ПРОДОЛЖЕНИЕ.

Основное свадебное торжество, или так называемая большая
свадьба, происходило в доме родителей жениха и даже в небогатых семьях обычно продолжалось несколько дней, почему его,
как правило, устраивали осенью, по окончании сельскохозяйственных работ. Важнейший обряд жизненного цикла и самое
яркое событие в жизни семейно-родственной группы и всего селения, свадьба всегда отличалась многолюдством. Рассылались
особые глашатаи, собирались все родственники жениха, соседи,
многие односельчане и жители других селений, приглашались
уважаемые старики и известные джигиты. Одобрительно встречалось и появление незнакомых людей, случайно оказавшихся в
селении. Несколько сот, а то и тысяча человек на свадьбе среднего крестьянина не были исключительным явлением. Единственно, кому не полагалось быть на свадьбе, это родителям и
другим старшим родственникам невесты. Впрочем, и сами хозяева, родители жениха, не должны были проявлять особой
активности.
Резали скот, готовили хмельные напитки, для приготовления праздничных блюд приглашали наиболее искусных в этом
деле женщин и мужчин селения. Родственники и соседи также
несли на свадьбу различные готовые кушанья и оказывали материальную помощь скотом, птицей, продуктами. Больше всего
было обрядовых свадебных пирогов с сыром и рисом, которые
пекли ближайшие из старших родственниц жениха — мать,
бабка, тетки, аталычка. На крыше дома вывешивали красный
свадебный флаг, а если предстояли конные состязания — еще
один флаг с каймой. Все, отправлявшиеся на свадьбу, надевали лучшее платье. Считалось, что для такого случая незазорно
занять его и у других.
Празднество устраивали во дворе, за сколоченными столами и скамьями, оно длилось с раннего утра до позднего вечера.
На лучших местах располагались старики и почетные гости, отдельно от них — женщины и девушки, между теми и другими —
молодые мужчины. Угощение перемежалось танцами, песнями,
стрельбой, обрядовыми играми и состязаниями. Последние, как,
например, распространенное у адыгов конное состязание из-за
куска сафьяна или другого предмета, который всадники вырывали друг у друга, временами превращались в настоящие побоища. Обижаться, впрочем, как и при других обрядовых состязаниях, не полагалось. Устраивались состязания девушек в
красоте. В качестве жюри, а также для разрешения всевозможных возникавших на свадьбах споров избирался совет из почетных стариков.
Основным распорядителем на свадьбе был джегуако, или
гегуако (играющий),— некогда народный певец и музыкант,
всегда талантливый и авторитетный организатор, позднее ставший профессиональным устроителем свадеб. Джегуако произносил речи, импровизировал и смешил присутствовавших, ведал
чередованием свадебных развлечений, следил за соблюдением
60
правил и вообще хорошего тона. Он распоряжался музыкантами и собирал с гостей различные «выкупы» — за невесту, в
пользу музыкантов, за танцующих девушек и т. д. У него был
символ власти, например флажок или ореховая палочка. На
больших свадьбах у него имелись помощники.
Невесту привозили в дом родителей жениха за несколько
дней до большой свадьбы. Во дворе ее встречали молодые родственницы жениха, обнимали и под выстрелы вели в дом, осыпая на пороге орехами, сухариками, конфетами, серебряными
монетами. У карачаевцев первыми ее обнимали дети. На пороге
приготовленной для новобрачных комнаты (лагунэ) ей мазали
губы смесью масла с медом, а затем обычно ставили в углу возле кровати. Если невесту привозили из родительского дома с
непокрытым лицом, то теперь на нее накидывали полупрозрачное покрывало. Входить в эту комнату разрешалось только
девушкам, иногда также молодым женщинам.
Во время большой свадьбы совершался центральный обряд— ввод невесты в так называемый большой дом, т. е.
помещение родителей жениха, ее приобщение к новому домашнему очагу. Невесту снова вели под выстрелы, осыпали сеном
и соломой или орехами и монетами, а заведя в помещение, мазали губы маслом с медом. У осетин ей давали подержать на
руках мальчика. В «большом доме» невесту обводили вокруг
очага или подводили к очагу, подле которого сидели старые
женщины — несколько родственниц и соседок жениха. Приобщаемая приветствовала их поцелуями или поклонами, а присутствовавший здесь же старик произносил молитву.
Невеста всячески выказывала свое почтение к старшим:
стояла перед ними потупившись, обслуживала их, если они
угощались. Вскоре после этого ее уводили обратно в лагунэ.
