— О, привет, — бросила совсем незнакомая девочка в дурацком магазинном костюме ведьмы из шуршащего материала типа полиэтилена, лажовой остроконечной шляпе и с невероятно широкой улыбкой, слишком широкой для её небольшого аккуратного лица.

— Можно мы тут посидим? Мы тебе не помешаем?
Не помешаем? Элис почувствовала себя пьяной в этот момент, хотя ни разу в жизни не употребляла алкоголь. Она сидит тут одна, залитая кровью, зарёванная, не знающая, что ей делать, с канцелярским ножом в руках и трупом взрослого мужчины на полу — как вообще можно задать подобный вопрос в такой ситуации?
— Да нет, не помешаете, — сиплым голосом ответила она. Точно звучит как пьяница. Боже, она ведь никогда, никогда в жизни не пила, и вообще что сейчас эта девочка о ней подумает…
— Классно, — ответила она и села рядом. От неё пахло ароматическими палочками, жжёным деревом и чем-то кислым, вроде конфетных тянучек. Странный очень запах, непривычный для Элис. — О, опять опаздывают, — сердито произнесла девочка, вытащив неизвестно откуда старинные часы на цепочке и затем вновь непонятно куда их положив. — Эх, ну ничего не поделаешь, придётся ждать.
Элис казалось, что она вот-вот задохнётся: от этой ситуации ужасной, от охватившего её волнения, страха, от робости перед этой девочкой, от чувства вины… Как бы хорошо было, если бы она просто взяла и умерла прямо сейчас, на этом самом месте!
«Может, убить её?» — нервно подумала Элис. Она свидетель, а это опасно… Ох, и зачем она только пришла сюда! Почему не убежала, не подняла крик, не стала звать на помощь? Что это она достаёт из сумки, печенье? Отлично, она ещё и печенье решила пожевать!
— Будешь?
Элис посмотрела на протянутую печеньку (с шоколадной глазурью и оранжевой мармеладкой поверх), затем её взгляд поднялся по рукаву изящного чёрного платья и остановился на лице девочки. Она совершенно не выглядела испуганной или смущённой; её жест был таким простым, как будто бы она сейчас не сидит рядом со страшненькой, забрызганной кровью ровесницей с ножом в руках.
Да что с ней вообще не так?!
— Нет…
— Ну не хочешь как хочешь, сама съем, — легко согласилась девочка и лёгким движением узкой руки бросила печеньку себе в рот.
Вообще-то эта ведьмочка была очень красива. Хотя, по мнению Элис, слишком ярко накрашена: они, скорее всего, ровесницы, но даже если и есть небольшая разница в возрасте, то разве не рановато ли красить губы в такой насыщенный тёмный цвет, подводить глаза в стиле голливудских актрис пятидесятых и накладывать столько туши на ресницы? Или это не тушь… накладные, что ли? Одноклассницы Элис любили такие штучки, а Элис только и могла себя утешать, что все они потом вырастут шлюхами, и вообще не во внешности счастье.
Но у этой девочки даже накладные ресницы не выглядели пошло. Или они вовсе не накладные, а просто такие длинные?..
— Чего без костюма?
Элис не знала, что ответить.
— У меня нет, — ответила она, чуть помедлив.
«Папа был против», — подумала она, но разумно решила не озвучивать. Не надо говорить о папе, когда его труп лежит практически прямо перед ногами. Это… нехорошо.
Вообще всё это нехорошо. И что она до сих пор тут делает? Почему не прячется от полиции и не пытается смыть с себя кровь?
— Да ладно, нет костюма? — округлила кошкоподобные глаза девочка. — Можно же что-то самой сделать, если денег нет.
— Да не…
— Знаешь, как раньше маски делали? Не поверишь - проще простого. Тогда никто над костюмами так не трудился, как сейчас, просто брали папье-маше и делали из них маски. Стр-р-рашные, кривые, вообще просто страх!
— Я не умею папье-маше, — неловко пыталась оправдаться Элис. Хотя чего оправдаться, и правда же не умела. Отец… отец никогда не поощрял её занятия. Не был против, но не поощрял.
