§ 2.

В кругу сверстниц и сверстников
Преодоление девушкой порога совершеннолетия многое изменяло в ее облике и поведении, а также в отношении к ней семьи и окружающих. Такой девушке-азербайджанке обычно считалось уже неприличным выходить из дома одной, хотя среди кочевников она «пользовалась широкой свободой» [Захаров, 1894, с. 117, 120]. Равно 14—
15-летнюю ингушку родители не пускали без надобности за порог
сакли и заставляли работать столько же, сколько и взрослых женщин [Ахриев, 1878, с. 285]. Девушка отныне и сама вела себя иначе.
Отпустив косу... девушка (армянка. — Ю. К.) начинает чуждаться
взглядов мужчин, прячется от посторонних, соблюдает все правила
Глава 1. Детство и девичество 37
скромности, смирения и старается изобразить из себя солидную, нравственно совершенную невесту.
(Ерицов, 1875, № 142]
Вступление девушки в особую пору жизни открывало новые возможности представить себя окружающим, заявить о себе в отличном
от прежнего качестве. Поэтому не будет противоречием сказанному
и следующая информация: «Лет с 14 девушку приглашали на соседские свадьбы, что считалось у адыгейцев знаком официального признания ее взрослой» [Смирнова, 1968, с. 131]. То есть позицию общества относительно девушки отличала разносторонность, при которой вся совокупность оттенков определяла ее реальное положение.
Одну из граней отношения кавказского социума (будь то общины горцев или крупные селения и городки Закавказья) к девичеству
составляли забота и официальное попечение нравственности. Забота
обусловливала ограничения, налагавшиеся на девушек, в том числе
и упомянутые выше. Об официальном попечении можно судить хотя
бы по следующим данным, касающимся Сванети:
На обязанности (общинного.— Ю. К.) собрания лежало наблюдение за сохранением нравственности. Особенное внимание было обращено на незамужних девиц. За прелюбодеяние их и прижитие незаконного ребенка собрание отбирало от родителей ее, а за неимением
таковых — от попечителей, родственников виновницы в штраф пахотное поле, покос или лес, в однодневное паханье, что и поступало в
вечное владение и распоряжение селения как статья общественного
дохода. Виновнице же и прижитому ею ребенку воспрещалось бывать
в церкви и на храмовых праздниках, а после смерти воспрещалось хоронить их в освященной земле. Вообще прелюбодейка лишалась права
приносить Богу жертву.
(Эристов, 1897, с. 3]
Среди адыгов, по свидетельству Н. Дубровина, отношение к нравственности девушек было таким же строгим, хотя «наблюдение за
этим возлагалось на родителей», а «потеря невинности девушкою
считалось не преступлением, а несчастьем. Черкесы всю вину относили на соблазнителя...» [Дубровин, 1991, с. 140, 141].
В любом случае, пора девичества с ее известной свободой резко
контрастировала с положением замужней женщины, обремененной
семейными заботами. У адыгских народов родители строили на территории усадьбы отдельные домики для взрослых дочерей или отводили им в общем доме отдельные комнаты, в которых те могли
принимать своих гостей [Махвич-Мацкевич, 1864, с. 3; Шмушкис,
1940, с. 23]. Настоящий пример наглядно иллюстрирует тезис о «внедомности» девушки, противопоставляемой едва ли не полному слиянию женщины с домом [Чеснов, 1994а, с. 338]. В схожем семантическом контексте некоторые исследователи рассматривают и характерные элементы девичьего платья у народов Северного Кавказа —
38 Ю. Ю. Карпов. Женское пространство в культуре народов Кавказа
приставные рукава, так называемые крылья [Кудаев, 1988, с. 78]. Подобная раскрепощенность поры девичества определяла линию общественного поведения девушек. Молодая черкешенка бывала в мужском обществе, ходила в гости в сопровождении кого-либо из родственников и сама принимала гостей [Намитоков, 1928, с. 15—16].
Девичья самостоятельность, реализовывавшаяся в условиях комплементарных отношений полов (которые сохранялись и при явном
публичном приоритете мужского начала) и принятых этикетных нормах «рыцарства», порождала своего рода культ добродетельной и желательно к тому же красивой девушки.
