Голос Гэнси

«Нельзя шуметь», - говорила мама. «Нельзя, не то они услышат и заберут тебя. Тебя и Киру. Тише, сынок, тише, Тай».
Но он кричит во все горло. Он кричит так, что, кажется, дрожат горы, а реки начинают бурлить. Наверное, даже сам Гэнси, услышав этот вопль, зажимает уши. Небо дрожит над ним, словно буря разразилась вокруг. Пусть они услышат. Пусть они увидят и заберут его. Его и Киру.
Свет костра озаряет большой круг на поляне. Здесь собрались почти все жители деревни. Разве что нет старого Мира; тот давно уже не выходит из хижины. «Ноги не пускают», - так он говорит. Да еще, пожалуй, нет Лягуша, старшего сына Мэй. Женщина сказала, что он вчера обожрался ягод и второй день мается с животом. Остальные, кажется, на месте.
Само собой, та часть стражей, на чью долю выпала сегодняшняя смена, стерегут деревню на заставах, ведь границы оставлять нельзя. Остальных дозорных, включая Тая, отпустили на праздник. Тай оглядывается и ищет глазами сестренку. Вот и она, мать тащит ее за руку. Кира поначалу сопротивляется, не хочет идти, но идет только потому, что считает себя взрослой и не хочет закатывать детские истерики у всех на виду.
- Привет, Тай, - говорит она и бросается ему на шею. – Я так рада, что вас отпустили к празднику.
«Какая же она взрослая», вдруг отмечает про себя Тай и нежно целует ее в лоб.
Двое стариков и женщина по имени Сура, у которой неделю назад началась гангрена на руках, устроились на небольшом помосте недалеко от костра. Лицо Суры, несмотря на вполне осязаемую боль от болезни, сияет счастьем: ее мученьям скоро придет конец. Один из стариков давно выжил из ума, он лишь качает головой и поворачивается с вытянутой рукой то к одним людям, то к другим. Видимо, силится что-то сказать, но не может. Второй старик прощается молча.
Люди пляшут вокруг костра и поют песни, восхваляя богов. «Слава Гэнси!»
Сегодня из числа деревенских уходит трое героев. Трое счастливчиков, которых Гэнси заберет с собой в вечность. Это Мертвые.
Там, в полукилометре от костра, зияет провал Ямы, в которую уже скоро шагнут Мертвые. Люди выкопали ее очень давно, во времена Заселения. Так всегда говорил Мир. Это тот самый портал в вечность, конец пути для каждого из жителей деревни. Каждый в свое время. По кругу провала натянута веревка, украшенная цветками и плодами. Проход к Яме от помоста обозначен невысоким плетеным забором: это священная тропа, заступать за которую никто из Живых не имеет права.
- Мир вам, - кричит Сура.
Толпа отвечает ей радостным воем. Кто-то свистит. Кто-то кричит: «Прощай, Сура, спасибо тебе».
Тай хлопает и кричит вместе со всеми. Кира тоже смотрит на Мертвых, но Тай вдруг замечает что-то неправильное в ее взгляде: она не радуется. Брат с сестрой видят, как Мертвые бредут по проходу и падают в яму. Они кричат, пока летят вниз, и это хороший знак. Люди не спеша подходят к провалу и берут ветки из огромной кучи, лежащей рядом за пределами ограды. Каждый из деревенских поднимает ветку и кидает в яму: так происходит прощание с Мертвыми, так они отдают дань уважения героям. Затем Тур, староста деревни, бросает вниз горящий факел, и уже через минуту огромный столб огня и дыма уходит наверх. В небо, в объятия к великому Гэнси.
Дома мать ставит перед Таем тарелку с кашей и уже остывшую лепешку. Пока он ест, Кира сидит рядом и никак не может оторвать взгляд от брата.
- Как дела на заставе, Тай? – спрашивает мать. – Не видел Их?
- Все в порядке, мама. Нам запрещено покидать пределы круга в дозоре, ты же знаешь. Только в период охоты, но сейчас ведь еще не сезон для кабанов.
- Это правильно, - вздыхает она с облегчением, - ты молодец, Тай. Слушайся старших и все будет хорошо.
Мать молчит, смотрит, как ест ее сын, а потом добавляет:
- Сура – счастливая женщина. Ужинает сейчас с Гэнси. И наверняка чем-то посытнее, чем каша с лепешкой.
- Да мы же сожгли ее заживо, - вдруг заявляет Кира тихим, но вместе с тем твердым голосом.
Дочь старается не смотреть на мать, но уже макушкой чувствует ее испепеляющий взгляд. Тай вдруг понимает, что подобные разговоры происходят у них не впервые.
- Не смей говорить так, Кира! Не смей, слышишь?
