплет их, разнося по городу обрывки холстины. Резвой рысью я несусь вдоль тротуара. Любой увидевший меня наверняка бы стал заикой или сошёл с ума от страха. Такое на моём веку уже случалось, и именно из-за этого в город давно никто не наведывался. Здесь остались только дикари и я.
Обойдя очередную многоэтажку, я заворачиваю и оказываюсь в том самом сквере, который созерцал сверху. Потрескавшиеся стальные заборчики ещё видны, хоть от них и остались лишь столбы. Но не только они выпирают из серой земли. В глубине парка, среди иссохших деревьев, стоит крест из двух деревянных досок. Он сильно обгорел на солнце, но на нём ещё можно различить буквы.
«Евгений Донцов, 1998-2026. Лучший друг».
Я опускаюсь на колени. Раскалённые песчинки впиваются в кожу. Я погружаюсь в воспоминания. Это не просто, ибо минули десятилетия, но я всё ещё могу представить его…
Евгений был моим другом, когда я ещё не стал детищем радиации. Мы жили вместе в небольшой квартире. Жили не богато, но нам хватало. Он был хорошим другом и единственным, кто принял меня. Дело в том, что и до войны я не был обычным человеком. В очень узких кругах я был известен, как «Месмерист». К сожалению, Евгений в эти круги не входил. Он вообще многого обо мне не знал.
Последнюю войну мы так же встретили вместе. Когда на город обрушились первые бомбы, мы растерялись и не успели бежать. Буквально через день после объявления войны в центре города вырос ядерный гриб. Никто даже не успел понять, с кем мы воевали, как всё кончилось.
Большинство людей погибли, а те, кто выжил, стали предками моих нынешних жертв. Одними из выживших были и мы с Евгением. После взрыва было непросто выжить. Люди грызлись из-за всего. Чтобы выжить, мне пришлось раскрыть свои способности. Не знаю, мутация это или чудо божье, но с самого рождения я умел управлять людьми. Буквально управлять, как марионетками. Мне достаточно было протянуть руку, и человек превращался в куклу. Я мог делать с ним всё, что захочу.
Эта сила спасла нас не раз. Евгений лишь больше уважал меня после раскрытия. Даже когда радиация сказалась на мне, и я начал приобретать свой нынешний вид, он не оставил меня. Мы стали суперхищниками руин. Любая шавка боялась нас. Но моих сил не хватило, чтобы спасти друга.
Ядерная атака явно была не одна. Целая война истончила защитный слой атмосферы. Солнце вошло в силу и превратило Землю в сковороду. В купе с радиацией это привело к гремучей смеси из лучевой болезни и рака кожи. Я с этим помочь не мог. Евгений протянул всего три года после взрыва. Умер он тихо, во сне. Одним утром я не нащупал у него пульса и отнёс сюда, в этот сквер.
Это не было какое-то памятное место. Здесь не случилось ничего примечательного. Мне просто нравилось здесь. Даже после ядерного взрыва в нём жила какая-то приятная атмосфера.
Я смахиваю пыль с простенького надгробия и встаю. Мой ежедневный ритуал окончен. Остаток дня можно посвятить немногочисленным развлечениям. Я прогуливаюсь по улицам, заглядываю в окна и витрины. Порой на пути мне попадаются останки людей и животных. Бездомные собаки и кошки, птицы – всё было мертво. Лишь иногда между домами пролетали мутировавшие голуби и воробьи. Жизнь, как всегда, нашла выход.
Вдруг я улавливаю странную вибрацию воздуха. Это нельзя спутать ни с чем! Это рык мотора! Инстинкт перехватывает управление. Я прыгаю на стену и вмиг оказываюсь на крыше. Огромными прыжками я перебираюсь с дома на дом, двигаясь на звук. Достигнув окраины, я резко припадаю к раскалённому бетону и становлюсь почти плоским. Моё острое зрение охватывает выезд из города, и я ахаю, замечая источник звука…
Поднимая пыль, по растрескавшемуся асфальту несётся громоздкое нечто. Дребезжащая гора металла на колёсах разного размера. Из толстой трубы столбом идёт чёрный дым. Обшивка раскалилась под лучами солнца, сбрасывая последние остатки краски. Это чудовище двигается довольно быстро, но часто подскакивает и вздрагивает, громко скрипя всем, чем только можно. Прислушиваясь, я улавливаю крик ярости и отчаяния, доносящийся из-под железной скорлупы.