Приобщение к новому очагу занимало одно из центральных
мест также в свадебных обрядах осетин и ингушей 191. У осетин
эта церемония (чындз&хс&в— «невестина ночь»), по характеристике Дж. Шанаева, представляла собой «первый прием, первое знакомство невестки с семейством, первое приглашение ее
к принятию участия в семейных отношениях, в домашних нуждах и заботах» 192. У других народов края также обязательно
совершался ввод в «большой дом», сопровождавшийся иными
ритуалами.
За вводом в «большой дом» следовал ввод в кухню, в общих
чертах напоминавший предыдущий обряд. Невесту снова осыпали соломой и сеном либо орехами, конфетами, монетами и
подводили к старым женщинам, перед которыми она почтительно стояла. Ввод в кухню символизировал приобщение к домашним заботам: уже назавтра невеста одна или в сопровождении
молодых свойственниц снова входила в кухню и делала что-нибудь по хозяйству. У части адыгов именно во время обряда
ввода в кухню с невесты снимали девичью шапочку в ознаменование изменения ее семейного статуса. В последующие дни ее
61
вводили также в дома близких родственников семьи жениха, где
юна приветствовала старших женщин и получала какой-нибудь
подарок.
Жених в свадьбе почти не участвовал, а участие в ней невесты было пассивным и очень ограниченным, можно сказать,
малозаметным. Как писал К. Кох, свадьба была «лишь церемонией, которая превращает жениха и невесту в мужа и жену, и
наоборот; оба они не играют никакой роли в празднике, который
был созван в их честь; считается даже неприличным, когда один
из брачащихся появляется перед людьми»193. Жених со времени поездки за невестой прятался в доме одного из товарищей
или младших родственников, не показываясь ни своей, ни невестиной родне и вообще односельчанам, в особенности старшим. Если он и присоединялся к свадебному поезду, то только
по дороге, а в своем и невестином селениях продолжал скрываться. Свадебное скрывание жениха строго соблюдалось не
только у адыгов, но и у всех других народов региона 194. Хозяин
дома, где прятался жених, у большинства народов края становился для него названным родственником, «вроде аталыка»195.
По ночам жених мог уходить отсюда и тайком навещать невесту, даже начинать супружескую жизнь либо в доме ее промежуточного брачного поселения, либо по большей части в лагунэ
своего родительского дома, отправляясь обратно до рассвета.
Тайна, впрочем, была относительной: в первую брачную ночь
молодежь селения устраивала ’возле супружеского помещения
шумную обструкцию, а наутро старшие родственники жениха
должны были быть оповещены, оказалась ли невеста девственной.
Только некоторое время спустя после ввода невесты в «большой дом» товарищи приводили жениха к родителям, чтобы он
с ними «примирился». Вот как описывает этот обряд в своей
заметке о кабардинской свадьбе Т. Кашежев: «По сторонам
сакли становятся старики. В одном углу стоят девушки; а в
переднем углу отец, мать молодого и избранный почетный старец, держа в руках чашу бузы для молодого, который в это
время в сопровождении товарищей своих стоит за дверьми.
Тогда старец говорит громким голосом: «Сын наш! Ты доставил
нам то, чего мы до сей поры не имели. Тебе, наверно, показалось,
что ты совершил преступление, и поэтому ты так долго скрывался от нас. Но нет: это нас радует всех, и вот вознаграждение за
дело, мы присудили тебе эту чашу напитка. Приди, примирись и
прими от нас эту чашу!». На другой день девушки приводят
снова молодого к его матери, которая вручает ему от имени
собравшихся женщин чашу бузы, и затем сажают его на какуюнибудь скамью. Это сажание называется у кабардинцев «шеттегож» и служит для окончательного примирения молодого со
всеми»196. Заметим, что М. О. Косвен видит во временном поселении жениха в чужом доме, как и в аналогичном поселении
невесты, только воспоминание об авункулокальном браке107,
В2
однако и здесь обращает на себя внимание открываемая таким
поселением возможность искусственного породнения.
Невеста со времени брачного сговора почти не показывалась
за пределами родительского дома; живя в «другом доме», также не бывала на людях, а во время свадебного торжества почти
все время стояла или сидела в лагунэ под покрывалом. Ее
ненадолго выводили, в частности для приобщения к домашнему
очагу и т. п., и возвращали обратно. Ее выводили к танцующим,
чтобы получить с них «выкуп», и опять-таки возвращали обратно. Ни в угощениях, ни в увеселениях она не участвовала 198.