Исстари повелось у адыгов: людская молва выделяла какую-либо
девушку, восхваляя ее достоинства и создавая ей громкую славу. И если девушка была умна и оказывалась на высоте положения, слава о
ней разносилась далеко за пределы края и облетала земли других племен. Всякий мужчина, претендующий на мужество, доблесть и достоинство, жил ли в этом ауле или проезжал мимо него, считал своим
долгом посетить знаменитую девушку. В гостевой комнате такой девушки встречались лучшие мужи того времени, приезжавшие зачастую
с самых отдаленных окраин. Здесь в беседах и спорах испытывалась
острота ума, оценивались достоинства людей, и суждения, выносимые
здесь, с быстротой звука летели по всей адыгейской земле. От имени
такой девушки народные поэты слагали хвалебные или бичующие
песни, сила воздействия которых равнялась силе общественного приговора. Гостевые комнаты таких девиц становились настоящим судилищем, где воздавалось должное доблести и трусости, достоинствам и
порокам. И главным судьей в этом судилище была сама девушка. Поэтому почетна, но не легка была ее доля.
[Керашев, 1981, с. 317]
Характеристика исчерпывающая.
Образно описывается девичья свобода у абхазов:
Абхазская девушка любит развлечения, и она не пропустит ни одного воскресенья, чтобы не пойти на поляну, где собираются молодые
люди обоего пола, без различия состояния. Здесь царит полное веселье, звучный, беззаботный смех оглашает окрестность. Здесь происходит игра в мяч, танцы, пение. Никто так кокетливо не танцует, как
абхазская девушка. В быстроте и ловкости движений с нею могут
сравниться разве только серна и газель. Танцуют обыкновенно попарно: мужчина и женщина. Последняя старается утомить первого, и если это ей удается — что бывает нередко — ее прославляют в стихах, и
такая искусная танцовщица очень скоро находит себе жениха. По окончании танцев молодые люди становятся вкруговую, причем каждая девушка имеет около себя по кавалеру. Здесь начинаются хоровое пение
и пляска, а также разговор в стихотворной форме...
[В. Ч., 1885]
В литературе встречаются сведения о предельно строгом контролировании родителями поведения дочерей, в том числе всяческом
Глава 1. Детство и девичество 39
препятствовании их контактам со сверстниками (см.,
напр.: [Ерицов, 1875, № 142;
В. X., 1887, № 340]). Однако
в целом ситуация была далеко не однозначной [Гордеев,
1830, № 78; Лавров Д., 1875,
№3; Сысоев, 1913, с. 51].
Несколько странным выглядит и замечание Ч. Ахриева
о том, что из-за постоянных
домашних работ девушкаингушка мало общалась с
подругами и «оттого-то между ингушками нет такой сплоченности, какая, например,
существует между русскими
девушками» [Ахриев, 1878,
с. 285].
К особым видам общения сверстниц и сверстников, обретшим институализованные формы, я вернусь
ниже. Сейчас же продолжу
рассмотрение материалов, описывающих жизнь кавказской
девушки во «внешнем мире»
в более общих чертах, для
чего обращусь к новым примерам. Так, А. М. АлихановАварский, описывая жизнь молодой дагестанки, отмечал следующее.
Закончив домашние дела, она «спешит в один из женских, так сказать, клубов, которым служат аульный источник, пекарня и, отчасти, мельница. Эти три пункта имеют такое же воспитательное значение в жизни молодых горянок, как годекан для горской молодежи. К ним ежедневно, иногда и по несколько раз, собираются
горянки всех возрастов и, в ожидании очереди набрать воды, спечь
хлеб или перемолоть зерно, проводят время в живой и откровенной
беседе, обмениваются новостями, злословят, бранятся, поют, смеются и т. д. Тем же, между делом, занимаются они летом в поле и в садах, и в особенности на пирушках, устраиваемых... по случаю свадеб
и составляющих самое желанное развлечение горянок, так как только здесь они имеют возможность натанцеваться вдоволь и, под шум
музыки и песен, позволить себе некоторую вольность в обращении с
молодежью... Эти собрания, где девушки слышат все и обо всем,
служат им практической школой, окончательно формирующей их
40 Ю. Ю. Карпов. Женское пространство в культуре народов Кавказа
умственный и духовный склад или, другими словами, — прививающий им те же мировоззрения, которые их братья почерпывают в
своих годеканах» [Алиханов-Аварский, 1896, Ms 223]2
.
