Монстр из стекла, бетона и асфальтной крошки.

– Знаешь, временами такое чувство внутри, аж распирает! – Люба сильнее прижалась ко мне, положив свою русую голову мне на грудь.
– Какое?
– Ну ты, конечно, умный! – Я не видел лица девушки, но сразу представил нахмуренные брови, надутые губы – когда она сердилась, то сильно походила на забавного нахохлившегося зверька. – Разве можно такое в одно словечко уместить?
– Про одно слово речи не было – говори сколько нужно, – Я сорвал сочный колосок, вставив в рот.
– Ну… – не сразу ответила она. – Бывает, хочется всё объять! Землю, рожь, шелест ветра в ветвях берёзы у нашей избы. Солнце, небо, поля и…
– И?
– И тебя, – Я почувствовал, как она обнимает меня, и крепко прижал её в ответ.
«Хорошо быть влюблённым, – глядя в знойное июльское небо, думал я. – Всё вокруг кажется в новинку, всё словно омытое дождём – яркое, свежее…»
Вдалеке, у дороги, гудел колхозный трактор, с дороги ветер доносил перезвон колокольчиков и мычание коров.
Быстро сделав все необходимые дела, мы с Любой с утра пораньше улизнули с колхозного двора сюда, в рожь. Разморенная духотой летнего дня, девушка посапывала на моей груди, а я думал о будущем. О учёбе, работе в большом городе, куда увезу Любку с собой, о женитьбе…
Я открыл глаза. Сам того не заметив, я задремал.
Вокруг всё потемнело, словно укутанное тенью. Я привстал, разбудив Любу – та, ворча, принялась тереть кулачками заспанные глаза.
– Ты чего?
– Слышишь? – Я обеспокоенно вскочил. Земля дрожала, откуда-то издалека нёсся всё сильнее нарастающий гул.
Я вскочил и увидел поверх волнуемой ветром нивы…
Сложно было описать увиденное как-то конкретно. Оно не имело формы, высоко поднималось вверх, и походило на бесформенной ком стальных прутьев, балок, бетона и поблескивающего на солнце стекла. Нечто стремительно приближалось к нам, погребая под собой золотую рожь, берёзы урочища, дававшего прохладу колхозным пахарям в самую лютую жару, вьющуюся дорогу…
– Что это?!
– Не знаю… – прохрипел я, не сводя глаз с «бетонного вала». – Но оно ползёт на нас. Бежим!
Я взял девушку за руку, и мы побежали сквозь рожь.
Мы выбежали на дорогу, увидев стоявший в низине трактор. Дядя Макар – пожилой тракторист, смолил «козью ножку», не отрываясь от фантастического зрелища.
– Дядя Макар! – Мы со всех ног побежали к трактористу. – Что это?!
– Ничего хорошего, – Бросив окурок в придорожную пыль, он закашлялся. – Бегом в деревню, молодёжь! Предупредите Владимира Андреевича, ну!
– А вы?! – всхлипнула Любка.
– А я не могу трактор бросить… – Не глядя на нас, тракторист пошёл к застывшей махине. – Поломало его немного, но ничего, колхозное имущество этому явлению не сдам! А вы бегите, живо!
Мы развернулись и побежали. Некоторое время мы слышали позади себя тракторный гул, а потом в усиливающемся грохоте надвигающегося «вала» стих и он.
Мы бежали через рожь, напрямки к селу. Вот, уже показались огороды, околица…
Мы пробежали через обезлюдевшую улицу, прямиком в колхозный двор.
– Владимир Андреевич! Владимир Андреевич! – Я с ходу ворвался в правление, но там было пусто. Только звенела о край стакана ложечка, да гудели стёкла, сотрясаемые приближающимся «валом».
– Что там?! – В глазах девушки плескался страх.
– Никого нет… – бледнея, пробормотал я. Однако мгновеньем позже я встрепенулся. – Смотри!
Пока мы бежали, бетонная «лава» уже докатилась до села, и принялась растекаться по улице.
Мы кинулись бежать, но куда не кинь, везде мы натыкались на ощерившуюся арматуру, бетон, стекло…
– К церкви! – заорал я, увлекая девушку за собой. – Заберёмся на колокольню!
Мы ворвались в отворённые, проржавевшие церковные ворота, оказавшись перед храмом. Церковь в нашем селе закрыли ещё до войны, приспособив под зернохранилище. Высокую колокольню хотели взорвать, чтобы не служила ориентиром для немецких лётчиков, но в этом отпала надобность – немцев отогнали от Москвы. А колокольню приспособили под метеорологический пост.
