Записки оборотня

В детстве я плохо различала лица. Не запоминаю ни цвет глаз, ни ширину плеч. Однажды я утопала за другой женщиной, думая, что это моя мама лишь потому что у той была похожая прическа! Мы долго смеялись, а потом мама усадила меня на скамейку, купила мороженое и начала, будто собравшись с духом:
- Помнишь историю про яблоки? Ту, которую бабушка рассказывает когда мы всей Стаей собираемся отмечать чей-то день рождения. Про то, как я отыскала яблоки?
Я кивнула. Эту историю бабушка правда рассказывала каждый раз после третьего бокала шампанского. Я знала ее почти наизусть! Яблок в ССР не было и ба спрятала их, когда мама была в детском саду в кладовку, чтобы подать к столу. Забрала ба, значит, маму из садика, а сама пошла в магазин за хлебом. Возвращается вот те на: яблоки съедены! Все до одного! Как мамулька их обнаружила — секрет фирмы «Одуванчик!
- Хочешь знать, как я их нашла?
Еще бы! Уж больно мне было интересно разузнать «секрет фирмы»!
- Они пахли, — улыбнулась, мама как будто и правда поделилась со мной каким-то секретом.
- Но это же невозмозьно, - (новое слово, услышала в детском саду). Но Мама конечно шутит!
- Поверь моя малышка, - мамины глаза вдруг стали непривычно серьезными, - Для тебя возможно почуять все: человека, яблоки и любовь.
Про любовь я не очень поняла, зато сообразила, как различать людей: я чую запахи, как Настоящий Волк! У каждого запах свой: мама, например, пахнет вкусно, топленым молоком, еще чем-то таким родным, что даже сложно описать. Но принюхаешься и сразу поймешь: тут тебя обнимут и защитят, а если надо, за тебя любого порвут. От бабушки пахнет домом, нежностью и уютом, совсем по-людски (она точно не волк).
А прадедушка — он главный, он вождь в нашей стае. От него пахнет властью и мудростью, и этот запах не перебить ничем. Ни дорогим одеколоном, ни мятной жвачкой, которую он жует постоянно, чтобы запах казался молодым.
***
Долгое время я пыталась не давать людям характеристику, ориентируясь только на запахи. Бабушка учила: будь человечной! Нельзя ни к кому относиться предвзято! Вот и я так считаю: человек же не виноват, что он попахивает тухлой рыбой! Может быть, он — хороший?
Мама лишь грустно улыбалась, гладила меня по головке да вздыхала о чем-то своем.
Когда мне не понравился запах девочки, которая села со мной за одну парту, я сразу же решила с ней подружиться. Отчасти — потому что другие считали меня странной и желающих дружить со мной было не так-то и много, отчасти — потому что хотела доказать маме: запахи не так уж важны.
Я честно старалась на подружку не рычать, помогала ей с уроками, покупала в переменку булочку с маком. И даже однажды пригласила ее на свой день рожденья в святая святых (нашу Стаю!). Пока не услышала, как она шепчет Анжеле (самой красивой девочке в классе; основное время она упорно притворялась, будто меня не существует, а когда мы пересекались, называла меня исключительно бешеной шавкой).
— Ты не подумай, я с ней сижу только из-за списывания! Вот вытяну в этой четверти математику — мама мне купит смартфон! Ради дела приходится потерпеть!
Я рыдала, как будто бы в меня попала серебряная пуля! Ведь она была единственным человеком, к которому я успела привязаться, несмотря на ее запах подпортившейся капусты!
***
Я помню, как впервые привела в дом парня. Не то чтобы он мне понравился (слишком уж он занудный и правильный), просто как-то принято было их заводить, вот и я завела. Уж не знаю, что он во мне, прыщавом волчонке, тогда нашел, что даже согласился на знакомство с моей мамой.
