Литературный салон "Страницы книг"

«Тайные радости» великого композитора. Почему женщины, любившие Чайковского, были несчастны. Наденька Фроловская, дочь помещика Смоленской губернии, была выдана замуж совсем юной - в 1848 году ей было неполных семнадцать лет, и она была на десять лет моложе своего супруга. Карл Фёдорович фон Мекк давно подыскивал себе жену - окончив Петербургский институт путей сообщения и теперь будучи на государственной службе (его высокий профессионализм отмечал сам Сергей Витте), он нуждался в простом человеческом счастье и хотел иметь большую семью. Большая семья, действительно получилась: Надежда Филаретовна родила супругу восемнадцать детей, из которых одиннадцать благополучно дожили до совершеннолетия. Это были шесть дочерей и пять сыновей, появившиеся на свет в период с 1848 по 1872 год. Сам Карл Фёдорович в какой-то момент решил оставить государственную службу, чтобы, говоря современным языком, заняться бизнесом. А через несколько лет, работая на строительстве железнодорожной линии Москва — Коломна — Рязань, он уже заработал первые серьёзные деньги, став настоящим миллионером. К сожалению, ни финансовое благополучие, ни большая разросшаяся семья отнюдь не гарантировали супругам фон Мекк семейного счастья. Надежда Филаретовна была женщиной замкнутой и, по сути, несчастной. Дети её совершенно не понимали, муж работал практически круглосуточно, и ему и в голову не приходило, что жена нуждалась в его участии. Безумно уставшая от нескончаемой череды беременностей и родов женщина, полностью посвятившая себя детям, спустя почти тридцать лет брака поняла, что так и не смогла полюбить мужа. «Я смотрю на своё замужество как на неизбежное зло, которого нельзя было избежать», - писала в одном из своих писем Надежда фон Мекк. «Неизбежное зло» закончилось 26 января 1876 года, когда Карл Фёдорович скоропостижно скончался от тяжёлого сердечного приступа... Таким образом, в неполные 45 лет Надежда Филаретовна осталась вдовой с четырьмя более или менее удачно пристроенными детьми и семью остальными, оставшимися на её попечении. Но зато с огромным капиталом, акциями, земельными угодьями и многочисленными домами в России и в красивейших городах Европы. Другими словами, у неё было всё, что нужно для полного счастья, вот только самого счастья не было. ⠀ К тому моменту 36-летний Пётр Ильич Чайковский был профессором Московской консерватории, автором двух опер, балета и трёх симфоний. Его охотно принимали в лучших домах России, его любили, им восхищались, но в материальном плане жил он весьма трудно. До той поры, пока в конце 1876 года он не получил письмо от некоей незнакомки, которая извещала талантливого композитора о том, что намерена ежегодно посылать ему по 6000 рублей, чтобы он не отвлекался на побочные заработки и мог спокойно творить, не заботясь о хлебе насущном. И это была огромная по тем временам сумма! Когда Чайковский прочитал это письмо, то долго не решался написать ответ, хотя медлить с ним означало потерять прекрасную возможность целиком посвятить себя музыке. ⠀ Этой странной незнакомкой оказалась Надежда Филаретовна фон Мекк. Её отец, Филарет Фроловский, был человеком, близким к музыкальным кругам, и неплохо играл на скрипке, — именно он начал с детства прививать дочери любовь к серьёзной музыке. В доме фон Мекк учителем детей служил юный Клод Дебюсси, а музыку Чайковского Надежда Филаретовна ставила на одну ступень с классическими произведениями давно признанных авторитетов. Однажды через скрипача Иосифа Котека, ученика и близкого друга Петра Чайковского, она узнала о материальных затруднениях композитора и решила ему помогать - каждый год посылать те самые 6000 рублей. В письме она заверила Чайковского в том, что «он может рассчитывать на неё в любой ситуации», а он в ответном письме уверил её в том, что будет «вести спокойную жизнь, и это, наверное, хорошо отзовётся на его музыкальной деятельности». В самом деле, для Надежды Филаретовны с её недвижимостью и миллионами 6000 рублей — это был сущий пустяк, а вот Пётр Ильич, и не подумавший отказываться от предложенной помощи, смог позволить себе оставить профессуру в Московской консерватории, чтобы сосредоточиться исключительно на творчестве. Более того, благодаря этим деньгам он смог путешествовать по Европе, ведя там вполне преуспевающий образ жизни. ⠀ С тех пор Надежда Филаретовна и Пётр Ильич начали переписываться - их переписка продлится 13 лет, и за все эти годы они увидятся только однажды - случайно, буквально на несколько секунд. Что интересно, практически все их письма сохранились и были позже опубликованы. С её стороны это были очень искренние и нежные письма, в то время как Чайковский в своих словах был более сдержанным. В одном из писем Надежда Филаретовна выразила готовность помогать не только Петру Ильичу, но и его брату Модесту. И надо сказать, что Чайковский охотно принимал помощь от любившей его (а это с некоторых пор стало очевидно) женщины. Благодаря ей, например, он впервые побывал в Париже и Ницце и восторженно описывал свои