У Бабы Яги...

| С любовью, Кир
У Бабы Яги ломит спину по зиме.
А ещё у неё много дел. Избушка на курьих ножках сменилась коммуналкой — содержать невыгодно, знаете. Доход маленький; сахар подорожал на два рубля. Баба Яга торгует вязаными игрушками в переходе, пока Кощей Бессмертный не спешит повышать пенсию.
У Бабы Яги в ступе давно поселились тараканы.
И, надо сказать, эти гады проклятые не спешат платить аренду. Чем уж ни трави, а они тут как тут через день-два. Знай себе копошатся на дне ступы. Да и к чёрту, если так, в общем-то, рассудить. Метла-то давно облысела. Только несколько жалких прутиков и остались.
У Бабы Яги промокают ноги.
Потому что весь снег растопили машины и проклятые реагенты. Теперь новые модные валенки на выброс... Все вымокли, истоптались, а розовые цветочки из флиса запеклись, что кровь на бинте. Слякоть будто проникает под кожу и ползёт вверх по костям до самых суставов.
У Бабы Яги давно не костяная нога.
Теперь у неё прогрессивный протез! И ведь государство-то дало по реабилитационной программе. Хоть какая радость на старости лет. Теперь кости на левой полуноге не ноют — на том спасибо.
У Бабы Яги так и написано в паспорте.
Прописка у неё в чащобе под городом, куда электричество гоняют перебоями. Так что тут романтики с головой! Похлёбка бурлит на буржуйке и ужин при свечах. А ведь когда-то было по-другому. Ведь было же, да?
У Бабы Яги нос крючком.
С него постоянно спадают гнутые очки, пока бабуся качается в кресле и видит во снах свои пышные русые косы. Тогда лето было длиннее, теплее, а зимы — снежные-снежные. Тогда Дед Морозко выходил ещё до зари, разукрашивая каждое окошко причудливым узором. Он, кстати, даже свататься приходил! Колдовал розы изо льда и водил кататься на коньках. А летом Лель навещал. С песнями, венками (иногда даже из вяленой рыбы) и купаниями в речке. Ветреный такой, юморной.
У Бабы Яги есть чёрный кот.
Знакомьтесь. Его зовут Бегемот Васильевич. Он самых-самых голубых дворовых кровей, между прочим. Всегда позволяет делиться с собой последней сосиской и гладить себя по вечерам перед телевизором (когда тот тоже изволит работать). Сейчас он мурчит у Ягуси на коленях, пока за окном накрапывает дождь со снегом.
У Бабы Яги уже не получается колдовать.
Возраст? Вряд ли. Из-за сосен и ёлок высятся бежевые новостройки. Они будто хотят своим носом проткнуть небо, как Буратино — нарисованный котёл. Магия уходит из этих мест. С каждым сантиметром положенного асфальта, с каждым торговым центром, что даже больше царского терема. Что теперь-то? На табуретке дымится чашка с нарисованной сколотой вишенкой — в ней чай с ромашкой и мятой. На седые волосы, собранные в тугой пучок, и жёлтую шаль оседает пыль. И вот...
У Бабы Яги закончилась вера в чудеса.
Тут не всё так просто. Эту самую веру нельзя нарыть в баночках, в старом серванте или носках с заначкой. Её не вытряхнешь из настенных ковров, не выльешь из фарфорового чайничка. Не отыщешь в книгах с лупой, даже с микроскопом ничего не выйдет. Не-а.
«Пора нам, Ягишна», — мурлычет иногда Бегемот. А что терять-то? Что? И вот опустело промятое кресло, перестал дымиться чай. В избушке уже отсырели доски, когда потом, через месяцок-другой, пришли из управы.
У избушки на курьих ножках теперь нет хозяйки.
Она будто под землю провалилась со своим Бегемотом. Провалилась туда, где распутье с пророческим камнем, где змей поганый таскает девиц ежедневно. Там по кривым тропам бродит леший, кикимора зовёт на чай. А на дубе, в самом центре этого Подземья, намотана одинокая золотая цепь. Теперь-то они дома, где землица родная. Теперь она дома, где колыбельные поёт Мать-Весна, а Отец-Гром грозно смиряет шальной люд. Быть может, есть ещё шанс у сказок. Ведь...
У Бабы Яги всё помнит сердце.
#СКАЗКИ