Наиболее желанным и радостным событием в жизни девушек
были свадьбы подруг и знакомых. Вообще свадьба как явление составляла одну из стихий женской общественной природы. В их организации и проведении женщины, вне зависимости от возраста, принимали живейшее участие. Девушек на свадьбах отличали собственные роли, их окружала особая атмосфера. Если они были подругами
невесты, то входили в ближайшее окружение молодой и исполняли
предписываемые сценарием функции. Если же являлись просто знакомыми и соседками, то и в этом случае общее веселье во многом
создавалось благодаря им.
При входе нашем в комнату, — отмечено в описании свадьбы
лакцев, — невеста спряталась за девушек, которые шутили и смеялись
над старым будуном (помощник главы сельского управления или муллы. — Ю. К.)-, когда тот требовал, чтобы ему показали невесту, девушки говорили: «Я согласна, венчайте меня! Я тоже, я, я!» Наконец, когда самим им надоели эти шутки, показали невесту... Получив согласие, мы вышли из дома невесты, оставив там веселую компанию
девушек, которые играли на бубне и пели, а когда мы вышли на улицу, я увидел, что сзади будуна и его товарища волочились длинные
хвосты... Девушки пришили к тулупам старые тряпки, для смеху...
[Омаров, 1868, с. 39—40)
Особое значение придавалось участию девушек в танцах. Более
того, танцы составляли прерогативу совершеннолетних незамужних
девиц (иногда и молодух), ибо девочкам не разрешалось участвовать
в них по молодости лет, для женщин же подобное занятие считалось
недопустимым по иным причинам. Женщине «неприлично даже плясать, так как, по мнению хевсура, женщине стыдно
прыгать». Женщина-карачаевка имела право принимать участие в
танцах до выхода замуж, ибо «замужняя женщина считается в данном случае чем-то вроде собственности мужа» ([Урбнели, 1890, с. 166;
Чурсин, 1903, № 24]; см. также: [Грабовский, 1876, с. 48; Фонвиль,
1991, с. 371; Чистякова, 1940, с. 31] и др.3
). Подобный порядок вещей не только отражает традиционные представления о нравственности, в упомянутом случае связываемой с недопустимостью общения мужчин и женщин. Он примечателен тем, что прямо соотносит
женскую динамику с потенциалом ее фертильных свойств. Для девушки участие в свадьбах сверстниц становилось демонстрацией физической зрелости, готовности к собственной свадьбе, и ее пока что
незакрепощенная жизненная сила выражала себя в пламенном танце. Напротив, энергетику замужней женщины, напрямую связанную с
исполнением функций жены и матери, общественная среда, мир культуры брали под особый контроль.
Глава 1. Детство и девичество 41
Девушки, танцуя с юношами и мужчинами, вели себя довольно
непринужденно, «разумеется, соблюдая приличие, не хохочут, не краснеют и не говорят о том, что непристойно их полу и состоянию»
[Хан-Гирей, 1978, с. 285]. Во время танцев мужская молодежь, например у лакцев, делилась на партии (одну возглавлял жених, другую — ближайший претендент на эту роль) и устраивала между собой соревнование в выносливости [Бутаев, 1915, с. 66]. Девушками
же в это время руководила пожилая женщина, следившая за своевременностью выхода плясуний. И девушки составляли достойную
конкуренцию своим партнерам.
Женщины танцуют... гораздо бравурнее мужчин. В их движениях,
в особенности в движениях рук, больше смелости и энергии, и смотрит женщина (собственно, девушка, потому что женщина не танцует)
во время танца отважней, как побеждающая, а не побеждаемая...
Смотря на танцующих осетин, невольно начинаешь верить мнению...
что настоящая Осетия — древняя страна воинственных амазонок!
[Н. С„ 1892, № 49]
Нередко девушки сознательно заставляли своих партнеров плясать до изнеможения [Бутаев, 1915, с. 68].