впечатления в письмах. Да, со временем Надежда Филаретовна действительно искренне полюбила своего подопечного, а вот он не мог ответить ей взаимностью... ⠀ Пётр Чайковский был родом из простой семьи и рос очень нежным и чувствительным ребёнком, болезненность которого особенно обострилась после смерти любимой матери. Впрочем, болезненность — это мягко сказано. Он часто находился на грани настоящего сумасшествия. Вечно издёрганный, легковозбудимый, полный комплексов, он то сгорал в огне творчества, то впадал в состояние глубочайшей депрессии. По ночам его мучили видения, днём с ним нередко случались истерические припадки, которые мог вызвать даже такой пустяк, как грохот проехавшего мимо экипажа. Заснуть ему мешало всё — даже мерное тиканье настенных часов. От всех этих ужасов его спасала только музыка, а ещё, как это часто бывает, — алкоголь. Он сам признавался: «Я не чувствую себя спокойным, пока слегка не выпью […] Я уже так привык к этому тайному пьянству, что испытываю что-то вроде радости от одного взгляда на бутылку, которая у меня всегда под рукой. Считается, что пьянство вредно, с чем я охотно готов согласиться. Но человек, измученный нервами, просто не может жить без алкогольного яда...» ⠀ Но была в жизни Чайковского и ещё одна «тайная радость», напрямую связанная с состоянием его психики. Без этого он тоже не мог жить, но считал это самым страшным своим грехом. В самом деле, Чайковский душераздирающе стыдился своих гомосексуальных наклонностей, начавших проявляться с детских лет. В христианской традиции гомосексуализм всегда однозначно порицался, и мучимый страхами и страстями, Чайковский казнил себя: «Какое я всё-таки чудовище! Боже, прости мне мои греховные чувства!» ⠀ Но ладно сам Чайковский. А ведь было ещё его ближайшее и не совсем окружение, которое не только осуждало и всячески порицало всё нетрадиционное, но больно ранило тонкую натуру композитора своими бесконечными сплетнями. Поэтому Чайковскому во что бы то ни стало нужно было заткнуть рот сплетникам (чтобы «зажать рты разной презренной твари, мнением которой я вовсе не дорожу, но которая может причинить огорчения людям мне близким», как писал композитор), а для этого следовало сделать совсем немного — жениться. ⠀ Известно, что Чайковский предлагал руку певице Дезире Арто, которая была ученицей Полины Виардо и во многом природно была с ней схожа: такая же талантливая, такая же умная и такая же некрасивая, однако она была большой актрисой с изумительным голосом. Она была примадонной итальянской оперы, в тот год приехавшей в Москву. Как пишет Н.Берберова в своей книге «Чайковский», «Дезире была некрасива: полна, красна телом и лицом, запудрена, завешана драгоценностями; она была блестяще остроумна, находчива и самоуверенна в разговоре. Приём, оказанный ей Россией, поразил её, у шлейфа её белого платья оказались московские купцы и музыканты. Но она была суховата в обращении с поклонниками». Когда дело уже шло к свадьбе с этой «великолепной особой», как называл её Чайковский, кто-то из «доброжелателей» предупредил невесту о не совсем стандартной ориентации композитора, и она ему отказала. Говорили, что Чайковский впал в такое отчаяние, что хотел покончить счёты с жизнью. ⠀ Потом было ещё одно неудачное сватовство — к Марии Владимировне Бегичевой. Летом 1876 года Чайковский вновь был полон решимости переделать себя путём женитьбы. «Я должен это сделать, и не только для себя. Но и для тебя… Для тебя в особенности», — признавался он брату Модесту. А в конце года он вдруг получил то самое первое письмо от Надежды Филаретовны фон Мекк и передумал жениться. Избавившись с помощью неожиданно появившейся в его жизни миллионерши от материальных проблем, Чайковский почувствовал себя на творческом взлёте: он создал симфоническую поэму «Франческа да Римини» и начал работу над Четвёртой симфонией… ⠀ А в мае 1877 года композитор вдруг получил любовное письмо от совершенно незнакомой ему особы. Автором письма оказалась некая Антонина Ивановна Милюкова, и оно было написано «так искренно, так тепло», что он решился на него ответить. ⠀ Второе письмо от неё пришло через несколько дней, и, прочтя его, Чайковский пошёл спросить Лангера, преподавателя консерватории, не помнит ли он такую (Антонина Ивановна написала, что она тоже музыкант и училась у Лангера). Лангер долго перебирал в памяти своих бывших учениц, а потом коротко ответил: — Вспомнил. Дура. ⠀ А тем временем Антонина Ивановна продолжала писать Чайковскому: «Хоть я и не вижу Вас, но утешаю себя мыслью, что Вы в одном со мной городе. Но где бы я ни была, я не буду в состоянии ни забыть, ни разлюбить Вас. То, что мне понравилось в Вас, я более не найду ни в ком, да, одним словом, я не хочу смотреть ни на одного мужчину после Вас». Дело в том, что встретив Чайковского на одном из концертов в консерватории, Антонина Ивановна была очарована им, а потом три года любила его тайно и лишь после этого (в мае 1877 года), наконец, решилась открыться ему в своём чувстве. «Могу Вас уверить в том, что я порядочная и честная девушка