Лютая Зима

— Хрм-хрм-хрм...
Снег под чужими ногами противно хрустит, что твои кости на волчьих зубах. Кто-то крепко держит за ворот ветхого тулупа и тащит меня в самое сердце снежного марева. Стужа щиплет обветренное лицо, пробирается под одёжку. Хочется тронуть щеки тёплыми пальцами, но и они давно заледенели.
Отец поколотит за то, что ушла от дома. Ясно, боженьки, что не стоило. Но лес так сиял! Так манил своими переливами: розовые, голубые, фиолетовые отблески солнца на снегу виделись мне дорогими каменьями. Несметным богатством, которого я и в жисть не наживу.
В нашей деревеньке все сплошь нищие. Живятся подгнившей картошкой. Да скотиной, вовремя не издохшей от старости. Варят разбухшую от постоянных дождей капусту, заполняя ее зловонием низкорослые избы. Иногда парят репку и та воняет старыми тряпками.
* * *
Лоб саднит, кожу у правого глаза тянет от сухой крови. Бурые капли остывают на правом оплечье. Руки, перетянутые колючей бечёвкой, распухли и зудят. Кончики пальцев багровеют от холода и застоялой крови. Кто меня тащит и как далеко мы ушли от деревни, я не знаю.
— Хрр-хрр-харр… — тяжело дышит мой похитчик.
Наконец шаги затихают, я остаюсь лежать на снегу, где-то рядом гремят засовы, скрипит тяжелая дверь. Я почти ничего не вижу. Только тяжелое сизое небо сквозь верхушки мертвых деревьев. Нынче темнеет рано, значится, скоро совсем почернеет.
Шапка съехала на один глаз, но тулуп мне велик, с чужого плеча снят, он-то и не даёт поправить. Цепкие лапы снова хватают за шиворот и тащат на заиндевевший порог избушки. С крыши сеней свисают иглами ледяные наросты.
Не смотря на синие огоньки свеч, в жилище ещё холодней, чем снаружи. Кончики пальцев совсем белеют. Ноги ломит от стужи. Тело затекло, замерзло и каждый шорох даётся с болью.
— Мхрр-хрр-аххрр… — то ли дышит, то ли бубнит кто-то. Меня трясёт от стыни и страха. Я все ещё валяюсь на промерзшем полу.
— Кто вы? — голос звенит во льду.
Перевернуться бы, встать бы на ноги, но тело, обмороженное и обездвиженное неудобной одёжкой, совсем не слушается. Вот я и лежу до сих пор на спине. Извиваюсь полозом.
Вдруг надо мной возникает мертвенно-синее лицо старухи. Седые, замороженные пакли торчат в разные стороны. Карга сочится злобой и жадно скалится. Единственная зенка безумно двигается в глазнице. Вторая перечеркнута черно-синим набухшим рубцом. Огромный рот разорванной улыбкой доходит до самых ушей. Губ нет, только тонкие полосы мертвой кожи, прикрывающие остатки острых зубов.
Неужто, Зимка Лютая? В деревне ею детей непослушных пугают. Мол, придёт, заберёт… И она приходит. А может, и не она вовсе, но дети всегда по зиме умирают. Чаще всего младшие, слабые и больные, редко когда единственные в семье.
Старуха медленно обходит меня кругом, оглядывает, а после резко сдирает с оледенелой ноги старый валенок. Затем скалится в подобии улыбки. Проводит носом рядом с босой ногой и зубами впивается в белёсые пальцы.
Зарево дикой боли сбивает дыхание. По ступне течёт тёплая кровь. Крики намертво застревают в глотке, раздирая ее изнутри. Из раскрытых глаз брызжут слезы. С рыком кричу что есть сил, пытаюсь вырвать из скрюченных лап свою ногу. Кровь летит в разные стороны и застывает ещё в воздухе, на пол падая льдистым бисером.
Дышу часто-часто, ступня горит огнём, но сил в обмороженном теле совсем не прибавилось. Барахтаю ногами, силясь отпихнуть старуху. Но бью, будто через толщу воды. Лютая Зима довольно скалится, не ощущая ударов, похрустывает откушенным пальцем. Весь её рот вымазан моей кровью. Она смотрит на меня с голодом, как на малиновый пирог. Тёплый, сладкий, липкий, истекающий красным соком.
Озверев от боли и ужаса, что есть сил пихаю старуху второй ногой. Кое-как получается. Зима машет руками и валится на пол. Подволакивая увечную ступню, я соскакиваю, оставляю на полу багряные пятна. Оглядываюсь, ищу, чем отбиться: топор, кочергу или палку.
Лютая же, времени зря не теряя, перекатывается, встаёт на четвереньки, будто медведь, и готовится к очередному броску. Безумный глаз вращается в орбите, подглядывает за мной.
Изба почти пустая. Только печка, лавка да стол у стены. Я кидаюсь вправо, хочу залезть под стол, но колченогая старуха бросается наперерез.
Мечась по комнате и ища спасения, хватаю связанными руками кованую речную лопату. Зима скалится, насмехается, мол, «не спасёт» и, медленно перебирая руками и ногами, ползёт ко мне.
— Не подходи! — кричу, размахивая орудием. Но старуха, резко кидается на меня.
— Жер-р-ртва, — рокочет она на ходу, — вкус-с-сно. Твоя кр-р-ровь пр-р-ринесёт им свободу.
Зима ловко скачет, клацает зубами, пытается вцепиться то в ногу, то в плечо. Тулуп не спасает от леденящей стужи, да к тому же мешает двигаться. Связанные руки неловко размахивают ненадёжным оружием. Старуха дерётся, как остервенелая, не давая мне отдышаться. Рвёт когтями волосы, одежду, кожу. Последняя лопается, оголяя кости. Замерзшее тело прожигает боль от глубоких ран.
Руки не поднимаются. Силы иссякли, я гляжу Зиме в одичалый глаз. Карга усмехается, чуя, что я сдалась. Обходит меня стороной по краю комнаты, становится у стены напротив, отталкивается и бежит разъярённым зверем. Но вдруг поскальзывается на залитом кровью полу и падает ничком у моих ног. Не теряя секунд, что осталось сил, бью лопатой карге в открытую спину. Старые кости хрустят, как песок под ногами, кожа рвётся, старуха дёргается и хрипит.
Без сил упав на пол, тупо смотрю на лежащее передо мной умирающее тело.
— Глу-у-упая, — с трудом поднимает голову Зима.
Огромный рот её кажется ещё шире, словно зияющая чернотой пропасть. Костлявые узловатые пальцы тощей руки хватают меня за колено.
— Весны не будет без моего веленья, — старуха хрипло шелестит, покрываясь морозным узором. — Быть тебе новой Зимою, — а после рассыпается снежной пылью.
Я ее не слушаю. И не слышу. Шум в ушах заполняет собою избу. Нарастает, бесится. Я прикрываю усталые глаза и погружаюсь в этот звон.
* * *
Нынче не узнают меня ни отец, ни мать. Горячие слёзы прожгли на остывшем лице чёрные полосы. Губы мертвые стали синими. Волосы обледенели, покрывшись пургой.
Я не желала подобной доли, но кровь должна быть принесена. А моя жизнь должна быть отомщена.
И я приду за новой жертвой по свежему снегу.
#ЮлианаЕленина