Предыдущая публикация
Вечный Колумб
Борис Степанович Житков
Клад в Оболенском переулке
Много лет назад, собираясь написать книгу о жизни и творчестве Бориса Житкова, я задумался: где взять биографические материалы об этом замечательном писателе?
Воспоминаний о нем опубликовано не так уж много.
Сам он подробной автобиографии не оставил. «Моя жизнь — в письмах», — говорил Борис Степанович.
Но где взять их, да и сохранились ли эти письма?
Удалось узнать адрес вдовы Бориса Житкова — Веры Михайловны Арнольд. Поехал в Москву, разыскал Веру Михайловну и, получив приглашение, побывал у нее в гостях — в старом доме в Оболенском переулке.
Много тогда я услыхал о Борисе Житкове, многое для меня прояснилось и многое удивило.
Но самое удивительное произошло в финале: Вера Михайловна подошла к старому шкафу и извлекла из него кипу бумаг.
Это было то, что я искал: письма Житкова, написанные в разное время и разным лицам!
Затем на стол легли фотографии.
И наконец, большая тетрадь в твердой желтоватой обложке, исписанная мелким ровным почерком, — дневник Бориса Степановича!
И все это сокровище добрейшая Вера Михайловна разрешила мне посмотреть, разобрать, изучить.
Оказалось, что Житков почти всю жизнь вел дневники и с редкой даже для писателя щедростью тратил время на переписку с близкими, друзьями, знакомыми — бывало, в день писал по два, по три письма одному и тому же адресату.
Уже потом я узнал, что письма сохранились не только у Веры Михайловны. Сберегла их и дочь писателя, Фелицата Борисовна.
Важные документы нашлись у племянника и племянницы Житкова, Владимира Сергеевича и Рогнеды Сергеевны Муромовых.
Десяток старых листков из школьной тетрадки — писем Житкова — позволили вдруг заглянуть в далекое прошлое.
Пожелтевшие, уже чуть ломкие они были написаны в конце позапрошлого века и сохранились чудом.
Борис писал их из Одессы в Москву своей сверстнице Вере Арнольд. Нет, не будущей жене, а ее тетушке, Вере Федоровне.
Между скрипкой и штурвалом
Эти детские письма полны размышлений о том, какой путь в жизни выбрать. Житков любил скрипку и чувствовал в себе артистический дар.
В консерваторию Борис Житков действительно «не удрал» и не стал артистом, а, окончив гимназию, поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета (в Одессе).
На книгах Бориса Степановича Житкова выросло не одно поколение читателей.
Кто не помнит его знаменитую «Почемучку» — удивительную энциклопедию для четырехлетних? А морские рассказы? рассказы о животных? повесть «Удав» или роман «Виктор Вавич»?
Житков относился к породе тех людей, которых называют бывалыми. Профессиональным литератором он стал как-то сразу, казалось, внезапно и легко. За обилие замыслов его называли «вечным Колумбом», то есть искателем, открывателем. И это было очень точно сказано!
Кто не помнит его знаменитую «Почемучку» — удивительную энциклопедию для четырехлетних? А морские рассказы? рассказы о животных? повесть «Удав» или роман «Виктор Вавич»?
Житков относился к породе тех людей, которых называют бывалыми. Профессиональным литератором он стал как-то сразу, казалось, внезапно и легко. За обилие замыслов его называли «вечным Колумбом», то есть искателем, открывателем. И это было очень точно сказано!
Клад в Оболенском переулке
Много лет назад, собираясь написать книгу о жизни и творчестве Бориса Житкова, я задумался: где взять биографические материалы об этом замечательном писателе?
Воспоминаний о нем опубликовано не так уж много.
Сам он подробной автобиографии не оставил. «Моя жизнь — в письмах», — говорил Борис Степанович.
Но где взять их, да и сохранились ли эти письма?
Удалось узнать адрес вдовы Бориса Житкова — Веры Михайловны Арнольд. Поехал в Москву, разыскал Веру Михайловну и, получив приглашение, побывал у нее в гостях — в старом доме в Оболенском переулке.