в полном смысле этого слова и не имею ничего, что бы я хотела от Вас скрыть. Первый поцелуй мой будет дан Вам и более никому в свете. Жить без Вас я не могу, а потому скоро, может быть, покончу с собой. Еще раз умоляю Вас, приходите ко мне… Целую и обнимаю Вас крепко, крепко». И таких писем было много. ⠀ И тут Чайковский подумал: жениться на ней? А почему бы и нет? Милюкова вполне подходила на роль доброй и верной жены. К тому же в одном из писем она упомянула о крупной сумме денег, которую может принести в бюджет будущей семьи. И далее события стали разворачиваться так стремительно, словно их специально подхлёстывала какая-то невидимая сила. И прежде всего, Чайковский посетил семью своего давнего друга В. Шиловского, весьма удачно женившегося на женщине одиннадцатью годами старше себя и получившего приличное состояние. К своему удивлению, композитор обнаружил, что женитьба, оказывается, вовсе не страшна и нисколько не помешала его другу жить той же жизнью, которую он вёл раньше, испытывая природную склонность к своему же полу. Короче говоря, этот самый Шиловский в откровенной мужской беседе посоветовал Чайковскому сделать то же самое… ⠀ 20 мая 1877 года Чайковский пришёл в гости к Антонине Ивановне, а 23 мая уже сделал ей официальное предложение, предупредив, что сможет подарить невесте лишь «любовь брата», и что они будут жить, как брат и сестра. Невеста с восторгом бросилась к нему на шею, даже не подозревая, в какой омут она ныряет... ⠀ Венчание состоялась 6 июля 1877 года в церкви Святого Георгия на Малой Никитской. Невесте было 28, жениху - 37 лет. Свидетелями со стороны Чайковского были его брат Анатолий и близкий друг Иосиф Котек. Как говорят, уже в церкви произошёл неприятный инцидент: когда нужно было поцеловать невесту, Чайковскому стало дурно, и он с трудом удержался, чтобы грубо не оттолкнуть ту, которая должна была через минуту стать его женой. Надежде Филаретовне Чайковский потом написал: «Я сказал ей всё откровенно, что не люблю её, но буду ей, во всяком случае, преданным и благодарным другом. Я подробно описал ей свой характер, свою раздражительность, неровность темперамента, своё нелюдимство, и наконец, свои обстоятельства». ⠀ Всё это самым беспощадным образом сломало жизнь Антонины Ивановны. Конечно, сначала Пётр Ильич старался держаться. Своему брату он даже написал: «Не понимаю, каким образом это случилось! Как бы то ни было, но с этого момента внезапно всё вокруг просветлело, и я почувствовал, что какая бы ни была моя жена, она моя жена, и что в этом есть что-то совершенно нормальное, как и следует быть… Жена моя нисколько мне не противна…» Однако уже после 13 июля, то есть через неделю, он сделал жуткое признание: «Жена моя в физическом отношении сделалась, безусловно, мне противна. Она мне ненавистна, ненавистна до умопомешательства... Это омерзительное творение природы». ⠀ После свадьбы молодые поехали погостить под Клин, где жила мать Антонины Ивановны. И пробыли здесь неделю. «В мещанском домике им была предоставлена всего одна комната, и в ней — огромная, пуховиком крытая, постель с шестью подушками […] Антонина Ивановна несколько раз выходила к утреннему кофе с заплаканными глазами. [...] Один раз, вечером, с Чайковским сделались какие-то конвульсии: он сидел в кресле перед окном, и Антонина Ивановна неожиданно вспорхнула к нему на колени. Он успел только сказать, отстранившись: я предупреждал вас, я поступил вполне честно… Но она, изогнувшись, как кошечка (что, впрочем, шло к её миловидной внешности), осыпала лицо его жаркими поцелуями. Он с силой отбросил её от себя, и его свела долгая судорога, после чего мокрое от слёз лицо он закрыл руками и просидел так с час, пока Антонина Ивановна, с внезапным бешенством, рвала на мелкие кусочки платочек, вуаль, какое-то кружево, всё, что попадалось под руку. Ей было 28 лет, она знала из романов и от замужних подруг, что такое брачная ночь, которой до сих пор у неё не было. Ей казалось, что человек, который называется её мужем, робок и целомудрен, — и только. Себя она считала женщиной со скрытым вакхическим темпераментом. Впрочем, рассуждать она не была обучена и про себя думала, что главного добилась: она была замужем, она была женой Чайковского» (из книги Н.Берберовой «Чайковский»). ⠀ Однако долгого брака из этой затеи не получилось: Чайковский, не долго думая, просто сбежал от жены, что повергло Антонину Ивановну в состояние, близкое к помешательству. Убитая горем, она вернулась в Москву, откуда написала письмо брату Чайковского, Модесту Ильичу: «За всю мою любовь и преданность Петя мне отплатил тем, что сделал меня своею ширмою пред всею Москвою, да и Петербургом. Где же эта доброта его, про которую так много говорили? Такой страшный эгоизм не может соединиться с добротою». Поначалу Антонина делала из себя жертву, пытаясь всеми силами вернуть мужа, а когда поняла, что он к ней больше не вернётся, решила мстить. Она знала, что у неё против него есть одно убийственное оружие и что этим оружием пора воспользоваться. ⠀ Поначалу она написала Петру