Так вот, моя мама по нашей традиции первым делом пыталась его обнюхать:
— Привет, вы тот Анатолий, о котором я наслышана? — наседала она, как только он переступил порог, и ее улыбка, слишком широкая и нарочито дружелюбная, напомнила волчий оскал.
Наклоняясь, чтобы передать новую порцию оладий или подлить чайку, мама то и дело принюхивалась. Он сидел, отгородившись от нее зонтиком, думал, зонтик замаскирует его от волчьего нюха — вот умора!
— Анатолий, а чем Вы занимаетесь? — нараспев произнесла мама, изо всех сил стараясь казаться доброй.
— Д-да я… Того… В о-офисе, — от радости общения с моей мамой парень вдруг начал бледнеть и заикаться.
Так ничего не учуяв, она решилась на последнее действие, перед его уходом накинулась на бедолагу с обнимашками, правда, ловкий Толик предусмотрительно от нее отпрыгнул.
— Ниче не чую, призрак он, что ли, — жаловалась моя мама. — Впервые такое! Привидение!
— Может, у тебя просто нюх отбило! — подкалывала ее я.
— Если человек маскирует свой запах, значит ему есть, что скрывать, — бурчала она.
На самом деле я сама почуяла запах Толи, как только мы начали целоваться. От него чуть слышно пахло вареной картошкой. Это лучше, чем несвежая рыба или кошачий корм, вполне терпимо.
Я так и не поняла в то время, нравится ли мне целоваться.
***
А потом появился Ты. И я узнала, как пахнет любовь (поверьте, совсем не картошкой!), и поняла, что целоваться мне нравится, нравится больше всего! Не знаю, был ли ты красив, лица на тот момент я так и не научилась различать. Но от твоего запаха я сходила с ума. Помню, однажды ты забыл кофту на скамейке, где мы гуляли, потом все не мог ее найти. А это я за ней вернулась и похитила, утащила к себе. Я в ней спала (как раньше спала с плюшевым медвежонком), потому что никак не хотела расставаться с твоим запахом.
Толику тут же дала отставку; уж не помню, что я ему наплела, кажется, что-то про разницу в возрасте. Впервые решила довериться чутью, как советовала мама. И впервые мы с мамой не сошлись во мнениях. Сказать, что мама не одобрила мою любовь — ничего не сказать. Когда она тебя увидела, то, сославшись на головную боль, ушла в другую комнату.
— Как он тебе? — пугливо спросила я в тайной надежде, что за те десять секунд, что вы пересеклись на нашей территории, ты успел ей понравиться.
— После него хоть проветривай помещение, — отрезала мама. — Воняет медведем.
На мое замечание, что ты не являешься оборотнем, и к оборотничеству твой запах не имеет отношения, она фыркнула (еще бы!). И демонстративно переехала спать в другую комнату: не хотела находиться даже близко к кровати, на которой мы сидели и целовались.
«Ревнует, — писали психологи в разных статьях. — Не хочет отпускать выросшего птенчика». Но я никогда не была птенчиком, только волчонком!
***
Мама мне ничего не говорила, до тех пор пока у меня ни прервался лунный цикл. (Время, когда девушки-волки остаются дома, потому что не могут встать из-за дичайшей боли и усиления чувствительности, а мир просто взрывается от резкости запахов, звуков и цвета.) Мама заметила это первой и странно принюхалась:
— Твой запах изменился, — сказала мама. — И я даже знаю, что это может означать.
— Может быть, то, что я влюблена?! Может быть, кто-то смог полюбить меня, и я ответила взаимностью! — рычала я так, надеясь, что мама не учуяла то, что мамам знать совсем не положено. Когда она уезжала в прошлую среду к сестре, мы здесь не только целовались
.
Она снова принюхалась. Потом сходила куда-то в аптеку. И когда вернулась, положила передо мной таблетку.
— Решай сама. Я положу на стол; если ты ее выпьешь, у тебя начнется течка. И ты никогда не узнаешь, был там маленький медвежонок или нет.
