На протяжении всей жизни Бианки был склонен к мистицизму.

Его дочь Елена вспоминала, что отец «увлекался Индией, читал „Тайную доктрину“ Блаватской, штудировал современных мыслителей, даже таких парадоксальных, как Н. Федоров, размышлявших, в частности, о возвращении жизни всем умершим».
Через свою бывшую соседку по даче, этнографа Нину Гаген-Торн (ее автобиографическая повесть «Лебяжье племя», написанная в сталинских лагерях, — важный источник информации о детстве Бианки), Виталий познакомился с кругом антропософов — последователей оккультного учения Рудольфа Штайнера.

Любимым поэтом Бианки был Александр Блок, а выше всего из написанного им писатель ценил драму «Роза и крест» и отождествлял себя с одним из ее героев: бродячим музыкантом Гаэтаном.
Гаэтана воспитала Фея, и он не принадлежал миру людей.
Его судьбой было вечное скитание, а миссией — трогать сердца людей «бесцельным зовом».

Как полагает Федяева, в повестях Бианки несложно увидеть, что автор в соответствии с романтической концепцией двоемирия описывал природу как высшую реальность, противопоставленную «политизированной, пошлой цивилизованной жизни».
Наблюдая за миром природы, мы открываем для себя не только материальное бытие, но и метафизические истины.

Как такое мировоззрение сочеталось с естественно-научными интересами писателя?
На самом деле Бианки считал рационализм необходимым, но не достаточным инструментом познания реальности. рассуждал Виталий Валентинович в своих записных книжках,Бианки подозревал, что ход эволюции неслучаен и подчинен высшей силе: познание закономерностей, согласно которым развивается жизнь, доступно таким образом не только ученому, но и человеку искусства, движимому интуицией.

Как и многие его современники, интеллектуалы эпохи Серебряного века, Бианки грезил о грядущем синтезе науки, искусства и мистицизма. Подобно тому, как Гаэтан бередил людские сердца музыкой, писатель должен переживать сам и даровать людям сверхчувственные озарения и видения иных миров.
Литература способна выбить человека из привычного комплекса ощущений (вынуть «целиком, как дитя из ванны», подчеркивал Бианки). Это же отрешение ото всех обыденных представлений необходимо, чтобы совершить подлинное научное открытие.— писал пожилой Бианки в дневнике.

История Бианки поразительным образом напоминает биографию его старшего товарища, Михаила Пришвина (к которому Виталий Валентинович очень тепло относился и считал его одним из своих учителей).
Оба они были связаны с партией эсеров и подверглись арестам за противодействие большевизму. Оба были страстными охотниками, путешественниками и краеведами.
Оба вошли в советский литературный канон как авторы произведений о природе, по текстам которых школьники писали бесчисленное множество диктантов и изложений.

И хотя Бианки и Пришвин действительно достигли непревзойденных высот в качестве писателей-натуралистов, довольно очевидно, что в советское время людям с такими биографиями и взглядами за рамками такой литературы реализовать себя было бы крайне проблематично.

Подлинный масштаб личности Пришвина раскрылся лишь с началом издания в 1991 году полного текста его многотомных дневников.
Бианки в этом смысле повезло еще меньше: Федяева сетует, что даже в филологической среде до сих пор господствует стереотип, будто произведения Бианки рассчитаны исключительно на детей, а их проблематика не выходит за рамки природоведческой.

И тем ценнее биография, написанная Татьяной Анатольевной и Виталием Витальевичем: она хотя бы отчасти восстанавливает справедливость и отводит Бианки подобающее место в истории русской литературы.
Ведь, как утверждал сам Виталий Валентинович, он писал не для детей, но для взрослых, «сохранивших в душе ребенка».