Ильичу, что, если он не вышлет ей нужную сумму денег, то она расскажет отцу его и сестре всю правду о нём. Не дождавшись никакого ответа, она так и сделала: написала Илье Петровичу (правда, письмо перехватили) и открылась во всём Александре Давыдовой (сестре композитора): в письмах Антонина Ивановна называла его обманщиком, женившимся на ней только для того, чтобы замаскироваться, и что она ужасается его порокам, за которые ссылают в Сибирь… А ещё она грозила ославить Чайковского на всю Россию. ⠀ И близкие друзья Чайковского начали борьбу против Антонины Ивановны, добиваясь от неё развода. Да и сам композитор делал, что мог: однажды он даже признался жене в супружеской неверности, которой никогда не было, только для того, чтобы подвигнуть её к разводу. Ничего не помогало. В итоге они так и не развелись — до Февральской революции развестись в России было не так просто. Требовалось согласие Священного Синода, и Чайковский обращался в Синод, но безрезультатно. Таким образом, Антонина Ивановна до конца жизни сохранила такое почётное и такое горькое звание жены великого композитора.

"Русских я действительно люблю, хотя сыграть роль русского никогда бы не смог. И не только из-за несовпадения внешних данных. По-моему, русские немного сумасшедшие, все у них чрезмерно — и радость, и боль. Или они сходят с ума от счастья, или от несчастья!" Пьер Ришар

"Самое ненавистное мне слово «Толерантность». Этим словом маскируют теперь политические решения, которые приводят к страшным последствиям, этим словом маскируют человеческие отклонения, в этом слове, в каждой его букве слышно ВРАНЬЁ. Липкое, наглое, откровенное ВРАНЬЁ! Я не ЖЕЛАЮ врать, я хочу говорить и слышать правду! Я не ЖЕЛАЮ наблюдать в стороне, как детям впихивают в голову дерьмо разного рода, под видом нормы, дезориентируя и калеча их психику! Взрослые люди не выдерживают этой лживой социально-толерантной мерзости. Я совсем не ханжа, я не подсматриваю в замочную скважину чужих спален, делайте там все, что хотите и с кем хотите, это ваша жизнь! Я проживаю свою! Но меня тошнит от голых жоп, членов, женоподобных мужиков, патологии, гомосексуализма, выставленного напоказ, который мне впихивают под видом высокого искусства! Надо начать Всероссийскую акцию с хештегом #хватитврать#." Яна Поплавская

СЧАСТЬЕ - ЭТО...

– Мама, а как вы жили в древности? – спросили меня дети за несколько дней до моего 37-летия. Сейчас я и сама не могу точно сказать, как я жила в этой глубокой древности без сотовой связи, планшетов, компьютеров, посудомойки, автомобиля или олинклюзива. Я не вспомню какой телефон у меня был до нынешнего, но я хорошо помню деревянный бревенчатый дом моей прабабушки в Брянской области Суземского района, куда меня привозили на зиму. Я помню как пугалась часов с кукушкой, как громко они тикали и как каждый день бабушка перетягивала цепочку с гирьками. Я помню как хорошо было согреваться на русской печи, нагулявшись по сугробам во дворе. Я помню какие яркие снегири слетались на рябину. Я помню холщевый мешок с тыквенными семечками, который лежал на печи, чтоб они не отсырели. Из других лакомств я помню моченые яблоки. Антоновку. Бочка с яблоками стояла на входе в подвал. Бабушка приносила их в эмалированной миске с отбитым краем. Холодные, какие-то солено-кислые, и как будто немного газированные. Самое вкусное лакомство! Я не помню какой фирмы у меня ноутбук или телевизор или посудомойка, которыми я пользуюсь каждый день. Но и спустя 33 года я помню запах овечьей шерсти. Его невозможно с чем-либо перепутать. Грязная шерсть была связана в узел старого покрывала и хранилась в холодных сенях. Вечером этот тюк вносили в дом, брали понемногу и «скубали», перебирая от мусора и засохших овечьих экскрементов. Мне очень хотелось участвовать в этом увлекательном взрослом процессе. Пальцы моментально становились грязными и жирными. Но «выскубанная» шерсть выглядела совершенно иначе, как большое облако. Я помню как ловко пожилая бабушка нажимала на педаль прялки и ощущение чуда, когда деревянное колесо начинало вращаться. Я помню большие мотки выбеленной и выстиранной шерсти со стекающей в большое оцинкованное корыто водой. Я не помню название последнего отеля в котором я останавливалась, но я помню жарко натопленную печь и себя сидящую в корыте у печи, как мне мыли голову яйцом, как заворачивали в большие жесткие отрезы самотканной конопляной ткани. Я не помню ни одного номера телефона, кроме номеров своих дочерей, но я помню как весной из-под снега появлялась жирная чёрная земля, как прилетали ласточки, как из гнёзд жадно открывая клювы кричали птенцы, в которые несчастные родители не успевали приносить червячков. Я не знаю как жить без стиральной машины, но знаю как красиво и причудливо растекается по воде белье, которое бабушка возила на велосипеде полоскать с полноводном ледяном весеннем ручье. Я не помню что было вчера, но помню так много из «древности», что не могу понять живу я сейчас или по-настоящему я жила тогда... Автор: Мария Волкова. Иллюстратор: Эдвард Выржиковский.