Вообще его что-нибудь интересовало в ней, кроме того, что находится у неё между ног?
— Ну не папье-маше, так пакет. Серьезно, пакет! Дёшево, зато можно такую маску вырезать, у-у-у! - и девочка состроила выразительную рожицу, скорее очаровательную и придурковатую, чем страшную. — У меня братец - спец по пакетам: каждый год из них костюмы сооружает, придурок малолетний. Но ничего, талантлив, зараза, страшные костюмы получаются. Да где же они пропадают! — неожиданно в середине предложения рассердилась девочка, и Элис была уверена, что невдалеке испуганно замяукала кошка. — Ну сколько можно их ждать! Я что, весь вечер должна сидеть, мне заняться, что ли, больше нечем!
— Я пойду, — неловко произнесла Элис, садясь на самый краешек бревна. Ей давно хотелось уйти, а ещё дольше — сдохнуть и больше не мешать никому. Тогда, если бы она умерла, её бы не арестовали… не арестуют. Если умрёт. А если не умрёт? Наверняка найдут, по отпечаткам пальцев на одежде убитого… Хотя если избавиться от трупа…
Нет, лучше сначала уйти. Элис было слишком страшно, чтобы сейчас что-либо предпринимать. К тому же она не одна, тут свидетель… хоть и весьма странный.
Почему у неё всегда не как у всех? По нормальному. Нормальная семья (когда папу не хочется убить, а маме не всё равно), нормальная школа (а не сборище малолетних шлюх и уголовников), нормальная внешность (а не жирная харя с дурацкой стрижкой и бабушкиными очками), нормальный район, одежда, друзья… Чтобы всё было нормальное. Почему так нельзя?
Элис не находила ответа на этот вопрос.
— Да сиди, сиди! — так же внезапно, как и до того, спохватилась девчонка. — Ой, прости, я тебя напугала? Слушай, я не хотела. Просто бесит, когда все опаздывают, вот даже не поверишь, как! Но я хотя бы не одна тут кукую. Кстати, тебя как зовут?
— Меня? — Элис стеснялась общаться с этой девочкой, но ещё больше она стеснялась просто встать и уйти. — Элис.
— Как? Прости, не услышала.
— Э-лис, — повторила она, вслушиваясь в звучание своего имени. Элис. Э-лис. Нет, это имя ей не подходит. А какое подходит? Вонючка, наверное, или Страшила Очкастая. Тоже, может быть, вариант. Хотя ей всегда хотелось, чтобы её звали как-нибудь красиво: Вильгельмина, Гертруда… можно даже как-нибудь по-восточному, Асако, Драупади, или как царицу из учебника, Сююмбике. Красивое очень имя.
Но точно не Элис, нет.
— Хм, прикольно. А меня Маргарита. — девочка схватила Элис за руку и пожала её, а испуганная Элис, покраснев, смотрела на чёрные крашеные ногти своей новой знакомой и не знала, куда ей деваться. — Слушай, тут такое дело… В общем, мы хотим колядовать пойти, чтобы мальчишек с носом оставить. Эти придурки всегда себя считают лучше всех, так надо преподать им хороший урок! — она усмехнулась, и сейчас её заострённые клыки выделялись особенно чётко. — Может быть, ты к нам присоединишься? Если захочешь, конечно. — Маргарита посмотрела на нож в руке Элис, и её улыбка уже почти вышла за пределы лица. — У тебя должно хорошо получаться.
— Я не думаю, — запротестовала Элис. Она в жизни никогда не колядовала и общение с незнакомыми людьми доставляло ей кучу волнений и переживаний, ей вовсе не хотелось снова страдать от своего неумения вести разговор.
К тому же, куда она пойдёт в таком виде?