Мать уходит на кухню и еще какое-то время ребята слышат ее причитания под звон посуды.
- Ты чего, Кир? – спрашивает Тай, наклонившись ближе к сестре - что на тебя нашло?
- Так неправильно, Тай. Эти наши… законы. Ладно – Сура, она не протянула бы и недели. А старики? А помнишь, как мы сожгли Тонго? А Кипу? Они же не старики и не были больными.
- Это же закон, Кира. Сколько пришло в этот мир, столько же и уйдет. Мэй две недели назад родила двойню, а позавчера у еще одной женщины родился малыш. Сто восемьдесят человек – хорошо, баланс восстановлен. Так было всегда, Кира. И будет.
Тай придвинулся ближе к сестре и обнял ее.
- К тому же, добавил он, - мы же не убиваем их, мы отправляем их к Гэнси.
- Гэнси, - повторяет Кира, - а ты видел его когда-нибудь, этого Гэнси?
Как это случилось, что она перестала верить в богов? «Глупышка», думает Тай. Ведь это боги дают им пищу и воду. Это боги поставили их на ноги и не дали упасть. Гэнси живет на небе и смотрит на людей. Гэнси улыбается и тогда солнце сияет вокруг. А иногда плачет, чтобы шел дождь, но это слезы радости, ведь Гэнси добрый, самый добрый из всех. Почему Кира не понимает, ведь это так просто?
- Я слышал его, - отвечает Тай. – И ты тоже, разве нет? Послушай, Кира, ты же взрослая девочка. Пожалуйста, не расстраивай мать, хорошо?
Тай смотрит на сестру ласково и в то же время настойчиво. Нельзя нарушать законы, которые поддерживают жизнь в их деревне. Кира кивает.
- Хорошо, Тай, ты прав.
Ночью Таю не спится. Он осторожно, чтобы не разбудить мать и сестру встает с постели и выходит из хижины. Поминальный огонь все еще тлеет. Десятки других хижин погрузились во тьму. Люди спят после большого праздника, довольные прошедшим днем. Тай проходит мимо огромного дуба, на котором висит Голос. Его слова он помнит наизусть.
Оставайтесь в зоне… сто восемьдесят человек… хорошо… Других…в яму… и сжечь… Гэнси заберет через сорок дней… Даст вам еду и воду…В зоне… иначе…огонь.
Заветы богов. Закон, который все они должны исполнять.
Тай вспоминает, что, когда он был маленький, староста деревни сказал, посмотрев на мальчика, что тот никогда не станет охотником, стражем. Что Тай не способен на это. Тая это тогда очень рассердило и расстроило. Тогда он ночью, такой же как сейчас, ушел из деревни, чтобы убить кабана и доказать всем, что он настоящий охотник. Миновав Восточный дозор, Тай успел пройти всего несколько метров, прежде чем его схватили, и чья-то рука зажала ему рот.
«Здесь нельзя шуметь», - шепотом сказала тогда мама. «Нельзя, не то они услышат и заберут тебя. Тебя и Киру. Тише, сынок, тише, Тай».
Нельзя покидать зону без необходимости. Только на охоте. Нельзя шуметь за пределами зоны, нельзя разговаривать.
Тай добредает до хижины старика Мира. Вечером мать шепнула Таю, что это он так влияет на Киру. Это он заставляется ее усомниться в законах.
Старик Мир не спит. Он сидит в своем плетеном кресле, укрывшись пледом, и пьет что-то ароматное и дымящееся из большой кружки. Тай знает, что Мир давно страдает бессоницей.
- Здравствуй, Тай, - здоровается с ним старик, - я тебя ждал. Разожги огонь посильнее, мой мальчик и садись. Я кое-что тебе расскажу.
Тай подкидывает в очаг пару поленьев, садится в другое кресло и принимается слушать. Правда, в следующие полчаса Мир больше не говорит ни слова. Лишь сидит и задумчиво курит свою трубку. Тай всегда относился к старику с любовью. В детстве он обожал слушать его истории.
- Эксперимент, -наконец выдает Мир, кивает сам себе и снова замолкает.
- Что? – не выдерживает наконец Тай. Он ждал столько времени, чтобы услышать это непонятное для него слово? – Я хотел поговорить про Киру. Она думает, что наши законы не верны. И я думаю, что эти мысли ей не ветер принес.
Мир лишь кивает.
- Папа мне рассказывал в детстве и говорил это слово. «Эксперимент». Я ведь был одним из первых, кто заселил это место. Я был ребенком и не понимал, что происходит. Сейчас понимаю чуть больше. Но… то, что мы делаем…Сжигаем людей заживо, боимся выйти из зоны. Как ты думаешь, Тай, что там, - старик неопределенно машет рукой, - за пределами зоны?