«Наряду с внешними привлекательными качествами маленький наследник обладал, пожалуй, ещё более привлекательными внутренними. У него было то, что мы, русские, привыкли называть «золотым сердцем». Он легко привязывался к людям, любил их, старался всеми силами помочь, в особенности тем, кто ему казался несправедливо обиженным. Его застенчивость благодаря пребыванию в Ставке почти прошла. Несмотря на его добродушие и жалостливость, он, без всякого сомнения, обещал обладать в будущем твёрдым, независимым характером. «Вам будет с ним труднее справиться, чем со мной» — не без гордости сказал как-то государь одному из министров. Действительно, Алексей Николаевич обещал быть не только хорошим, но и выдающимся русским монархом». А. А. Мордвинов о Цесаревиче Алексее Николаевиче.

Перед отправкой немцы «для примера» расстреляли одну семью, которая укрылась в лесу, не желая уходить из села, и была немцами найдена. Невольничьи караваны Происходит это так. Когда фронт приближается к какому-нибудь селу или городу, немцы начинают угонять население по дорогам на запад. Приказ гласит: все должны выехать — от младенцев до старцев. Наблюдение за выселением поручается жандармам и полицейским. Жандармы и полицейские осуществляют наблюдение следующим образом. Они ходят по домам и обещают за взятку оставить семью на месте. Получив взятку, приходят дня через два и всё же приказывают семье выселяться. Угоняя население, немцы предлагают всем часть имущества взять с coбой, остальное закопать в землю. Жители закапывают. Когда их выстраивают в колонны для отправки, они имеют возможность видеть, как немецкие солдаты бродят по дворам, по огородам, откапывают зарытое и делят имущество между собой. Но вот колонна построена, начинается её путь на запад. Медленно движется телега за телегой. Они гружены скарбом, узлами. Иногда в повозку впряжена корова, чаще, однако, тащат повозку люди. Нередко за телегой подпрыгивает на кочках детская коляска, привязанная к тележной раме. По бокам, а также спереди и сзади этого невольничьего каравана едут верхом немецкие жандармы. Медленно движется колонна невольников. Эти люди идут навстречу горькой участи, печально озирая свой жалкий скарб. Но и то немногое, что уцелело от организованного немецкого грабежа, постепенно исчезает в дороге. Самые лучшие вещи отбираются конвоирами. Немец подходит к кому-нибудь из колонны и, тыча пальцем в его корзину, говорит: — Это мое! После такого короткого возгласа человек знает, что корзина уже принадлежит не ему, а немцу и что сам он уже только носильщик этой клади. Люди бредут всё дальше и дальше и к концу первых двадцати, тридцати километров всё их последнее добро исчезает. Они идут почти нагишом. Алчно блестят глаза немцев. Они зарятся не только на коров и кур, но и на рваную кацавейку, дырявый платок. Многие немцы специально выходят на дорогу, по которой идет караван, рассчитывая чем-нибудь поживиться. Так понемногу пропадают куры, коровы, вещи. Теперь уже люди сплошь тащат телеги вручную. Путь далек, многодневен. За Брянском мы встречали людей, угнанных из-под Мценска, возле Рославля — жителей Орла, Спас-Деменска. Подчас колонна ночует в специальных лагерях. При отступлении немцы тщательно сжигали эти лагери, оставался лишь забор из колючей проволоки, березовые ворота да груды обуглившихся развалин. Однако один лагерь возле Варшавского шоссе нам довелось видеть. Тройной ряд проволоки окружает дощатые бараки без нар с соломой на полу. Слева в углу солома, огороженная веревкой. На веревке немецкая дощечка: «Тиф». На стенах, на подоконниках множество надписей, сделанных наспех карандашом, — фразы часто обрываются на полуслове: «Толя, сели ты будешь тут, нас гонят на Могилев. Где Паня? Ей сказал полицай, чтобы пришла в Петровку, она пошла, да вот нету». «Граждане, кто увидит Марию Борисову, скажите ей: Маня, твоя мамаша ушла в лес, у ней, Маня, нет ни коровы, ничего...». «Кто встретит Варю Котлову, дайте ей знать, что нет у нее отца, все померли, как один, кого убили, кто так сам помер. А пишет это её брат Семен, опух с голодухи...». В пути колонна постепенно тает. Многие ночью уходят в лес, и здесь, в землянках, иногда в течение нескольких недель поджидают прихода советских войск. Очень часто наши наступающие части перерезают дорогу каравану, немецкая стража разбегается, и люди возвращаются обратно — на восток: на всех дорогах; больших и малых, великое множество этих возвращающихся домой людей. Впрочем, не всегда дело оканчивается так счастливо. Нередко немецкий конвой, видя, что пути на запад отрезаны, уничтожает до единого всех русских людей, находящихся под его стражей. Так было близ Рославля, где немцы заживо сожгли в бараках несколько сот человек. Так было на Десне, где, погрузив своих пленников на плоты, немцы расстреляли их с берега из пулеметов. ...