Так же обстояло дело и у всех других народов региона, различия касались только обрядовых и бытовых деталей 199. У чеченцев невеста старалась все дни свадьбы не есть и не пить, чтобы
пореже выходить, по крайней мере днем, из своей комнаты. Все
это позволяет говорить о свадебном скрывании не только жениха, но и невесты, хотя и менее полном. Тем более скрывали
жених и невеста свои встречи, даже свое касательство друг к
другу, в особенности от старших.
Генетически свадебное скрывание восходит к тем же порядкам, что и выраставшее из него послесвадебное избегание, а
причиной, надолго законсервировавшей это древнее обыкновение, было, на наш взгляд, то же самое ритуализированное подчеркивание подчиненного статуса молодой семьи в патриархальном и патриархально-феодальном обществе. Недаром
прекращение скрывания жениха от его старших родственников
и односельчан сопровождалось так выразительно описанным
Т. Кашежевым обрядом «примирения», или «прощения», либоже сходными обрядами других народов региона: «очистительным» угощением, которое устраивала односельчанам семья жениха у карачаевцев, свадебный дружка — у осетин 200 и т. д..
Сходный по существу характер имели заключительные обряды
свадебного цикла, устраивавшиеся по поводу прекращения свадебного скрывания невесты.
Эти обряды открывались раздачей вещей невесты и подарков ее родных. Поскольку полагалось, чтобы в новой семье молодая была во всем новом, невеста оставляла свою одежду
дома, и родители присылали ей одежду накануне или во время
большой свадьбы. Этот психологический мотив вызвал к жизни
еще один вид свадебного одаривания. Родители прикупали к
носильной одежде девушки новую одежду, отрезы ткани, а заодно и специальные подарки родне жениха. Все это полагалось
выставить на обозрение, а затем раздать во время свадьбы.
Распределением как вещей невесты (нысэтын\ от нысэ — «невестка» и тын — «дарить»), так и прямых подарков (пхъуантэдалъ — «то, что лежит в сундуке») ведала свекровь, старшая
из родственниц или уважаемая соседка. Одаривали кровных и
названных родственниц, иногда и родственников, некоторых соседок. Обделенные или недовольные подарком могли выразить
обиду, и если на всех не хватало, семья жениха должна была
63
прикупить недостающее. Люди, наиболее близкие к семье жениха, в свою очередь делали невесте подарки, однако и эти
подарки доставались не ей, а раздавались. После раздачи вещей
невесты и других подарков ей разрешалось общаться со свекровью (но пока еще не разговаривать с ней) и с нестарыми
свойственниками201. Таким образом, по существу именно этот
элемент свадьбы знаменовал собой переход от свадебного
скрывания к послесвадебному избеганию, на котором мы уже
останавливались раньше.
Другие народы региона также придавали большое значение
этому элементу свадебной обрядности. У осетин это была церемония чындзы чырын гом к&нын (открывание сундука невесты),
у карачаевцев и балкарцев — тешкен чепкенлери (снятие платка), в литературе более известная как раздача берне (подарки), у ногайцев — сандык коъргистуьв (показ сундука) с последующей раздачей подарков — сьш 202. Сведения о чеченцах и
ингушах менее определенны, однако, по В. Н. Акимову, и у них
невеста привозила в дом подарки жениху и всем членам его
семьи, а по К.-И. Борисевичу, она начинала показываться свойственникам только после того, как делала им подарки 203. По
нашим полевым данным, у чеченцев прекращение невестой свадебного скрывания стояло в прямой связи с раздачей ее вещей 204.
Для того чтобы молодая женщина получила право выходить
за пределы двора, не скрываясь от соседей, совершался обряд
первого выхода за водой. При этом она одаривала соседок
мелкими подарками или устраивала им угощение, а те желали
ей благополучия 205.
