Заметки на полях

Художник затмил писателя?
Выпущенная в свет московским издательством АСТ в 2024 году книга Михаила Шемякина «Моя жизнь: до изгнания» выделяется среди других литературных произведений роскошной обложкой. Именитому художнику, лауреату государственной премии России, народному художнику Кабардино-Балкарии и Адыгеи лучше других известно: печатные издания на книжном рынке тоже встречают, что называется, по одежке. Потому и украсил первую страницу обложки изображением мистической и завораживающе-притягательной картины обожаемого им Винсента Ван Гога «Палата в арльской больнице». Полагаю, Михаил Михайлович не столько намекнул на некую житейскую аналогию, сколько обозначил собственный творческий ориентир, позволяющий выразить отношение к непростому времени, в котором ему выпало жить.
Позволю себе небольшое отступление (А.З.) Хорошим и разным мемуарам нынче нет числа, пишут их даже те, кому сказать толком нечего. Книга воспоминаний Шемякина разительно отличается от большинства произведений этого жанра. Обычно даже именитые авторы стремятся, образно говоря, встать на цыпочки и преподнести информацию о себе в более выгодном свете.
У Шемякина все обстоит с точностью до наоборот. Он как- будто намеренно встает на стезю самобичевания, акцентируя внимание на негативных чертах характеров родителей, соседей по коммуналке и самого себя.
Мемуары четко структурированы по главам. Одни без изысков названы «Моя родословная» «Ранние годы», другие поданы на смеси русского с немецким. К примеру, «Прощай, Deutchland. Здравствуй, Россия». Своеобразно представлена глава «Сэ,Хэ,Ша!»,в которой рассказывается об учебе юного Шемякина в средней художественной школе при Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина.
На мой взгляд, повествование об этом специальном учебном заведении, в которое его приняли сразу во второй класс благодаря рекомендации родственника моего друга – Леонида Сергеевича Шолохова, написано особенно проникновенно.
Не может не впечатлить раздел под хлестким, как удар плетки, названием «Дурдом». В этом заведении юному Шемякину довелось полной мерой испить горькую чашу невзгод фактического узника. Главное, врачи понимали, что перед ними невинная жертва. Однажды Михаила строго наказали за то, что дал отпор напавшему на него умалишенному. В ответ на вопрос, за что, услышал: «Он больной, а ты нет».
Автор воспоминаний дополняет воспоминания собственными изображениями пациентов. Там разрешено было находиться в чем мать родила, поэтому художник не стесняется иллюстрировать книгу рисунками обнаженных горемык, правда, указав на обложке: «Содержит нецензурную брань» и возрастное ограничение –18+.
Михаил Шемякин выдержал нелегкое испытание дурдомом и не стал «овощем» благодаря молитве, мысленным обращением к Богу и силе характера. Правда, ущерб организму, нанесенный спецсредствами, долго давал о себе знать.
О последующей абстиненции автор повествует в главе «Песья мудрость спасает меня от ада». Там рассказано о скитаниях по горным пещерам, когда они с другом, подобно больным собакам, питались, в основном, фруктами-дикоросами и обнаруженными по наитию травами и листьями, постепенно освобождались от «дурдомовской» химии.
Шемякин поведал о пребывании в качестве трудника в Псковско-Печерском монастыре. Его настоятель, отец Алипий, разглядел в Михаиле талант художника и благословил юношу на жизнь в миру, снабдив деньгами на билет до Ленинграда.
Возвратившись в культурную столицу, Михаил устроился работать такелажником в Эрмитаж, где получил законное право копировать картины старых мастеров. Там же рождались и реализовывались замыслы собственных рисунков.
Безмерно благодарен автор журналисту Владилену Травинскому, который сумел «пробить» первую выставку никому не известного доселе художника с особым взглядом на мир. Посетители с интересом знакомились с неформатными, как сейчас говорят, плоскостными работами художника-новатора с изображениями деформированных предметов и лиц. Многим картины понравились, подтверждением чему стала положительная рецензия в газете «Смена».
Увы, через несколько дней выставку закрыли. Такая же участь постигла и другой мини-вернисаж с «идеологически вредными» рисунками Шемякина. Под горячую руку спецслужбистов попали даже руководители подразделений Эрмитажа, а молодого художника уволили с работы, что называется, с волчьим билетом.
Беспокойная жизнь с обысками и с неудавшейся, к счастью, попыткой искалечить «непонятливого» художника «случайными» громилами, с обвинением в изнасиловании не отбила у Шемякина желания творить в авангардистском стиле.
Не меньшее влияние оказали на него называемые тогда инакомыслящими философы, поэты, музыканты, вынужденные работать дворниками, кочегарами. Об этом рассказано в главе «Шестидесятые: круг Шемякина».