- Там Они, - тут же отвечает Тай.
- Да, - усмехается старик, - но кто это «Они». Чего они хотят?
- Они заберут нас, если мы выйдем за пределы зоны…Огонь, будет огонь. Но не тот огонь, который приведет нас к Гэнси. А…огонь возмездия…
- Да. Огонь. Или вода…- задумчиво произносит старик, а я думаю, что там вообще никого нет. Ты знаешь, что раньше, во времена Заселения, Гэнси отправлял нам пищу и воду? Раз в неделю с неба падал большой тюк с провизией. Так продолжался целый год, но однажды дары иссякли.
- Вы чем-то разгневали Гэнси? – удивляется Тай. Гэнси – добрый бог, это Они – злые. Этого не может быть.
- Вовсе нет. Просто Гэнси решил, что с нас хватит. Отныне мы должны заботиться о себе сами. Голос на дубе по-прежнему повторял нам заветы, но даров больше не было. Кабаны ведь не живут в зоне, из еды здесь только фрукты и орехи и, чтобы выжить, мы пошли охотиться за пределами круга. И семь человек в первую же вылазку упали замертво. Еще через некоторое время мы поняли, что за пределами зоны нельзя разговаривать, нельзя делать резких движений. Это может призвать Их.
Тай знает эту историю, ее знают все жители деревни. После смерти тех семерых, охота всегда ведется очень осторожно. Только смельчаки отважатся выйти за пределы зоны, и Тай – один из них.
– Голос был с нами всегда, - продолжает старик, - но именно после той истории Голос на дереве стал богом Гэнси. И именно тогда мы начали вести эту страшную Перепись. Правда, первые несколько лет сжигать нам никого не приходилось, к этому мы пришли позднее. – Старик опять задумался. - Ты знаешь историю про пять обезьян, мой мальчик? Хотя откуда тебе знать? Мда, тогда послушай. Ученые взяли пять обезьян и засунули в клетку…
- Ученые? – переспросил Тай. – А кто они?
- Ученые -это те, кто изучает наш мир, его законы и проявления. Мы называем таких людей Ведунами. Мой отец был Ученым, но не таким, как те, про кого я рассказываю, а…ммм, хорошим. Это он рассказывал мне эту историю. Так, вот, о чем я? К потолку клетки привязана связка бананов, а под связкой – лестница. Как только, одна из обезьян проголодалась, она лезет за бананами. Но тут ученые начинают всех поливать холодной водой.
- Зачем? – обрывает его Тай. Он не понимает.
- Они хотят узнать, что будут делать животные. Так вот, проходит время, и за бананами лезет другая обезьяна, и тут снова всех поливают водой. Когда за бананами лезет третья обезьяна, остальные четыре набрасываются на нее с кулаками. Воду больше не включают.
Старик глубоко затягивается и продолжает:
- Тут ученые меняют одну из обезьян. Новая само собой тут же лезет за бананами, но ее атакуют собратья. Ученые меняют следующую обезьяну, и она тоже получает от остальных, когда хочет добраться до фруктов. Причем та обезьяна, которую поменяли первой, лезет в бой больше всех. Через какое-то время в клетке все так же остается пять обезьян. Ни одну из них не поливали водой, но за фруктами они не полезут. Как думаешь, Тай, почему?
Тай молчит. Он, кажется, понял значение слова «эксперимент», но не может понять Ученых.
- Потому что так заведено, Тай. Вот почему.
- Вы думаете, что Они – это и есть ваши Ученые. А мы здесь вместо обезьян?
- Да, Тай. Я еще я думаю, что воду давно уже выключили. А ученые разошлись по домам.
Дозор - довольно скучное место, здесь не до развлечений. Но Тай знает, что делать эту работу необходимо. Что, если придут Они? Что, если Гэнси не сможет их спасти? Или не захочет?
Вся зона по кругу обтянута колючей проволокой, это внешний периметр. Внутри его – безопасно, но стоит выйти наружу и сделать неосторожный шаг…Или сказать что-то громче тихого шепота. Тогда их ждет огонь возмездия. Тай видел это однажды, несколько лет назад, в самую первую вылазку. Того стража звали Гуртом. Они шли тогда друг за другом уже несколько километров. Настороженно ползком по открытой местности и чуть увереннее там, где их заслоняли кусты или деревья. Осторожно, шаг в шаг, на небольшом расстоянии друг от друга. Пока Гурт вдруг не заорал от боли от того, что случайно подвернул ногу, и тогда со всех сторон на него полетел ливень огня. Тай помнил этот момент очень отчетливо. Тогда он еле успел лечь на землю, но огонь достал и его.