В пляске, как, по-видимому, ни в чем другом, находила воплощение свобода, «необузданность» девичества, обретавшая порой оргиастические черты. О последнем можно судить на основании следующего сообщения о чеченцах: «Между молодежью в Шатоевском обществе, особенно между девушками, существует игра в Альмаз, называемая .дзимарак**. Они, преимущественно во время свадеб, надев
белые рубашки и взяв палки, покрытые белыми же покрывалами,
пляшут ночью и пугают людей». Алмаз, или Алмасты/Албасты, — образ местной демонологии, представлялся в виде страшной или, наоборот, красивой, женщины, с телом, покрытым волосами, с длинными расплетенными волосами на голове и огромными грудями. По
представлениям чеченцев, плясала Алмаз/Алмасты при лунном свете, закинув груди за спину и хлопая в ладоши ([Головинский, 18786,
с. 254]; см. также: [Далгат У., 1972, с. 266]). Игра девушек «в Альмаз», очевидно, являлась отражением своеобразных женских культов. Характерно, что сопутствовавшее ей экзальтированное состояние
достигалось на свадьбе и находило выражение в пляске.
Впрочем, даже если пляски молодежи отвечали самым строгим
предписаниям этикета, свадебное пиршество и увеселение предоставляло ей трудно с чем сравнимую возможность общения. Характер
общения предопределялся атмосферой переживаемого события.
Веселье это тем привлекательнее для девиц, что в то же время
приходят и молодые парни, которые под конец праздника как бы невзначай перемешиваются с нежным полом. Тут решаются все любое-
42 Ю. Ю. Карпов. Женское пространство в культуре народов Кавказа
ные дела между молодыми людьми, тут видятся будущие супруги и,
наконец, случаются даже любовные шашни.
• [Шегрен, 1846, № 28]
Значение свадьбы в качестве традиционного, нормативного места встреч молодежи обусловило перенос самого понятия «свадьба»
на вечеринки молодежи как таковые4
. По словам Г. Вертепова, в
Ингушетии «эпитет этот присвоен всякого рода сборищам, на которых участвуют девушки и происходят танцы» [Вертепов, 1893, № 1].
У тех же ингушей в прошлом бытовал обряд шуточного сватовства
зохалол. На него собирались юноши и девушки, делясь на партии.
Юноши стояли, девушки сидели. Руководил обрядом одетый в лохмотья, но вооруженный деревянной саблей тамада. Свой тамада был
и у девушек. Регламент предписывал именование партий «братьями»
и «сестрами», исполнение молодыми людьми роли «просителей руки
девушек» и право последних принимать решения по данному вопросу. Скорее всего, обряд зохалол являлся не иллюстрацией мифических
сцен встреч амазонок с гаргареями, как полагают некоторые исследователи [Танкиев, 1985, с. 169—172], а отражением реалий, связанных с функционированием в недавнем прошлом институализированных половозрастных структур, а именно — объединений (союзов)
юношей и девушек.
Помимо свадеб, регулярные встречи молодежи происходили на
коллективных работах. В предгорных районах Северного Кавказа
обычным поводом для таких встреч становилось лущение кукурузы.
Для этой операции хозяин приглашает к себе на всю ночь гостей:
молодых девиц и юношей. Собрание это называется былкха. Всю ночь
напролет одни усердно молотят палками кукурузу, а другие еще усерднее отплясывают под звуки балалайки или гармоники... Устав от работы и танцев, собрание слушает песни мужчин и женщин и занимается
беседою (лакырт); в промежутках песен хозяин и хозяйка угощают
гостей... Остроты и хохот заставляют собрание забыть, что оно приглашено для довольно трудной работы. Тороватые кавалеры угощают
дам купленными на свой счет орехами, конфетами и изюмом. Разговоры бывают в следующем роде:
Кавалер: Ай, девушка.
Дама: Ай, что?
Кавалер: Любишь ли меня?
Дама: Люблю.
Кавалер: Хочешь ли, я на тебе женюсь?
Дама: Разумеется хочу.
Кавалер: Прекрасно! Иди же сюда!..
[Пржецлавский, 1860, с. 2711
см. также: [Хасбулатова, 1983, с. 50—53]
По этому же поводу в другом месте отмечалось, что «импровизации чаще всего создаются в веселых компаниях молодых мужчин и
девушек-невест, и тогда авторами их бывают двое — молодой муж­
Глава 1. Детство и девичество 43
чина и девушка. Содержание подобных песен по преимуществу эротического свойства; тон их веселый, игривый, иногда злой, с грубоватыми претензиями на остроумие; форма — диалогическая» [Семенов Н„ 1895, с. 345-346].