После очередного толчка машина громко ухает и застывает, испустив облако белого пара. Со скрежетом откидывается люк на боку, и на свет показывается тело в мешковатых одеждах. Подбирая самые последние слова, водитель открывает капот. Агрегат больше никуда не мог поехать – его нутро окончательно превратилось в месиво из расплавленной изоляции, спутавшихся проводов и обгоревших деталей. С силой захлопнув капот, человек возвращается внутрь, а через несколько минут выходит с рюкзаком за спиной. Он торопливо идёт дальше по дороге, прямо в город.
Горячий ветер поднимает облака пепла и срывает капюшон с головы путника. С удивлением я созерцаю, как развеваются длинные русые волосы. Осунувшееся женское лицо сморщивается, и тонкие руки быстро натягивают головной убор. Раздаётся оглушительный хлопок. Незнакомка оборачивается. Ветер раздувает огромный костёр, в который превратилась машина. Гремит второй взрыв, и искорёженные куски металла разлетаются в стороны. От агрегата почти ничего не осталось. Путница разворачивается и продолжает путь.
Из-под её одежд доносится странное потрескивание. Порой она вынимает руку из-под ткани. На её предплечье я вижу громоздкое устройство. Очевидно, это был некий коммуникатор. Девушка остервенело крутит диммер, но кроме треска динамик ничего не издаёт.
Через несколько минут она всё же сдаётся. Её рука ныряет под одежды и извлекает медальон на длинной цепочке. Это сердце, выполненное из консервной банки. Маленький замочек позволял открыть его. Сделав это, девушка на секунду останавливается, уставившись на нечто внутри. Приставив палец к виску, я пытаюсь проникнуть в её разум, увидеть её глазами. Я зажмуриваюсь, и из тьмы проступает что-то. В маленьком жестяном сердце скрыт карандашный портрет юноши. Именно этот рисунок заставил её двинуться в путь. Я поднатуживаюсь, и в голове сами собой всплывают чужие воспоминания. Я ныряю в них с головой и отпускаю реальность…
Красивую путешественницу звали Нина, а юношу на портрете именовали Данилой. Они общались с самого детства. Не мудрено, ведь они родились в одном поселении, через несколько десятков лет после Последней войны. Их семьи дружили, как говорил отец, ещё с довоенных времён. Но, когда им было лет по пятнадцать, на поселение напали мародёры. Явление не редкое, но в тот раз их было больше обычного. Намного больше. Едва удалось отстоять поселение. Многих убили, кого-то похитили. Одним из последних стал Данила.
Нина не слишком тяжело пережила его исчезновение. Как и со многими проблемами пустоши, с этим она смирилась. Девушка выросла и стала оператором местной радиостанции. Это была уважаемая и полезная профессия. Благодаря ней поселения в ближайших окрестностях всегда знали последние новости и могли кооперировать свои действия. Нина была одной из тех, на ком держалось это крошечное государство.
Но в один день произошло нечто невероятное. Утром, как обычно, настраивая связь с соседями, Нина вдруг уловила чей-то голос на обычно неиспользуемой частоте. Она прислушалась и обомлела.
- Меня кто-нибудь слышит? – мужской голос показался необычайно знакомым. – Ау?
- Вас слышно! – резко отозвалась Нина. – Кто это?
- Я – Данила Шиманов, - без промедления ответил незнакомец, кажется, он тоже признал её. – А ты? Нина?
- Да! Да, это я! – чуть не вскричала девушка.