Она обещала не говорить стае, даже прадедушке, нашему вожаку; мама сказала, что всегда на моей стороне. Но, если я решу не пить эту таблетку, она тоже поймет. Воспитаем медвежонка.
То, что она поймет, я не сомневалась. Я не сказала, что ее запах тоже изменился: от нее впервые за все время пахло страхом.
Я не стала выпивать, не знаю уж почему. Не то чтобы я верила в то, что у меня ребенок (кем бы он ни был — медвежонком, люденком или волчонком) на этом сроке, прямо живой. Когда я была маленькая и наша соседка тетя Лиса забеременела, я спросила, почему у нее такой большой живот. И мама рассказывала, что у нее в животе маленький домик, где живет лисенок, только поменьше, играет, дрыгает лапками и слушает музыку ее голоса. Я в это, конечно, не верила, нет.
Ты, мой Медведь, долго молчал, а когда заговорил, сказал, что это нечестно. Я могу принять любое решение, но ему нужно закончить университет. И почему девушки решают в таких вопросах, когда ответственность за ребенка берут оба?.. Но если нужно, он, конечно, не струсит, готов «жениться и все такое», но твое лицо при этом омрачилось, будто я предлагала тебе сбежать в лес и жить там в шалаше, а по ночам охотиться, как моя безумная двоюродная сестренка Вольфия.
***
К счастью, «жениться и все такое» нам не пришлось: это оказалась не беременность, а гормональная перестройка. Теперь, когда я злилась и рычала, я могла бы перекинуть в волка; так было по крайней мере семь тысяч лет назад. Говорят, мой прапрапрадедушка последний, кто умел.
Сейчас моя особенность выражалась в жутчайшей аллергии якобы на шерсть. Когда я злилась, нервничала, и по идеи должна была перекинуться в волка, я начинала безумно и громко чихать: «Апчхи, блин! Апчхи — да что б тебя! Лучше б волчьи уши росли, ей-богу! АПЧХИ!»
— Организм хочет «перекинуться», да силенок не хватает, — с усмешкой сказал мне врач (не совсем человеческий, наш).
Но почему-то стало обидно! Не хватает силенок — я сильная, я звер-рь!
***
— Ми-ми-ми, — перебивал ты, и вся моя волчья закалка уходила куда-то прочь, я превращалась в милую собачонку.
Соблюдать нормы приличия и законы нашей стаи ты не хотел. Потому что «это дань уходящему веку», далекому времени, когда глупые людишки верили в существования тех, кто может обращаться в разных животных: кошек и собак, а самые отбитые — и в волков.
Ты не вошел, а ввалился в нашу Стаю со всей человечьей неловкостью. Ты целовал меня на виду у всех, словно показывая: «это моя добыча», мог пошутить так, что у меня краснели уши.
«Береги честь смолоду, все дела», — говорил мне прадедушка, воспитанный в лучших отголосках средневековья, когда наши неудачные попытки обращения еще изредка назывались псоглавцами. Он, четырехсотлетний волк, чуть не слег с инфарктом, когда ты при всех погладил меня по коленке.
Моя особенность обострилась: я узнавала, где ты был, даже по запаху за ушами. (В пыльном, кишащем людьми метро, в университете, торчал в ночном клубе или обедал в нашем кафе). Унюхивала и с кем ты общался: правда со школьным товарищем (как ты мне заливал) или с «подругой» детства, которая все писала в сообщениях, как жалеет, что не подарила тебе свой первый поцелуй. Зря ты мне о ней рассказал, ох зря!
Когда меня спрашивают, почему мы расстались, я говорю только правду (и люди, конечно, не верят): «Однажды я прокусила ему плечо».