Завершающий раздел книги пессимистично озаглавлен «Все рушится». Началось с того, что знакомый психиатр открыл глаза Михаилу и его жене Ребекке на то, что они воспитали совершенно не приспособленную к советским реалиям дочь. По его прогнозам, как только ребенок пойдет в школу, неминуемо станет изгоем, которому прямая дорога в психиатрическую клинику.
Совет специалиста обескуражил – надо как можно скорее переправить девочку на Запад. Легко сказать, трудно сделать.
Помогло знакомство с известной парижской галерейщицой Диной Верни, которая, по словам автора, вихрем ворвалась в его жизнь. Она вывезла несколько работ Шемякина во Францию, организовала выставку, которая произвела фурор в Париже. Добрая фея-спасительница ухитрилась переправить дочь художника вместе с его теперь уже экс -супругой во Францию.
Оставалось самому перебраться «за бугор». Каких только планов побега из СССР не строил Шемякин. Собирался даже броситься с борта с круизного лайнера в море и вплавь добраться до Турции.
Идти на риск не пришлось. Михаила пригласили на беседу в Ленинградское управление КГБ и ошарашили сообщением, что от осведомителей из окружения художника получена информация о планах его побега.
Не сразу и не без проблем Шемякин оказался во Франции. Долгое время прожил и в Соединенных Штатах. Обладатель отечественных и зарубежных почетных званий, известный в России памятниками Петру Великому в Санкт-Петербурге и «Дети – жертвы пороков взрослых» в Москве, постановщик балета «Щелкунчик» в Мариинском театре, автор множества получивших мировую известность произведений не утратил связи с исторической Родиной. При этом, в отличие от вчерашних диссидентов и нынешних релокантов, никогда не занимался очернительством страны, в которой родился и вырос.
Не призываю всех отложить другие дела и приобретать не всем доступную по цене семисотстраничную книгу. Воспоминания предназначены, главным образом, людям искусства – художникам, режиссерам, реставраторам, музейным работникам, искусствоведам, педагогам художественных вузов и школ.
Знакомые художники приняли книгу, что называется, «на Ура», а литераторы отнеслись к ней довольно прохладно. Им лучше других ведомо, как непросто отделить главное от второстепенного и не руководствоваться принципом –все, что вижу, и о чем помню, о том и пишу. Если в полотнах и рисунках автора, по мнению специалистов, нет ничего лишнего, то о текстовой части книги этого не скажешь.
Неоправданные длинноты, зацикленность на деталях, подробнейшее описание соседей по коммуналке и особенно пациентов «дурки» утомляют. Вполне можно было ограничиться характеристиками самых колоритных персонажей. На мой взгляд, натуралистично-выполненные текстовые зарисовки и авторские рисунки о плавающих в моче несчастных обитателях дурдома затмевают более важные структурные части произведения. Удивляют редакторские оплошности, к примеру, выражение «моя автобиография».
Бросаются в глаза композиционные диспропорции. К примеру, соседям по коммуналке отдано несколько десятков страниц, пациентам дурдома и того больше, а собственным родителям куда меньше. Не спасают даже удачные эпиграфы к главам, поскольку разделы размываются чрезмерным количеством подзаголовков. Не успеваешь сосредоточиться на одном смысловом отрезке, как без перехода следует другой. Подобная калейдоскопичность не идет на пользу целостности произведения, уводит от осмысления главного.
К примеру, об отце автора, этническом кабардинце Мухамеде Карданове, рано потерявшем родителей и усыновленном расстрелянным впоследствии царском офицером Петром Шемякиным, рассказано до обидного мало.
Волею обстоятельств вторично осиротевший мальчик прибился к кавалеристам бригады, которой командовал Георгий Константинович Жуков. Рослый, выносливый, отчаянно-смелый кабардинец быстро стал любимцем наследников атамана Платова. А уж когда он на крупе своего коня, будучи раненым, вынес из-под огня окровавленного комбрига Жукова, слава о юном герое дошла до самого Буденного.
За этот подвиг малолетнего красноармейца наградили орденом Красного Знамени. Вскоре он вновь отличился на поле боя, за что был удостоен еще одной столь же высокой награды. Так тринадцатилетний сын полка стал кавалером двух самых главных на тот период орденов.
Через десятилетия за мужество и героизм, проявленные в годы Великой Отечественной войны, полковник Шемякин (Карданов) будет удостоен еще шести таких же наград. По заслугам, быть бы восьмикратному краснознаменному орденоносцу Героем Советского Союза, но из-за строптивого характера и привычки резать правду-матку в глаза командование не рискнуло оформить представление к высшей награде.
На мой взгляд, этот раздел хотелось бы видеть в более развернутом виде. Скупо рассказано и о матери автора, в отличие от описаний ее родственников.
Другое дело, если Михаил Шемякин приберег подробные воспоминания о родителях для второго издания книги. Полагаю, многие читатели ожидают продолжения воспоминаний. А еще лучше, если бы увидело свет отдельное издание – биографический роман об отце Михаила Карданова-Шемякина.
Александр ЗЛАИН