Неузнаваем он был не из-за грима вовсе или из-за мундира – мало ли Галибин к тому времени мундиров переносил и бород. Нет. Из-за какой-то невероятной внутренней сосредоточенности этого, в сущности, эпизодического персонажа. Той самой мрачной замкнутости, предчувствия собственного рока, какую сыграть почти невозможно…
А во-вторых, он в этом фильме сыграл еще и доморощенного философа Диомидова, раздираемого чудовищными внутренними противоречиями, с его невероятной фразой, врезающейся в сознание: «В Петербурге сон всегда тяжёл… И сновидения в Петербурге всегда тяжелее… Такого страшного, как там – в Орле не приснится!».
Он был точно такой, как у Горького написано: «Теперь Клим видел лицо Диомидова, видел его синеватые глаза, они сверкали ожесточенно, желтые усы сердито шевелились, подбородок дрожал. Так возбужденным он видел Диомидова впервые. И наряден он был необычно, смазал себе чем-то кудри и причесал, разделив их глубоким, прямым пробором так, что голова его казалась расколотой. На нем новая рубаха из чесунчи, и весь он вымыт, выглажен, точно собрался под венец или к причастию. Он все двигал руками, то сжимая пальцы бессильных рук в кулаки, то взвешивая что-то на ладонях…»
На скромном экранном отрезке небольшой, в общем, роли, Галибин сыграл такие полярные смены психологических состояний, был так невероятно, трагически достоверен, что даже я, к тому времени уже неплохо, как мне казалось, его знавшая, была поражена.
Мне тогда почудилось, что он играл в роли Диомидова самого себя.
А следом режиссер Евгений Татарский пригласил его на острохарактерную роль в телевизионном мюзикле «Джек Восьмеркин – американец».
Пламенный большевик Капралов, которому передовая супруга сбросила на руки грудного младенца, постоянно марширующий впереди односельчан и «толкающий» зажигательные речи с этим орущим младенцем на руках, – был просто уморительно смешон!
Странно, что после этих двух работ, обозначивших его недюжинный актерский диапазон, для Галибина, по большому счету, ничего не изменилось. Его как приглашали играть статных романтических красавцев – так и продолжили приглашать, хотя роль Василия Андреева, музыканта, композитора, дирижёра, создателя первого в России оркестра народных инструментов, которого он сыграл в фильме Павла Кадочникова «Серебряные струны», принесла ему совершенно неожиданные дивиденды.
Узнав, что знаменитый молодой актер ютится с семьёй в полуразвалившейся трущобе, маститый Павел Петрович Кадочников надел на себя все свои ордена и регалии, отправился в солидные инстанции и выхлопотал-таки Галибину прекрасную квартиру на канале Грибоедова.
И, Боже правый, как увлечен был строительством и обустройством этого своего «гнезда» Галибин! Как он придумывал архитектурный проект, как вникал в каждую деталь! Наверное, из него мог бы получиться замечательный дизайнер и прораб.
Но судьба управила иначе.
Ольга Наруцкая, приступая к съёмкам фильма «Муж и дочь Татьяны Александровны», главную мужскую роль изначально назначала Галибину.
…Нервный, странный, не понимающий сам себя молодой мужчина, женившийся еще школьником на красавице, много старше себя, оказавшийся отцом взрослой влюбленной дочери, запутавшийся в своих чувствах, – Валера в исполнении Галибина был тем самым «молодым современным героем», которого так страстно во все времена искали сценаристы и режиссеры, и которого на рубеже эпох так в нём и не разглядели…
…Я приехала в Москву на кинофестиваль и поселилась в огромной расселенной коммуналке, в которой, в целях экономии средств, жила коммуной практически вся съемочная группа фильма. Молодая сценаристка Надя Кожушаная, юный художник Паша Каплевич, Наруцкая, Галибин, кто-то еще…
Жили весело и мажорно, и только Саша с нами почти не тусовался, а всё время, свободное от съёмок, сидел где-то в углу с тетрадками. Я узнала, что он готовится поступать на режиссерский курс, который набирал тогда знаменитый руководитель «Школы драматического искусства» Анатолий Васильев, и страшно удивилась: «Зачем? Какой ты режиссёр?!».
Он только пожал плечами и ничего отвечать не стал.
На какое-то время по разным причинам наши пути разошлись, мы долго не виделись.
Он продолжал сниматься с завидной регулярностью, я смотрела его фильмы, и вдруг он позвонил нам с мужем и пригласил на свой спектакль.
И не куда-нибудь, а в Мариинку. На «Пиковую даму», дирижёр Гергиев, режиссер Галибин.
Лаконично, чтобы не сказать скупо оформленный, не столько лощеный Петербург Пушкина, сколько насквозь продувной Петербург Гоголя, еще шажок – и был бы вовсе Достоевский. Герман, прячущийся за кресло, графиня в инвалидном кресле, потом, в финале – меняются местами…
На моего старинного приятеля Сашу Галибина этот спектакль походил куда меньше, чем я – на китайского императора…
А потом мы пошли на «Три сестры» в Театр на Литейном – и был этот спектакль не столько диалогом режиссера с Чеховым, сколько выяснением отношений режиссера Галибина с режиссером Немировичем-Данченко посредством прослушивания радиозаписи классического мхатовского спектакля.
Галибинских «Трех сестер» в Питере еще дразнили «Три поросенка»: все сёстры Прозоровы были хорошо упитанными поселянками…
Говорю всё это не в насмешку. В том-то и дело, что смеяться над этим театром вовсе не хотелось, хотелось понять: почему так. Почему вдруг он стал мыслить на сцене подобными категориями. Тут-то и вспомнился горьковский Диомидов, сыгранный Галибиным, тут-то и настигло воспоминание о его речах и о том, что не просто же так актер пропустил этого персонажа сквозь себя, словно электрический ток…
Театр захватил его почти целиком. Далеко не всё я видела, далеко не всё мне нравилось, хотя что-то нравилось безусловно.
Спустя много лет, уже живя в Москве и работая в театре им. Станиславского, он позвал нас на спектакль «Братья Ч.» в театре им. Станиславского. Сказал: «Приходите, это – моё!».
То был просмотр «для мам и пап». Самый первый.
Мы немного побаивались, если честно: мы с мужем Сашке относимся с нежностью, и было бы грустно, если бы неудача. Всегда же неловко потом что-то мямлить, как-то уходить от прямых ответов на прямые вопросы…
Но, спектакль, слава Богу, получился. Всё тонко так, – и местами грустно. Местами – очень смешно. Живой получился спектакль. Настоящий. Дивные – ну, просто, дивные актерские работы.
…Спектакль еще не начался. Мы еще только увидели сцену, декорированную развешенным бельем, и муж сразу сказал (у него чутье-то было очень хорошее): «У Саньки – как сцена в тряпках, – так обязательно спектакль получается! Почти примета!».
Так и вышло.
У Народного артиста России Александра Галибина на сегодня за плечами солидная театральная режиссерская карьера.
Главный режиссер Новосибирского театра «Глобус», худрук Александринского театра, главный режиссер театра им. Станиславского в Москве, поставивший еще по нескольку спектаклей на сценах театра на Литейном, «Табакерки», Мариинского театра, а еще постановки за рубежом – всего где-то под 40 режиссерских работ в театре.
И параллельно – съемки в кино.
Снова Император Николай I – центральная роль у Глеба Панфилова в фильме «Романовы – венценосная семья», трагический усталый человек, нежный отец и муж, неудачливый последний русский император...
Он сыграл Мастера у Владимира Бортко в телеэкранизации булгаковского «Мастера и Маргариты».
Комментарии 5