Все начинают смеяться, думая, что речь идет о увеселительных любовных играх. Конечно, это кажется очень смешным, если не думать о том, во что это плечо превратилось. Для всех остальных ты с ней всего лишь флиртовал, ничего более (хочешь, посмотри телефон, дорогая, перед тобой я чист). И у меня не было никаких, абсолютно никаких доказательств. Кроме легкого запаха тестостерона, эндофомина, аромата твоего возбуждения и маленького предательства (или ты думаешь, ЭТО не пахнет?).
***
В тот вечер ты надушился одеколоном и принес мне розы. Я долго чихала (ты, наверное, подумал: у меня аллергия на такую пошлятину — красные розы в качестве извинений). А что потом — помню смутно, сквозь серую пелену. В книгах пишут, так бывало при обращении в первый раз. В книжках пишут о соленом привкусе крови, я ничего не почувствовала.
Когда я очнулась, ты был без сознания, я очень боялись, что ты умер. Скулила тихонько от страха, как перепуганный глупый щенок.
Вскоре вернулась мама, мы вытерли кровь. Я сказала, тебя покусала собака. Она кивнула, клянусь, ни слова мне ни сказала. Ни тогда, ни после (даже прадедушке, хотя по иерархии и должна перед ним отчитываться о любом пустяке — даже о том, как я кашлянула или разбила чашку на чинном чаепитии тетушки) — наверное, берегла мое имя перед всей Стаей — она молодец, моя мама. Тебе мы сказали то же самое: собака напала и ты потерял сознание. Ты не возражал, собаку, ты, видимо, видел. И след от собачьих зубов. В тот вечер ты не успел задаться вопросом: что это уличная собака делала в моей квартире? Только все недоумевал:
— Меня? — ты пожал плечами, словно не мог поверить, что какая-то шавка могла наброситься на Медведя, не испугавшись.
Думаю, ты нам все-таки поверил не до конца, конечно, ты привык разрывать «шавок», тявкающих на тебя еще с младшей школы. Маленькие «шакалы» (как ты их называл, хотя все они были людьми), все время лезли к тебе, а одного даже скинул с крыши, когда вы там подрались (не лучшее место для драки), он отделался очень легко — сломанной ногой.
***
Я не плакала и даже не кричала. Волки ведь только воют. На следующий день мы переехали, и я поступила в колледж. На ветеринарию по иронии судьбы: с животными проще находить язык, чем с людьми. Они не врут, пытаясь скрыть свои запахи под заслонкой духов и вонючих одеколонов. Если животному страшно — оно поджимает хвост и пахнет страхом, а не нахальным версаче. Я лечила собак и козлов, черепах и овец. Человек, когда хочет задеть, кидает другому в лицо названия этих животных. Думает, это обидно. На самом же деле нет ничего обиднее, чем обернуться ненастоящим человеком. Не оправдавшим свой запах, прячущим ложь за вульгарно красными розами.
Я все заглядывала своим пациентам в глаза. Они живут настоящим, не заботясь ни о прошлом, ни о будущем. Иногда жалела, что не могу полностью стать одной из них, как та моя безумная двоюродная сестричка Вольфа, что убежала в огненно-рыжий закат леса в прошлом году.
И тогда я решила стать Настоящим Человеком.
***
Один парень пах как ты. Я почуяла его запах в маршрутке и шла за ним два квартала. Парень немного испугался, наверное, он решил, что я странная, но это был не ты. Ты гораздо шире в плечах, брюнет, и глаза у него голубые, а у тебя — карие (видишь, я учусь различать людей, это очень сложно, но я учусь).
Но иногда я все-таки думаю о том нашем маленьком не родившемся медвежонке. Пах бы он так же сладко, как ты?
Дописав этот дневник, оставляю его на скамейке, там, где мама когда-то рассказала про то, что я могу почуять все на свете: хоть яблоки, хоть Любовь.
P.S. Вон оно как обернулось. Уже и не знаю, кто из нас оборотень.
Автор Александра Власова
#Александра_Власова@