Самым последним обрядом цикла была первая послесвадебная поездка молодой к своим родителям через несколько месяцев, а то и через год после свадьбы. Это посещение (тыщас —
«пребывание в отцовском месте») у некоторых групп адыгов, а
также балкарцев, карачаевцев, чеченцев приурочивалось к первым родам и некогда длилось до года, а то и до двух лет. Есть
известные основания вслед за М. О. Косвеном рассматривать
обычай «возвращения домой» как пережиток матрилокального
брака 206. У других групп и народов первое посещение родительского дома уже потеряло свою связь с первыми родами, но сохранило обрядовый характер. Молодая ехала в сопровождении
нескольких младших свойственниц, везла с собой в подарок от
семьи мужа различные кушанья, предметы одежды и отрезы
тканей; в ответ устраивалось угощение, делались подарки гостям и другим свойственникам, а главное — выделялось приданое. Пожалуй, только у чеченцев и ингушей приданое всегда
выделялось раньше и отправлялось со свадебным поездом. Первое появление молодой в родительском доме отчасти напоминало «примирение» жениха с его родителями. Она стеснялась,
поначалу не виделась со старшими родственниками и соседями
и только после обмена подарками переставала от них скрывать64
ся. Послесвадебное посещение родителей молодой ее мужем,
визиты родителей друг к другу откладывались на несколько,
нередко на много лет 207.
При браке похищением отпадал весь начальный этап свадебного цикла, связанный со сватовством и сговором. Взамен
этого через посредников, обычно каких-нибудь пожилых людей,
велись длительные переговоры между родней похитителя и похищенной. Если они заканчивались успешно, справлялась обычная свадьба. Так же обстояло дело и при фиктивном похищении — инсценировались переговоры и примирение.
Вся свадебная обрядность была пронизана древними магическими действиями, направленными на предохранение жениха
и невесты от враждебных сил и обеспечение благополучия новой семье. Таковы были стрельба из ружей при перевозке невесты— апотропеическая магия, осыпание ее символизирующими изобилие конфетами и монетами или сажание ей на колени
ребенка — магия уподобления и т. п. В таких обрядах, как приобщение невесты к новому очагу, нашел свое отражение также
культ предков 208.
Официальное мусульманское или христианское оформление
брака занимало более скромное место. Однако к началу XX в.
даже на западе Северного Кавказа, где ислам укоренился позднее и слабее, чем на востоке, уже всегда совершалось обычное
для мусульман оформление брака муллой {нечех, некях) с
участием двух свидетелей (векил) и составление им брачного
контракта (кебин-хак). При браке по сговору это обычно делалось в доме родителей невесты, при браке похищением — в доме, где находилась похищенная. У осетин-христиан венчание
происходило в церкви во время перевоза невесты в дом жениха
(при браке по сговору) или позднее (при браке похищением) 209.
Вместе с тем свадебной обрядности всех народов региона
были свойственны яркие черты народного творчества, воплощавшиеся в свадебных песнях, танцах, играх, состязаниях210.
Свадьба была самым радостным семейно-общественным праздником, и в проведении ее ярко выражалась солидарность родственников и односельчан.
Однако брачно-свадебные обычаи и обряды народов края
заключали в себе множество отрицательных черт, сложившихся
в условиях патриархально-феодального строя и патриархального быта. Суммируем важнейшие из них. Брачный выбор определялся главным образом родителями и был затруднен многочисленными запретами и предрассудками. Сохранявшийся покупной брак был унизителен для женщины и подчас вел к большому возрастному разрыву между супругами, левирату, многоженству, замужеству малолетних девушек. Еще более унижал
человеческое достоинство женщин брак похищением, который
к тому же нередко вел к кровомщению и уносил немало жизней.
Брачный выкуп и другие свадебные платежи и расходы были
тяжелым бременем для семей жениха и невесты. Свадебная об3 я. С. Смирнова 65
рядность включала в себя неудобные, а частью и прямо тяжкие
для вступавших в брак обычаи скрывания. По существу свадьба
была праздником не для новобрачных и их ближайшей родни,
а для других родственников и односельчан. В этих условиях
даже положительная народная традиция — отношение к свадьбе как к общественному делу — оборачивалась своей отрицательной стороной, так как вела к непосильным расходам и
надолго отрывала участников свадьбы от хозяйственных дел.
Обычаи, связанные с заключением брака, отражали и поддерживали патриархально-шариатский правопорядок, а сопровождавшие их обряды символически подчеркивали подчинение
женщин мужчине, а новой семьи — родителям мужа, старшей
родне, старикам-односельчанам.
Все эти негативные черты традиционного брачно-свадебного
цикла резко усугублялись печатью сословно-классового неравенства. Она стояла на всем: различиях в брачных ограничениях и предпочтениях, брачном возрасте мужчин и преобладающих видах заключения брака, размерах свадебных платежей и
характере свадебных торжеств.