Расскажем здесь историю одной семьи. В семье Пучковых четыре человека: мать, шестнадцатилетняя дочь, десятилетний сын. Отец находится на фронте. В середине сентября к Пучковым в избу пришел полицейский и приказал: завтра на рассвете выехать по дороге на Могилев. Всю ночь Пучковы увязывали и зарывали вещи. Утром жители деревни собрались на опушке леса. Перед отправкой немцы «для примера» расстреляли одну семью, которая укрылась в лесу, не желая уходить из села, и была немцами найдена. Эта семья состояла из старика, женщины и шестилетнего мальчика. Старик и женщина приняли смерть молча. Шестилетний же мальчик, стоя на коленях перед немецким офицером, кричал, обливаясь слезами: «Ой, не надо! Ой, дяденьки, не убивайте!» Офицер убил его выстрелом в затылок. Колонна двинулась в путь. Семья Пучковых нагрузила свое добро на телегу, в которую была впряжена корова. На телеге среди узлов стояла клетушка с тремя курами и другая клетушка с поросенком. Сын сидел на телеге. Мать и дочь шли рядом, подталкивая повозку на подъёмах. На вторые сутки начались проливные дожди. Дорога расползлась. Корова Пучковых едва подвигалась вперед, таща за собой груз. Она часто падала, и тогда ее трудно было поднять. Так первыми в караване начали гибнуть коровы. Когда они слабели настолько, что их невозможно было поднять, немцы пристреливали их, а мясо съедали. Пристрелили и корову Пучковых. Пришлось часть груза закопать в поле, возле дороги, а остальное взвалить на себя. Мать и дочь несли увесистые тюки, сын тоже тащил тюк на спине, а в руках нес клетку с оставшейся курицей. В пути заболела у Пучковых дочь Шура. С вечера у нее поднялся сильный жар, на следующий день она едва плелась, а к ночи совсем свалилась. Ни врача, ни фельдшера, конечно, в колонне не было. Случайно впереди ехал немецкий врач. Он согласился осмотреть Шуру, попросив в уплату курицу. Мать отдала курицу. Врач осмотрел Шуру и констатировал воспаление легких. За дополнительную мзду — зимний тулуп — он обещал уговорить начальника колонны оставить Шуру и всю семью в ближайшем селе до шуриного выздоровления. Начальник потребовал за это поросенка и, получив его, согласился. Это было вечером. А утром начальник вновь пришел и сказал, что положение изменилось, русские наседают и что оставить Пучковых в деревне он не может. Мать напомнила о поросенке. Начальник сказал через переводчика, что не понимает, о чем идет речь. Такой способ грабежа развлекает немцев. И снова семья двинулась вперед — мать, сын и больная Шура. Мать сняла с Шуры груз и всё взвалила на себя. Она падала, поднималась, и снова шла. К вечеру Шуре стало совсем плохо, она легла ничком на землю. Подбежал конвойный и крикнул, что надо идти. — «Да она больна, не может идти», — сказала мать. — Надо идти, надо идти, а то расстрел!» Шура встала, прошла несколько шагов и снова легла на землю. Уже опять подбегал конвойный. Тогда мать сбросила на землю тюк — все, оставшееся у них имущество,—взвалила на спину больную дочь и понесла ее. Так донесла она дочь до ночного привала. Весь следующий день она снова несла ее. Ночью Шура скончалась. Помирала она трудно, металась, плакала. Но врач уехал далеко вперед, и даже его уже нельзя было позвать к больной. Подошел какой-то немец в очках и сказал матери, что знает лекарство, которое вылечит дочь, но за это требуется плата. Вещей у матери больше не было. Она сняла с себя последнее пальтецо и отдала его немцу. Немец взял пальто, спрятал его в рюкзак и сказал, что он пошутил, что средства никакого нет, что дочь умрет. Немец мог бы отнять у Пучковой пальтецо без лишних разговоров, но он решил украсить свой грабеж шуткой. И долго еще конвоиры покатывались со смеху, вспоминая, как эта русская поверила в немецкое лекарство. Шура умерла. Времени на то, чтобы похоронить ее, не было. Так и остался труп на месте ночевки, только мать прикрыла мертвое лицо дочери домотканным полотенцем. Еще через день подошли к большой сортировочной станции. Здесь стоял важный начальник, и он потребовал по две курицы с каждой семьи за то, чтобы не разлучать ее. Семьи, у которых не было уже ни живности, ни вещей, разлучали: жену отправляли на юг, мужа — на север, мать — в Минск, ребенка — в Могилев и т. д. Что делают немцы с детьми — неизвестно... У Пучковых не было ни живности, ни одежды. Когда пришла их очередь, начальник сказал им: «Две курицы, цвей!..» И видя, что ни кур, ни узлов у них нет, приказал отнести сына Петьку в сторону. Петька заголосил, заголосила мать, но так как плакали и кричали сотни людей, то голоса Пучковых смешались с общим шумом. Состав, в котором увозили Петьку, подошел первым. Мать видела, как Петьку вместе с другими