— Шушпанчик мне чистый дай! И от зеркала отойди. Вдруг он… — маленький взъерошенный овинник благоговейно понизил голос и непроизвольно сглотнул. — Вдруг появится раньше времени! А там ты!
Он пригладил свои торчащие во все стороны волосы, подозрительно похожие на клоки соломы, залез на лавку у стола, пододвинул к себе зеркало и заглянул в него. В давно помутневшем от старости стекле отразилось его испуганное лицо.
— Нет, нет никого. Рано.
— А ты думал, начальство вот прямо так пораньше и появится? — фыркнула ему в ответ жена. Низкая, приземистая, под стать мужу, она в углу энергично вытряхивала его парадный, но уже изрядно поношенный кафтанчик. По комнате давно брошенного людьми дома клубами летали пыль и солома.
— Да где ты в нём валялся? — она оглушительно чихнула, встряхнула одежду ещё раз и протянула мужу. — На, Трифон. И картуз вот надень. Пусть будет видно, что ты на службе, а не просто тут сидишь, по деревне собак гоняешь.
— Ох, горе мне, ох, горе, — овинник подпёр голову рукой и вздохнул. — Васюта, как думаешь, уволят? Интересно, про что они там в управлении узнали? Что я у бобров взятки рыбой брал за ту плотину? Или за сговор с местным батюшкой?
— Да кто тебя уволит? Ну, может, пожурят. Всё равно в этой глуши, кроме тебя, работать некому, — веско произнесла жена. — А что у бобров немного рыбки взял, так жить-то как-то надо. Опять же, на том поле, которое из-за их запруды затопило, на будущий год славный урожай будет. Мне ли, гуменихе, не знать. А вот с батюшкой – да, там посерьёзнее. Не в свою ты епархию полез.
— Дак ведь доброе дело делали! — от волнения, овинный дух начал энергично дрыгать коротенькой, не достающей до пола, ногой. — Ну да. Поводил я Николая по полям да по оврагам, пока он во хмелю был. Заплёл ему в бороду цветов полевых да венком из васильков увенчал. А потом вывел к деревне. Зато как над ним все мужики смеялись. Теперь Коля и капли спиртного в рот не берёт. А он, между прочим, лучший механизатор на все окрестные деревни. И вся сельхозтехника в них теперь всегда заводится с пол-оборота и работает, как часики. Я ж не виноват! Батюшка ко мне сам с этой просьбой пришёл. Мудрый он. Не то что некоторые!
Василиса недобро прищурилась, почуяв в словах мужа подвох и выпад в свою сторону. Немного поразмыслила и решила не раздувать скандал. Не ко времени сейчас. Вот может быть вечером... Она сделала равнодушное лицо и пошла к двери, саркастично бросив на прощание: «Вот так своему начальнику и скажешь, когда его светлый лик озарит зеркало. Я на озеро, к мавкам. Говорят, там дивной молодильной силы кувшинки зацвели. Я, чай, не девочка уже, пригодятся. Да и тебе на настойку от суставов они сгодятся».
Прошло два часа.
— Я вернулась, — гумениха, смеясь, влетела в избу. Растрёпанная, в огромном венке из трав и цветов и босоногая. Она закружилась по комнате, увидела мужа и осеклась. — А ты чего такой смурной? Уволили, что ль? Да не переживай, пойдём к водяному да навкам работать. Жильё дадут, работа только летом, а всю зиму можно спать как комы.
Овинник горестно вздохнул, посмотрел на смеющуюся жену и, шаркая ногами, молча пошёл к печи. Сел на лавку подле неё, шмыгнул носом и скорбно сказал: «Хуже. Всё сильно хуже. На повышение меня зовут. Руководить одним из отделов по присмотру за нечистью в Санкт-Петербург».
— Уи-и-и! — взвизгнула Василиса. — Да что ж тут плохого! Выберемся из этой дыры наконец! А что? Что тебе сказали?
— Да что-что. Что без меня не справятся. Что им нужны кадры старой закалки, не испорченные городом. Что дадут обеспечение раз в пятьдесят лучше, чем тут, дома. И жильё, само собой. Отдел не центральный, но, как сказал начальник, живенький. Жмурино, что ли. А, не, Мурино.
— А когда, а когда? — гумениха нетерпеливо подпрыгнула. Она явно была готова переезжать прямо сейчас.
— Ну он мне три дня давал на раздумья. Но я сразу сказал, что никуда не поеду. Отказался я.
— Отказался?! Ты с ума сошёл, старый пень? Да как! Как ты мог?
Трифон потупился и снова горестно вздохнул.
— Отвечай! Отвечай, почему? Ты же об этом мечтал полжизни! А не то сама к тебе в голову залезу. Ты ж знаешь, если я твои мысли прочту, у тебя на завтра голова болеть будет, как после ведра самогона бабки Нюры. Отвечай, почему отказался?
Овинник совсем сгорбился и ещё громче зашмыгал носом.
— Ну-у-у. Я испугался.
— Чего, дурак ты старый? — Василиса топнула ногой.
— Чего-о-о? — передразнил её муж. — А того и испугался. Что старый я. Что не справлюсь. Куда мне в город? Ты видела тех, кто из города на лето в наш глухой угол приезжает? Они даже говорят непонятно. А ведь это люди. Представляешь, какие тогда духи в отделах в Питере продвинутые? Они же надо мной смеяться, над дремучим, будут. И хорошо, если не в лицо. А нечисть там какая? Это же не наши престарелые мавки да кикиморы. Там, я думаю, бандиты и хулиганьё куда как ушлые. Опозорюсь я, если начну их ловить. Как пить дать, опозорюсь. И город этот каменный, бензиновый. Метро это.
— А что город, что город? Ты же там родился? — всплеснула руками гумениха.
— Да когда то было? Тогда там даже каналов не было, на месте которых уже давным-давно сделали улицы. Да улиц тогда было немного. И дома были маленькие, а не как сейчас. Говорят, сейчас там сплошные небоскрёбы.
— И что? Тебе на крыше, что ли, жить? Дома вверх растут, а ты на земле.
— Да не хочу я, Васюта. Не хочу от всего этого уезжать. Я ж тут каждую былинку знаю. Я же помню, как каждая старуха из нашей деревни, под венец молодкой шла. Все вековые деревья на моих глазах выросли. Моё родное тут. Тут я царь всех окрестностей. А там кем буду? Отказался я. Прости уж.
— Горе ты моё, — жена села рядом с мужем и обняла его. — Ну и ладно. Отказался и отказался. Сам знаешь, от судьбы не уйдёшь. А что там дальше будет, время покажет. Сейчас ужин соберу, отпразднуем, что тебя хоть не уволили. Да?
— И бутылочку? — повеселел овинник.
— Рюмочку, — строго глянула на него Василиса. — Ишь, разошёлся. Бутылочку ему.
В старом деревенском доме снова всё стало спокойно и привычно. Но кто знает, надолго ли?
#ИннаЧерникова
Комментарии 2