У них быстро завязался разговор. Несколько наводящих вопросов позволили удостовериться друг в друге, после чего они принялись делиться новостями. Как оказалось, Данила был не промах. Пробыв какое-то время рабом в войске мародёров, он смог сговориться с другими подневольными и устроить переворот. Теперь он был свободен и странствовал по пустоши в поисках приключений. Его детская мечта исполнилась. И он предложил Нине объединиться.
Конечно, она не могла отказать. Слишком сильны были воспоминания и чувства. Ночи напролёт, скрывая от всех, она связывалась с Данилой и планировала маршрут. Это было непросто, так как в помощь ей был лишь голос старого друга. Но она не сдавалась, и через несколько месяцев был составлен примерный путь. Они должны были двинуться друг другу на встречу. С ответственностью она собрала всё необходимое и под покровом ночи угнала один из грузовиков, на которых перевозили груз между поселениями. Так началось её путешествие, длившееся уже неделю…
Нина часто размышляла, узнают ли они друг друга. Как ни как, тяжёлая жизнь в пустоши должна была преобразить того милого юношу, чей портрет хранился в её медальоне. У него тоже был такой, с её изображением. Их обоих изобразил талантливый старичок, живший в их поселении. За это он ничего не попросил. Даже среди радиоактивной пустыни оставались свои романтики…
Вдруг поток мыслей обрывается. Я открываю глаза и тут же моргаю от яркого света. Нина ускоряет шаг и вскоре входит в город. Меня она так и не заметила. Я переползаю к другому краю и продолжаю следить.
Устройство на худеньком запястье напряжённо трещит счётчиком Гейгера. Через минуту этот звук перебивает нечто ещё более тревожное. Откуда-то доносится злобный рык. Резким движением Нина выхватывает из-за пояса пистолет. Она разворачивается к ближайшему дому. Она чувствует злобный взгляд из темноты, и я чувствую его вместе с ней. Мне всё же удалось наладить связь. Слышатся шаркающие шаги, и на свет показывается сгорбленное тело. Это обычный дикарь, но девушка, кажется, напугана.
Мутант снова рычит и хватает с земли кирпич, грозно занеся его над головой. Он невнятно бормочет угрозы. Нина нажимает на курок. Хлопает выстрел, и искорёженное тело падает. Тут же из тени раздаётся несколько разъярённых голосов. Целая орава дикарей вываливается на улицу, размахивая обломками труб и арматуры. Нина снова пытается выстрелить, но пистолет лишь щёлкает. После второго нажатия раздаётся лязг. Ствол рассыпается на части.
Нина кричит и бросается бежать. Дикари гонят её по улице. Из других домов вываливаются толпы мутантов. Они швыряют мусор ей вслед и выкрикивают проклятья. Девушка быстро выдыхается. Она бежит всё медленнее и уже начинает запинаться. Её разум терзают мысли о том, как дикари нагонят и разорвут её на части. Я чувствую её страх! Я должен вмешаться!
С силой моя нижняя челюсть упирается в грудь. Леденящий душу вой разносится эхом. Орда уродов замирает. Нина, наконец, спотыкается и впечатывется на асфальт, стерев руки в кровь. Она встаёт на колени и задирает голову. С вершины одного из домов на неё смотрю я.
Я выпрямляюсь, словно пловец на трамплине, и падаю вниз. Мои ноги идеально амортизируют падение. На мгновение я замираю и оглядываю дикарей. Нужно преподать им очередной урок. Я снова вою и кидаюсь вперёд. Девушка припадет к земле, а уроды пытаются бежать. Я хватаю их, швыряю о землю и стены. Всё вокруг покрывается багровыми красками. Летят в стороны ошмётки плоти.
Это продолжалось всего минуту. Я остался хладнокровен и не увлекся убийствами. Мой взгляд падает на холмик из ткани, лежащий на асфальте неподалёку. Мой острый нюх улавливает запах обожженной кожи. Холмик медленно ползёт. Из-под него слышны всхлипы и вздохи.
Я наступаю на край плаща и заношу ладонь над тем местом, где должна быть голова. Я чувствую, как сила течёт из моих пальцев, но натыкается на некую преграду. Я вздыхаю: мои силы уже давно иссякли, я могу подслушать чьи-то мысли, но говорить сам, а тем более управлять кем-то уже не способен.