построили в колонну и погнали к дверям. В последний раз увидела она, как мелькнула его куртка. Подошел важный начальник, показал два пальца и сказал: «цвей», а переводчик разъяснил всем разлученным, что дело еще можно поправить, если дать две курицы. Но у людей ничего не было. Вскоре и Пучкову погрузили в вагон. Едва они отъехали несколько километров, как в воздухе раздался шум моторов, поезд остановился, немецкая охрана рассыпалась по полю, загрохотали разрывы бомб. Это был налет наших самолетов. Русские люди тоже повыскакивали из вагонов. Но они никуда не побежали. Какой-то неистовый восторг охватил толпу. Люди стояли среди грома рвущихся бомб и кричали во весь голос так, как если бы летчики могли их услышать: — Бейте их! Дорогие! Родные! Любимые! Сюда! Бейте их! Кто-то вдруг крикнул: — В лес! И вся толпа русских людей устремилась в ближний лес. Люди продирались сквозь кустарник, бежали, ползли, стараясь уйти дальше в лес, вглубь, где бы их не могли сыскать. Только темнота заставила их остановиться. Так жили они в лесу с неделю, полуголодные, делясь последней едой. Потом до их слуха стали доноситься раскаты канонады, они становились всё ближе и вновь начали удаляться — на запад. Решили послать людей в разведку на станцию. Разведка вернулась с известием, что на станции наши бойцы. Так пришло освобождение.. Мы рассказали здесь обыкновенную историю, далеко не самую страшную из тех, какие сотнями слышишь по дорогам немецкого отступления. Пусть каждый, кто прочтет эту повесть о семье Пучковых, вспомнит, что таких семейств тысячи, что тысячи трупов устилают путь этих страшных невольничьих караванов, что десятки тысяч русских мужчин, женщин, детей, больных, обобранных, полуодетых идут сейчас вот так по дороге на запад, под немецким конвоем. Пусть же каждая слезинка этих несчастных детей вдесятеро отольется врагу, пусть ничего не забудется немцам — ни горе этих людей, ни их кровь, ни их бездомность. Габрилович Евгений Иосифович

Печальная весть... 2 июня 2024 года на 95 году жизни умерла Агния Борисовна ЕЛЕКОЕВА, советская актриса театра, кино и телевидения. Актриса служила в Ярославском, Ленинградском театрах... Участие в фильме «Весна в Москве» 1953 года стало дебютом актрисы на большом экране . Затем были работы в фильмах «Овод», «На дальних берегах», «Вдали от родины», «Два билета на дневной сеанс» и других. Последней работой Елекоевой в российском кинематографе стал многосерийный детектив «Адвокат» в 1990 году, после чего она переехала в США. СКОРБИМ...

Американский врач-педиатр скончалась совсем недавно, в 2012 году, в возрасте 114 лет. Все её родственники, давая интервью прессе, единогласно утверждают: дело не в «удачной» и «уникальной» генетике, а в том, что доктор Денмарк очень любила свою работу и была сторонником лёгкого и здорового питания. Как бы там ни было, поспорить с этим сложно: мать Лейлы умерла в 45-летнем возрасте, а отцу было около 60-ти лет. Что касается мужа Лейлы, он умер в преклонном возрасте: ему был 91 год. Несмотря на то, что супруга пережила больше чем на 20 лет, такую продолжительность жизни следует считать весьма почётной. Окружающие уверены, что своим почтенным возрастом муж во многом обязан именно Лейле, которая ненавязчиво и тактично давала ему много ценных советов. Сама доктор Денмарк любила повторять, что если человек не любит свою работу и часто предаётся унынию, это значительно сокращает его жизненный срок и продуктивность. Безусловно, с такой точкой зрения не могут не согласиться грамотные медики и психологи. Год рождения Лейлы Денмарк — 1898-й (Портал, штат Джорджия, США). Она родилась в большой и дружной семье, где было 12 детей. Удивительно, но склонности к медицине не наблюдалось ни у ближайших, ни у дальних родственников девочки. У многих членов её семьи даже отсутствовало высшее образование. От родных Лейла унаследовала природную скромность и отсутствие честолюбивых намерений. Всё, чего она хотела — стать простой учительницей и полностью посвятить себя воспитанию подрастающего поколения. Однако жизненные реалии заставили её полностью пересмотреть свои убеждения и изменить их коренным образом. Лейла вышла замуж за порядочного и благородного человека, экономиста Джона Денмарка. Его карьера развивалась успешно, и начальство командировало выдающегося специалиста в Индонезию (о. Ява). Ситуация складывалась очень сложная: молодой женщине не хотелось надолго расставаться с любимым мужем, а разрешение на его сопровождение она могла получить только в том случае, если станет обладательницей другой ценной профессии, необходимой в далёких краях. Выход умная женщина нашла быстро. Оставив учёбу в педагогическом колледже, она стала в экстренном порядке осваивать профессию медика, поступив