Для передачи интимных чувств молодые люди могли использовать специальные мимические знаки. Согласно свидетельству о кумыках, «женщины при разговоре с мужчинами, к которым они неравнодушны (хотя и втайне), употребляют слова-фразы, усвоенные
только в женских разговорах. Они в переводе означают брань, но
имеют смысл короткости, выражающей расположение» [Пржецлавский, 1860, с. 288—289]. У адыгских народов в ситуациях игрового
ухаживания закрепилась изысканная и престижная форма общениясостязания двух сторон зэфэусе [Унарокова, 1988, с. 82 и след.].
В ряде районов Дагестана и в предгорной Чечне для срочной
уборки зерновых хозяева приглашали девушек и молодых женщин.
Молодые же люди отправлялись на поля по собственному почину и
не для работы, а для «развлечения и удовольствия женщин». Они
заранее предвкушали «прелести» подобного мероприятия и наряжались, как на праздник. Подробное описание атмосферы, царившей
на такой коллективной работе (марша) у лакцев, составлено А. Омаровым. Приведу небольшую выдержку из него. «Женщины, хотя они
вдут на утомительный труд, тоже не уступают в щегольстве своего
костюма мальчико-мужчинам (туземное выражение, означающее
молодых парней). Они тоже надевают новые платья, накидывают на
головы новые ситцевые платки и обуваются в сапоги из желтого
сафьяна. Некоторые матушки даже сами украшают грудь достигшей
поры дочери серебряными пуговицами, мелкими монетами, ракушками, четками из гвоздичного перца и т. п., как будто посылают они
своих дочек на выставку. Сами же девушки не забывают раскрасить
свои ладони и пальцы красною персидскою краскою...» Девушки и
молодые женщины жнут, «парни же вертятся около женщин и шутят с ними, поощряя их к работе. Но и сами женщины не упускают
случая входить в состязание...» Возникавшие диалоги были под стать
упомянутым выше. В поддневный перерыв и вечером вся молодежь
собиралась общей компанией, где царили веселье, остроты, танцы,
песни. За подобную помощь работницы не получали платы, но хозяин, помимо благодарности, желал девушкам найти хороших женихов, а женщинам — «долголетних сыновей» [Омаров, 1870, вып. 4,
с. 10-16].
Приведенные примеры общения молодежи показательны в разных отношениях. Характерные роли и поведение девушек и юношей
на сельских свадьбах демонстрировали их принадлежность к категории лиц брачного возраста, готовых изменить свои судьбы в известном направлении. То же отличало и их взаимоотношения во время
полевых работ, обработки урожая. Тональность ведшихся там разговоров подчеркивала нацеленность контакта на выбор брачного партне­
44 Ю. Ю. Карпов. Женское пространство в культуре народов Кавказа
ра, сам же контакт являлся своего рода сватаньем (сказанное не отрицает связь эротического мотива в общении молодежи с продуцирующей магической сферой, актуализованной местом и временем
действия). Показательно, что пора свадеб молодежи обычно приходилась на период, следовавший после завершения сезонных сельскохозяйственных работ. Одновременно отчетливо просматривается
групповой характер общения молодежи, при котором девушки и юноши выступали представителями двух взаимобрачующихся классов
или «кланов». Ярким образчиком такого положения служит упомянутый обряд зохалол у ингушей. Другим неординарным вариантом
общения молодежи близкого порядка было явление, известное у
пшавов под названием цацлоба, а у хевсур — сцорпроба.
Явление это подразумевало установление между девушкой и юношей доверительных, интимных отношений особого свойства, при
которых чувства играли далеко не последнюю роль. Слово сцорпроба
применялось как к влюбленным молодым людям, так и к тем, кто
вместе рос, вместе провел юность. Сцорпроба— это 'однолетки’, сцорперни— 'равноцветки* [Камараули, 1929, с. 121; Тедорадзе, 1941, с. 147].