Задыхаясь, мы вбежали наверх. Перед нами, от края до края, раскинулось море бетона и железа, захлёстывающего сельские проулки, ломающего деревянные избы. Волны стали и асфальта погребали под собой огороды и пшеничные поля, луга для выпаса. Треснул крепкий сруб деревенского клуба, бетон погрёб под собой сельсовет, колхозные амбары, цветущие сады…
Из широко открытых глаз девушки по щекам ползли слёзы, а я застыл, охваченный ужасом.
Бетонная лава обтекала церковную ограду, не заливаясь внутрь. Мы смотрели с колокольни на бетонное море, быстро разрастающееся и убегающее на многие километры вокруг. Из бесформенной агонии металла, бетона, стекла и асфальта начали расти наросты, с каждым мгновеньем приобретая форму квадратов, рвущихся ввысь.
Мы не успели отойти от шока, как поняли, что вокруг, на месте села, раскинулись бетонные соты с тысячами тысяч окон, отражающих закатный свет. Гул удалялся, пока не стих вовсе.
– Вроде бы прекратилось… – тихо сказал я.
Люба посмотрела на меня. Не говоря ни слова, я притянул её к себе. Сколько мы так простояли – ума не приложу. Наконец, она сказала:
– Пошли посмотрим.
Мы спустились с колокольни, вышли в открытые церковные ворота, и оказались в новом, невиданном доселе мире. Здесь не пели птицы, не мычала скотина, не гудел трактор… Даже ветер, так приятно шелестевший листвой деревьев, теперь мёртво выл среди бетонных коробов.
– Слышишь?
Я напряг слух. Вдалеке я услышал игру гармони, разносимую ветром на многие километры.
– Это же дед Кузьма играет! – Люба радостно засмеялась. – Пошли скорее!
И действительно: в переборах гармошки я узнал лихую игру главного сельского балагура, старика Кузьмы, ветерана гражданской и Великой Отечественной. Играл дед Кузьма редко, но после пары стопок на праздник за гармонь брался всегда. И так лихо и душевно отыгрывал…
Музыка привела нас к одному из бетонных коробов – она неслась откуда-то с верхних этажей.
– Страшно, – Взяв меня за руку, Люба прижалась ко мне всем своим существом.
– Не бойся, – Я крепко сжал её ладонь. Меня самого пробирала дрожь, глядя на этот бетонный улей. Но, переборов страх, мы вместе шагнули в чёрный зев входа…
Всё выше и выше мы поднимались по лестнице, держась за стальные перила. На этаже восьмом музыка стала невероятно отчётливой.
– Это здесь, – Я кивнул направо, на хлипкую деревянную дверь.
Я потянул за ручку – дверь оказалась не заперта. Как только мы вошли в пустую комнату, игра сразу прекратилась.
– Дед Кузьма? – Люба принялась бегать по пустой квартире. – Дед Кузьма!
Никакого ответа, лишь эхо, отражающееся от холодных бетонных стен…
Порыв сквозняка захлопнул хлипкую дверь.
– Что же это? – Люба кинулась в прихожую. – Саша, тут дверь заперта! Не могу открыть! Помоги!
– Иди сюда, Люб… – отстранённо сказал я, подойдя к широкому окну.
– Саш, нас заперли тут, что же ты… – Она подошла ближе, принявшись трясти меня за плечо, но тут осеклась.
Мы смотрели в окно, на улицу где, повинуясь неведомой, сокрушительной силе, кипела жизнь.
Именно она заключала небольшую, чистую речушку, в которой я когда-то ловил карасей, в коллектор. Она перепахивала землю, закладывая туда мириады труб и кабелей, подключая их к бетонным коробам.
Там, где ещё недавно пылило, бредя на выпас, стадо коров, теперь раскинулась широкая полоса шоссе. Как старинная скатерть узорами, шоссе было расписано разметкой, указателями, светофорами. Миг – и магистраль сначала понемногу, а затем всё больше заполнялась вопящими сигнализацией машинами, вставшими в бесконечной пробке.
На домах расцветали, как взрывы салюта на день Победы, неоновые вывески, красные флаги и лозунги быстро сменились мигающими рекламными баннерами. Проложенные тротуары заполнились спешащей толпой, и море огней зажглось в дотоле чёрных провалах окон…
Моя отяжелевшая, покрытая вздутыми варикозом венами рука по-прежнему крепко держит руку Любы. Она стоит рядом со мной, и в отражении стекла мы видим покрытых морщинами стариков.
А вокруг, куда не кинь взгляд, расстилается закованная в асфальт и неоновый свет Москва…
Автор: Василий Рязанов
#авторскиерассказы