Вдруг Нина подрывается. Лёгким движением пальца она расстёгивает плащ и бросается бежать. Напуганный визг оглашает округу. В ужасе она оглядывает тела с оторванными ногами и руками. Я кидаю руку и хватаюсь за тонкую цепочку на шее, но та со звоном лопается.
Нина бежит дальше. Лучи солнца вмиг оставляют на её коже ожоги. Она инстинктивно бросается в тень ближайшего дома. Страх ведёт её вперёд, и она исчезает в темноте. Вместо того чтобы догонять, я снова приставляю палец к виску и пытаюсь выловить её мысли. Мне это удаётся. Я вижу её глазами, слышу её ушами, мыслю её разумом…
Не отдавая себе отчёта, Нина взлетает по лестнице. Она лишь надеется не упасть на следующей ступени. Ещё никогда в жизни ей не было так страшно. Она кричит, а её голос эхом разносится по зданию. Ей кажется, что я гонюсь за ней.
На пределе возможностей она минует этаж за этажом и уже выбивается из сил. Мысль о скорой смерти занимает её разум. Она больше не издаёт ни звука. Лишь слезы безысходности стекают по загорелому худому лицу.
- Нет… нет… нет… - бормочет она между вздохами.
Вдруг ослепительный свет впивается ей в глаза. Сильный ветер треплет её волосы. От этого её разум выталкивает меня, словно солёная вода. Я вскакиваю от неожиданности и удивления. Я стою внизу лестницы. Кажется, моё тело само собой шло за ней, оттого она и бежала. Я уже сталкивался с таким явлением. Пока мой разум погружается в чьё-то сознание, тело иногда действует на автомате.
Я скидываю лишние мысли и одним шагом пересекаю почти всю лестницу. Моя рука сжимается на тощей щиколотке, и я тяну её вниз, прочь от обжигающего света. Она снова голосит, пытается пинаться. Нога в тяжёлом ботинке бьёт по моему запястью, но я не отпускаю. Нина сдаётся и закрывается руками. Я снова чувствую её страх, и моё сердце сжимается от жалости.
Я бережно кладу её на пол и начинаю ждать. Очень робко она открывает глаза и замирает. Я склоняюсь над ней без движения, протягивая в руке её плащ и рюкзак. Я разжимаю пальцы, и одежда падает к её ногам. Украдкой я пробираюсь в её разум и «подключаюсь» к её глазам.
Перед ней стоит существо метра три ростом. Тонкие конечности без видимого труда удерживают над землёй вытянутое туловище. Пальца на руках невероятно длинны, а стопы кажутся до смешного огромными. Голова тоже несоразмерна телу. Она напоминает череп, обтянутый тонкой морщинистой кожей. Над выдающейся челюстью с множеством острых зубов торчит острый короткий нос, напоминающий ссохшийся гриб. На этом фоне непомерно огромные зелёные глаза выглядят, по меньшей мере, карикатурно.
На торсе виднеются мышцы, напоминающие тугие верёвки, переплетённые между собой. Этот витиеватый узор покрывает всё тело мутанта, за исключением живота. Последний впал и разгладился настолько, что на нём даже нет пупка. Над ним выпирает несколько пар рёбер, выше которых снова начинается рельеф, похожий на ссохшиеся извилины мозга.
Я протягиваю другую руку. Нина отскакивает и смотрит на неё выпученными глазами. С тонких пальцев свисает её медальон. Резким движением девушка хватает его и пытается надеть, но цепочка оказалась порванной. Не желая возиться, она просто наматывает украшение на запястье и снова смотрит на меня. Я всё так же стою, не шевелясь, затем разворачиваюсь и спускаюсь по ступеням. Теперь моей новой знакомой ничто не угрожало.
Секундой позже я слышу лёгкие шаги позади. Нина пытается пойти за мной, но я слишком быстр. Скоро она отстаёт и затихает. Я выхожу на улицу и оглядываюсь. Девушка стоит у одного из запылённых окон на третьем этаже и разглядывает меня. Я весь сжимаюсь и делаю сильный прыжок. Мгновение, и я заползаю в дыру противоположного дома. Она больше не видит меня, но я всё ещё вижу её.