в медколледж в штате Джорджия. Вполне естественно, что она оказалась единственной студенткой-женщиной среди сокурсников, так как события происходили в первой половине XX века. В то время строгие запреты на обучение женщин «мужским» профессиям постепенно снимали благодаря массовому движению за женские права, но врачами пока становились, преимущественно, мужчины. Сожалела ли Лейла о том, что ей пришлось расстаться со своим намерением стать учительницей? Ничуть. Поскольку она твёрдо решила стать врачом-педиатром, она не считала смену деятельности слишком кардинальной, так как речь шла тоже о работе с детьми, не менее сложной и многогранной. Колледж девушка окончила успешно, после чего ей удалось добиться разрешения отправиться в Индонезию вместе с мужем. Конечно, работать супружеской паре приходилось в тяжёлых условиях, которые смело можно было назвать экстремальными. Тем не менее, опыт, который Лейла приобрела там как специалист, оказался бесценным. Когда доктор Денмарк вернулась на родину, в США, она продолжила педиатрическую практику, полностью отдаваясь любимой работе. Джон во всём полностью поддерживал супругу и не упрекал её в том, что она недостаточно времени уделяет дому и типично «женским» занятиям. Для того времени подобные отношения между супругами были очень ценными. Несмотря на полное погружение в работу, Лейла вскоре показала себя как прекрасная мать, воспитывая дочь Мэри. Вакцина от коклюша и её история Когда Мэри было всего два года, в штат Джорджия нагрянула эпидемия коклюша. Медицинские работники хорошо знают о высокой контагиозности (заразности) этой опасной «воздушно-капельной» инфекции. Приступы кашля при коклюше очень мучительные, а особенно тяжело его переносят маленькие дети. Эпидемия, разразившаяся в Джорджии, приобрела угрожающий характер: в короткое время заболела масса детей. Каждый врач-педиатр был, в буквальном смысле слова, на вес золота. Доктору Лейле Денмарк пришлось разрываться между заболевшей Мэри и клиникой, где она работала. Состояние Мэри ухудшалось, а детская смертность в целом по штату становилась всё выше. Именно в этот критический момент доктор Денмарк вместе со своими коллегами совершила грандиозное открытие, в считанные дни создав вакцину, оказавшуюся не просто эффективной, но и спасительной. Безусловно, Мэри была в числе первых пациентов, которые излечились от смертельно опасного заболевания. Официальная статистика свидетельствует о том, что количество детских жизней, спасённых в то время этой группой врачей, было больше тысячи. В дальнейшем доктор Денмарк сделала всё возможное, чтобы довести препарат до совершенства. Срок, в течение которого ей удалось это сделать, составил целых два года, и в 1935 году она получила заслуженную награду - знаменитую медицинскую премию Фишера. Спустя 20 лет она получает титул женщины года. Когда Лейле исполнилось 87 лет, она начала думать о том, чтобы, наконец, оставить работу. Однако после переезда вместе с семьёй в маленький город Альфаретта она не смогла долго оставаться без любимой работы и продолжила практику, полностью оставив её только в 2001 году. Причиной, из-за которой доктор Денмарк, наконец, ушла на заслуженный покой, стало ухудшающееся с возрастом зрение. Невзирая на феноменально долгую жизнь, книг она написала очень мало: всего их две, в том числе «Каждый ребёнок должен получить шанс». Книга была издана в 1971 году, после чего её переиздавали несколько раз. Многое из того, о чём пишет доктор Денмарк, основываясь на своей личной практике, является актуальным и сейчас. Например, есть устоявшиеся «врачебные догмы» о том, что коровье молоко приносит детям огромную пользу. Лейла с профессиональной точки зрения доказала, что это не так, а для укрепления детского здоровья гораздо лучше, если ребёнок станет регулярно получать свежие овощи и фрукты. Также доктор Денмарк считала, что мамам не следует сильно беспокоиться, когда ребёнок начинает часто и громко плакать, а серьёзных проблем со здоровьем у него нет. Плач, по мнению американского педиатра, способствует развитию лёгких малыша, поэтому к нему рекомендуется относиться как к нормальному физиологическому явлению. Беременным женщинам доктор Денмарк советовала отказаться от кофе, но всегда повторяла и то, что пациентам не стоит слепо и догматично соблюдать все рекомендации врачей, а смотреть на них исходя из текущей ситуации. Однако когда её советы оказывались правильными, Лейла имела право этим гордиться, так как многие из них, действительно, попадали прямо в точку и отличались безотказной работой на практике. Муж Лейлы скончался в 1990 году, после чего она переехала жить к своей дочери, Мэри. Сама Лейла, как уже отмечалось, умерла весной 2012 года. Ей было 114 лет и два месяца.