Хочется немного сказать о наших посещениях Таллина. Игорь любил дочь, уважал и ценил мою семью, но тот факт, что все это было сопряжено с городом, с поездкой, с вагоном, где были чужие, ненужные ему люди, - все это отравляло и портило его капризное избалованное настроение. Уже накануне оно начинало катастрофически портиться. По нескольку раз он вынимал из бумажника заранее приобретенные билеты, как-то брезгливо и бессмысленно вертел их в руках, снова укладывал в бумажник, иногда поглядывая на меня испытывающим взглядом. Я хорошо понимала, что это значит: может быть, никуда и не поедем... Да, бывало и так! Билеты летели спокойно в печку, а мы... на рыбалку.
Конечно, горько было обманывать девочку и семью, все приготовившую к нашему приезду. Приходилось посылать телеграмму с извинением, найдя какой-нибудь предлог или причину невозможности приехать. Глубоко было огорчение ребенка! Ведь она так ждала нас! Но, увы, его воля была сильнее моей. Успокоив себя на любимой реке, поэт возвращался почти в радушном настроении. Проходила пара дней - снова покупались подарки девочке, снова были в бумажнике билеты. Я не просила, не настаивала: я ждала! Ждала, как милости, его решения.
И оно приходило. Собирался чемодан, на секунду, по обычаю, присаживались перед отъездом, тщательно завешивались окна, закрывались накрепко двери, и мы ехали в Нарву на вокзал. Перед этим посылалась домой веселая телеграмма.
Ехали молча, но не в угнетенном состоянии. Помню хорошо таллинский вокзал, тетю Валю и маленькую бегущую навстречу девочку. Ее форменная шапочка сползала набок. Она вся сияла, придерживая ее ручкой. Я с благоговением принимала ее в свои объятия. Что могло быть святее этих минут? Боже мой! Они уже неповторимы...
Мы здоровались с тетей степенно и ласково, как это умел Игорь. Брали такси и неслись на Тарту мнт. № 25. Этот дом до сих пор цел. Мне даже Союз писателей Москвы несколько лет тому назад хотел вернуть эту памятную квартиру. Я даже была там, но, увы, не узнала ее. Все было испорчено, ванна уничтожена, балкон забит. Населена она была многочисленной толпой людей. Им всем была нужна квартира, а достать ее было невозможно. Так мечта и осталась мечтой!
Пара дней проходила мирно и почти весело. Поэт гулял с дочерью, занимался с ней, проводил уютные вечера за общим столом. Много читал и рассказывал. Читать он любил свои стихи, посвященные мне и девочке, а также «В парке плакала девочка». Рассказывал о Маше, о своем детстве, о матери, о сестре Зое. Любил он вспоминать о Рильском монастыре, о его таинственных кельях, о замке Храстовац и его роковых часах на воротах.
Увы! Не надолго его хватало! На третий день начиналась хандра. Как пойманный лев, метался он по квартире, с ненавистью глядя в окно на голую улицу. Все наши понимали, что это значит. Печально подергивались чудесные глаза Люши, но и она не протестовала. Она понимала отчаяние и тоску поэта. И смирялась.
Через пару дней нас провожали в деревню. Игорь сиял. Был любезен, шутил. А мое материнское сердце нестерпимо болело. Как хотелось мне быть около ребенка нашего. Поезд медленно отходил от станции. Я смотрела на личико девочки, и было больно, очень больно. А она не плакала: она молча переживала. Я тоже не плакала: я приносила в жертву поэту материнскую великую любовь. И он оценил это. Он был мне благодарен. Только мне было тяжко.
И опять было Устье, опять рыбалка. Опять жизнь без нее! Я терпеливо переносила свою участь...
Комментарии 3