Рубрика..."ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛО ДАВНО"

Себя она называла «счастливой старухой». В этом была правда: в 75, играя самых разных старух, прыгала с забора, танцевала на кровле дома, каталась на крыше троллейбуса.

Снималась много, говорила, что иначе забудут и она «помрёт с голоду». Мам, бабушек, учительниц, уборщиц, медицинских сестер и просто соседок играла так заразительно, что они иногда затмевали главных героев, откровенно перетягивая на себя внимание зрителя.

Вихрь чувств, фантастическая энергия, врожденная комедийная жилка и постоянная жажда работы — вот что такое была Татьяна Пельтцер. В ней соединялись все жанры: комедия и драма, цирк и слезы, опереточный темперамент и тонкий психологизм.

Однако работать с ней было непросто. Перед тем как выйти на съемочную площадку, она любила довести отношения с режиссером до температуры кипения. Это было необходимо ей, как допинг.

Но стоило Татьяне Ивановне услышать боевой клич «Mотор!», как все капризы пропадали. В театре перед началом спектакля она кричала на одевальщиц и гримерш: «Развелось вас тут, дармоедок! Куда подевались?» Поорёт — и к выходу на сцену успокаивается, играет, словно ничего и не было: хорошо, собранно.

В партнеров своих влюблялась, однако характер имела вздорный: могла и похвалить, и «задать трепку», наговорить всяких замечаний.

Как-то в театре на собрании прорабатывали одного актера за появление в пьяном виде. После критического выступления Пельтцер режиссёр сказал: «А вы, Татьяна Ивановна, помолчали бы. Вас вообще никто не любит, кроме народа».

А народ действительно ее любил. Как-то труппа Театра Сатиры поехала в Германию выступать перед нашими военными. На первом же контрольно-пропускном пункте к ним стали придираться по поводу не так оформленных бумажек.

И тут вдруг строгий майор узнал Татьяну Ивановну. «Кого я вижу! — закричал майор. — Товарищ Пизнер!»

Знаменитой она стала после сорока, сыграв Лукерью Похлебкину в спектакле «Свадьба с приданым». Спектакль настолько удался, что его сняли на пленку и пустили в кинопрокат.

Вскоре вышел «Солдат Иван Бровкин». Сценарий уже писался с расчетом на нее. После этого Пельтцер окрестили «матерью русского солдата» (как она сама говорила: «За мной утвердилось амплуа «колхозной мамаши») и начали снимать беспрестанно.

Фильмов с ее участием не меньше 100, сколько точно — никому не известно. А до того, до этой всесоюзной славы, до Театра Сатиры — где только она не работала.

Играла в провинциальных театрах: в Ейске, Нахичевани. Ездила как актриса Передвижного театра Политуправления, работала в Академическом театре имени Федора Волкова в Ярославле и в Колхозном театре в Москве, в Театре путей сообщения, ставшем потом Театром имени Моссовета.

В Московском театре миниатюр — вместе с Марией Мироновой и Риной Зеленой. В перерывах между театрами подрабатывала машинописью. Была заядлой преферансисткой. Играла весело, азартно.

Чаще проигрывала, чем выигрывала: ее увлекал сам процесс, вечер в приятной компании. Компания была действительно приятной, а главное — постоянной: актрисы Ольга Аросева, Валентина Токарская и главный администратор Театра Сатиры Гена Зельман.

Играли обычно у Токарской, у нее был специальный карточный столик, обитый сукном. После смерти Токарской памятный столик перешел к Аросевой. Но это произошло в 1996-м, когда Пельтцер уже не было в живых.

К работе — как юный пионер — Татьяна Ивановна была «всегда готова!». Даже в свои 80, лишь позовут, мчалась бог знает куда на съемки. Часто снималась у неизвестных режиссеров, объясняя друзьям, мол, надо помочь.

На такой случай у нее всегда была наготове «командировочная» сумка с обязательным ковриком для утренней зарядки. А однажды в театре, на репетиции, услышав от молодых жалобы на неустроенность, в сердцах сказала: «Да что вы плачетесь! Живите и тому радуйтесь — ведь какое это благо — жить».

Последними ее ролями были Федоровна в пьесе «Три девушки в голубом» Людмилы Петрушевской и «Поминальная молитва» Григория Горина. Оба спектакля поставил обожавший ее Марк Захаров.

В «Поминальной молитве» Пельтцер играла старую Берту, а Александр Абдулов — ее сына, Менахема, комичного свата, постоянно попадающего впросак. Татьяна Ивановна уже не могла запоминать текст, да и ходила с трудом.

Но Захаров и вся труппа хотели, чтобы Пельтцер была занята в спектакле: она была талисманом театра. Роль Берты Горин писал специально для нее. Она играла старую еврейку, которую сын привозит к дальним родственникам, в деревню Анатовку, погостить.

А родственников вместе со всем еврейским населением как раз в это время выселяют из Анатовки: власти передвинули так называемую «черту оседлости».

Менахем дрожал над своей мамой, как настоящий еврейский сын. Берта плохо понимала, куда ее привезли. Абдулов выводил Пельтцер на сцену так бережно, будто она была фарфоровой чашечкой тонкой китайской работы.

В доме главного героя, домашнего философа Тевье-молочника (Евгения Леонова), был патетический момент. Уже были собраны чемоданы и узлы. Женщины плакали, мужчины угрюмо молчали. При виде Менахема и его мамы все столбенели.

Оказывается, пару дней назад Менахем отправил Тевье телеграмму: «Приезжаем пожить», а Тевье получил: «Приезжайте пожить» — и обрадовался, что есть куда приткнуться хотя бы на первое время с детьми и внуками.

Но теперь — ехать некуда. Что делать? «Господи, милосердный, — говорил Леонов, вздымая руки к небу, — и ты хочешь, чтобы я молчал?» И все начинали смеяться.

Одна старая Берта не понимала, что происходит. «Меня в поезде так трясло, — жаловалась она, вызывая взрыв смеха. — Почему смех, Тевье, почему смех?» «А что нам остается еще в этой жизни, Берта?» — отвечал Тевье, утирая слезы.

И на скрипочку со скрипачом, на весь этот гвалт, смех и плач — опускался занавес.
Мне кажется, лучшей последней роли для артиста и не придумаешь.