— Да давай, у тебя получится! — Маргарита хлопнула Элис по окровавленной коленке. — Я тебя девчонкам представлю, скажу, что ты новенькая. Ты как раз хорошо выглядишь, они оценят. Как будто бы так и надо. К тому же тебе всё равно некуда деваться, — Маргарита внезапно сменила тон своего голоса на более покровительственный и нравоучительный. — Останешься тут — поимеешь целую кучу проблем. Оно тебе надо вообще? А с нами ты можешь отмазаться, дескать, с подругами гуляла, ничего не знаю. Я тебя ещё плакать научу перед следствием: у девчонок такие вещи шикарно срабатывают! Полицейские сразу становятся как шёлковые - хоть верёвки из них вей. Кстати, этому тоже могу научить, если захочешь.
— По-настоящему, что ли? — почти пробормотала свою реплику Элис. Ей ужасно хотелось плакать: она не понимала, зачем эта девочка к ней так добра. Маргарита громко рассмеялась и как следует стукнула её по спине, так что Элис едва не напоролась на собственный нож.
— Вот, я же говорю, у тебя получится! Ну всё тогда, идёшь с нами, и это не обсуждается! — вдруг тонкие чёрные брови Маргариты вздёрнулись вверх, и она радостно закричала: — О, вот и они идут, ну наконец-то! Идём скорей, я тебя представлю!
В левой руке Маргариты тотчас же возникли из ниоткуда метла и котёл, а правой она крепко схватила Элис и потащила за собой, не обращая внимания на побледневшее лицо своей спутницы и её неуверенные протесты. Она легко перепрыгнула через лежащий на земле труп, а вот Элис слегка споткнулась об него, и её чуть не стошнило от осознания произошедшего: проклятье, она ведь так хорошо знала эту ногу… Ещё вчера она лежала, уперевшись на неё подбородком, пока отец противным умилительным голосом ей что-то говорил и трогал другой рукой себя, иногда прерываясь на короткие приказы-команды: лицо туда, смотри сюда, ротик приоткрой, нет, ещё шире, вот так, ножки раздвинь… Ножки. Ротик. Спинка, которую надо прогнуть, выгнуть, на которую нужно ложиться. Локотки. Ручки. И прочие мерзкие, такие сладкие, слова.
А она же ещё утром с ним яичницу ела. А теперь он лежит… вот, лежит. Мёртвый. Может, оно и к лучшему? Как давно Элис об этом мечтала?
На самом деле не так уж: раньше она считала это нормальным. А потом, когда она начала обо всём думать и размышлять, ей стало ужасно противно. Но противно — это не ненависть и не желание смерти, до этого ещё далеко; ненависть появилась позже, когда папа сначала бросил в адрес какой-то женщины «развалина», а потом, когда Элис рассказывала ему о проблемах в школе (обижают, дразнят, в рюкзак бумажек напихали, плохо, никто не любит), попросил встать к нему «спинкой» и раздвинуть «ножки». Вот тогда и появилась ненависть - до того её не было.
А сейчас что?
А сейчас ей, конечно, страшно. Но уже не так сильно, когда она пообщалась с Маргаритой, до того Элис боялась намного сильнее. Полчаса назад она бы наверняка испугалась, если бы увидела, как одна за другой появляются разные странные девочки: одна — зубастая блондинка с рожками, хвостом и кровью на лице, другая — с перепончатыми крыльями и длинными зубами, торчащими изо рта, третья бежала на четвереньках, а когда остановилась, то начала чесать задней ногой ухо, ещё одна — полупрозрачная, в японском наряде и с высокой причёской… Да, её бы это сильно напугало.
Сейчас — нет. Хотя Элис всё ещё было страшно, почему-то, увидев подружек своей новой знакомой, она почувствовала себя намного спокойней: наверное, в такой компании ей не надо бояться, что на неё напишут заявление в полицию и сдадут вместе с трупом отца.
Она перехватила нож поудобнее: непонятно, как и когда он превратился из канцелярского в столовый, с мощной тяжёлой ручкой и острейшим лезвием, но таким он нравился Элис даже немного больше.
Интересно, что же они будут делать?
— Девчонки, это Элис, Элис, это девчонки, потом поближе вас всех познакомлю. Ну что, девчата, — Маргарита вновь улыбнулась, и её улыбка казалась почти сверкающей в осенних сумерках, — да начнётся праздник.
Hayasaka Reika