Настоящее явление определяло категорию сверстников разного пола, составлявших класс юношей и девушек брачного возраста, и
предполагало установление между ними близких, но не супружеских
отношений5
. У пшавов девушка называла юношу дзмобили — ’брат’,
’братец’, а он ее, в свою очередь, — добили ('сестра’, 'сестрица’). По
свидетельству Г. Тедорадзе, в языке хевсур отсутствует грузинское
слово добили, и потому в местной среде оба молодых человека называли друг друга одинаково — дзмобили ('брат'). В том же значении
употреблялось и слово цацали. Соответственно, отношения сцорпроба и цацлоба — это отношения названых брата и сестры. Допустимость только такой связи регулировалась обществом на собственный
манер. Цацлоба была принята между однофамильцами общины и
членами одного родового хоти (молельни, посвященной святому), а
также двоюродными братьями и сестрами, между которыми браки
запрещались. Если же цацальство устанавливалось между лицами,
представлявшими разные «роды» и хати, браки между которыми были нормой, то однофамильцы и родственники не просто осуждали
виновных, но проклинали и изгоняли их из общины [Макалатия,
1938, с. 98; Тедорадзе, 1941, с. 146—147].
Что же представляли собой пшавское цацлоба и хевсурское сцорпроба? В литературе они оцениваются с незначительными различиями. Это было «частичное удовлетворение своих любовных влечений
молодежью», «обожание, любовное влечение между юношей и девушкой, основанное на духовной близости», при которых «сближение молодых отличается всегда самой чистой и искренней дружбой,
как между родными братом и сестрой».
Молодые люди начинали приглядываться к окружающим сверстникам, подыскивать себе пару в «сестры» или «братья» по дости­
Глава 1. Детство и девичество 45
жении поры зрелости. Знакомства обычно завязывались во время
празднеств у святилищ, на общественных сборищах и на свадьбах.
Как свидетельствует М. М. Ковалевский, побывавший в 1880-х гг. в
высокогорных районах Восточной Грузии, встречи молодежи происходили на особых вечеринках самхто ('приношение в жертву’) или
цирве ('обедня'), схожих с великорусскими посиделками и южнорусскими вечерницами. «Вечеринки эти продолжаются долго за полночь и нередко оканчиваются тем, что молодые люди, не расходясь
по домам, ложатся спать попарно». Исследователь соотносил подобные вечеринки молодежи с оргиастическими культовыми празднествами, а само цацальство с религиозным гетеризмом [Ковалевский М., 1888, с. 222—224]. Другие авторы описывали отношения
молодежи иными красками.
«Случается, что нескольким девушкам нравится один и тот же
юноша, тогда между ними возникает своеобразное соревнование на
то, кто сумеет различными хитростями взять верх и удалить с пути
свою соперницу. Хевсурская девушка выбирает предметом своих
чувств такого юношу, который, наряду с мужественностью, обладает
порядочностью, тактом, развитым чувством чести... „Не ложатся девушки с теми, кто не прославил себя чем-нибудь", — поется в песне». Поэтому для юношей сцорпроба и цацлоба служили побудительным мотивом к деятельности, к поискам славы. У хевсур инициатива к сближению исходила от девушки. Часто с просьбой о содействии она обращалась к родственнице или родственнику приглянувшегося парня, именовавшимся элхи ('посланница’, 'посланник’).
Если те брали на себя предложенную им роль и обнадеживали девушку, то вскоре происходила и встреча. При подобном варианте
развития событий первая встреча имела место в доме элхи. После взаимных приветствий и расспросов девушка просила юношу приступить
к «стихотворству», которое, по отзыву А. Я. Камараули, было у хевсур в большой чести. На ночь посредница отводила молодого человека на чердак (черхо) своего дома и после получения от него одобрительных оценок кандидатки в «сестры» направляла к нему последнюю.
Первые встречи могли проходить и иначе. Сначала они предполагали взаимный обмен приветствиями и подарками, а через некоторое время следовало «лежание вместе». Наконец, в изложении
Г. Тедорадзе, в Хевсурети сцорпроба начиналась следующим образом: «Взяв с собой бутылку водки, девушка идет к молодому человеку в постель, хотя бы даже они не были знакомы друг с другом, но
симпатизировали друг другу издали». В отличие от хевсур, у которых
девушка сама отправлялась к мужчине, у пшавов — мужчина шел в
постель к девушке.