Нина вскоре покидает дом. Ей нужно продолжать путь. Уже близится закат. Когда стемнеет, станет прохладно и идти будет легче. Осталось совсем недалеко до места, где они с Данилой должны были встретиться. Всё это я почерпнул из её сметённого сознания.
Нина идёт по центру улицы, настраивая свой аппарат. Совершенно бесшумно я прыгаю от дома к дому, следя за ней. Теперь я чувствую, что должен вывести её из города в безопасности. Когда осталось немного, она надеется уловить голос любимого в эфире. И вдруг на их частоте что-то мелькает. Она пробегает несколько метров вперёд, и сигнал усиливается.
- Нина, ответь. Нина, ответь, - повторяет запись.
- Данила, я здесь! Я близко!
Запись прервалась.
- Где ты? Я въезжаю в город! Подай знак!
Девушка не растерялась. Она быстро находит в рюкзаке дымовую шашку и зажигает её. Облако едкого зелёного дыма поднимается высоко в небо. Через минуту издали доносится рокот двигателя. Разноцветное пятно возникает из ниоткуда и тормозит напротив неё, прочертив чёрные полосы на асфальте. Это добротный багги, оснащённый всем необходимым для путешествий по пустыне. Его украшают разноцветные краски и ленты.
Водитель выходит и снимает мотоциклетный шлем. Нина тут же бросается обнимать его. Это он! Данила почти не изменился за шесть лет. Лишь зарос и обзавёлся парочкой шрамов. Он обнимает её в ответ. Они простояли так с минуту, затем с трудом расцепились и принялись разговаривать. Они болтают без умолку, пока Данила что-то ищет в багажнике. Нина рассказывает ему и обо мне, но он не придаёт этому значения. Вскоре мужчина бросает своей старой подруге второй комплект формы.
- Примерь! Это особая одежда! Она идеально предохраняет от жары и холода!
- Ха… а откуда это?
- Позаимствовал… у одних людей… - Данила замялся, я ощущаю странные волнения в его разуме, но не успеваю их разобрать.
- А цвета? В хиппи заделался?
- Это маскировка. На них никто не нападает без повода. Так мне поспокойнее.
Он дожидается, пока Нина оденется в форму, после чего оглядывает её и широко улыбается.
- Отлично выглядишь! Садись, тут неподалёку есть одно… приключение, как раз для нас двоих!
Девушка хихикает и садится рядом с ним. Автомобиль ревёт и, развернувшись, направляется к выезду из города. Совсем скоро руины остаются позади. Нина оглядывается и выпучивает глаза. На крыше одного из домов сижу я. Она прекрасно видит меня и чувствует, что я вижу её. Страх смешался с другими эмоциями, и она с трудом отводит взгляд. Она даже не чувствует, что её глаза видят не только для неё. Через неё я оглядываю тесный салон багги и дорогу впереди.
Связь постепенно слабеет. Последнее, что я вижу – Данила крутит ручку радиоприёмника, и вскоре из волн белого шума всплывает человеческая речь.
- Внимание, внимание! Всем нуждающимся! По координатам 53*57’16” северной широты, 121*57’16” восточной долготы вы найдёте всё необходимое по приемлемым ценам! – вещает задорный голос с харизматичной хрипотцой.
Данила ухмыльнулся и оглянулся на девушку. На этом связь обрывается. Я открываю глаза и вижу лишь стремительно удаляющуюся точку на горизонте. Она едет прямо в закат. Меня терзают смешанные чувства. С одной стороны, я был доволен тем, что спас человека, но в глубине души меня терзало любопытство. Почему-то голос из радио показался мне очень знакомым, но я не могу выловить его из глубин памяти. После пары попыток я бросаю это дело и возвращаюсь в глубины каменных джунглей. Близится ночь. Скоро пора спать и дожидаться нового дня…
#НикитаЯрославцев