Много тогда я услыхал о Борисе Житкове, многое для меня прояснилось и многое удивило.
Но самое удивительное произошло в финале: Вера Михайловна подошла к старому шкафу и извлекла из него кипу бумаг.
Это было то, что я искал: письма Житкова, написанные в разное время и разным лицам!
Затем на стол легли фотографии.
И наконец, большая тетрадь в твердой желтоватой обложке, исписанная мелким ровным почерком, — дневник Бориса Степановича!
И все это сокровище добрейшая Вера Михайловна разрешила мне посмотреть, разобрать, изучить.
Оказалось, что Житков почти всю жизнь вел дневники и с редкой даже для писателя щедростью тратил время на переписку с близкими, друзьями, знакомыми — бывало, в день писал по два, по три письма одному и тому же адресату.
Уже потом я узнал, что письма сохранились не только у Веры Михайловны. Сберегла их и дочь писателя, Фелицата Борисовна.
Важные документы нашлись у племянника и племянницы Житкова, Владимира Сергеевича и Рогнеды Сергеевны Муромовых.
Десяток старых листков из школьной тетрадки — писем Житкова — позволили вдруг заглянуть в далекое прошлое.
Пожелтевшие, уже чуть ломкие они были написаны в конце позапрошлого века и сохранились чудом.
Борис писал их из Одессы в Москву своей сверстнице Вере Арнольд. Нет, не будущей жене, а ее тетушке, Вере Федоровне.
Между скрипкой и штурвалом
Эти детские письма полны размышлений о том, какой путь в жизни выбрать. Житков любил скрипку и чувствовал в себе артистический дар.
«Занимаюсь музыкой столько, — писал он Вере, — что знакомые говорят папе: «Смотрите, как бы он у вас в консерваторию не удрал».
Да напрасно они глаголют суетное.
Не удеру я в консерваторию, хотя хотел бы. Не решил я еще одного вопроса: куда меня больше тянет — в науку или в искусство».
Да напрасно они глаголют суетное.
Не удеру я в консерваторию, хотя хотел бы. Не решил я еще одного вопроса: куда меня больше тянет — в науку или в искусство».
В консерваторию Борис Житков действительно «не удрал» и не стал артистом, а, окончив гимназию, поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета (в Одессе).
Во время службы в гардемаринских ротах, 1915 год
Ему, опытному яхтсмену, не составило большого труда сдать экзамен на звание морского штурмана.
Летом он нанимался на торговые парусники. Ходил по Черному морю в Болгарию и Турцию. Плавал по Средиземному и Красному морям. Бывал в греческих портах и в жаркой Аравии. Научился объясняться по-гречески, по-турецки, по-арабски.
Случалось Житкову попадать в суровые переделки, бедствовать и голодать. Раз произошло с ним такое в Болгарии. Не поладил с владельцем судна — и оказался на чужом берегу без гроша в кармане.
Ходил по городу и не мог смотреть на витрины магазинов. На четвертые сутки голод поутих. Только подошвы стало жечь.
Ночевал в кустах, на берегу моря.
Тогда Борису Степановичу с трудом удалось устроиться шкипером на парусник, и он снова ушел в море.
Смутное время
Приходилось Житкову сталкиваться и с контрабандистами, с разным корабельным сбродом, какого полно в портовых городах. С первого взгляда он научился оценивать людей, безошибочно определять, кто чего стоит, кто на что годится.
Конечно, занятия в университете были запущены. Пришлось университет оставить.
А время наступило лихое, 1905 год.
В Одессе — погромы. Страшный пожар портовых складов, пакгаузов, когда в огне и под выстрелами погибли тысячи людей.
Бориса Житкова самого могли сто раз убить.
В 1907 году он неожиданно уехал в Петербург. Снял на Выборгской стороне комнатушку. Устроился читать лекции по основам физики и химии на вечерних курсах для рабочих.
Он верил: можно сделать так, чтобы «учиться было радостно, трепетно и победно».
Ему, опытному яхтсмену, не составило большого труда сдать экзамен на звание морского штурмана.
Летом он нанимался на торговые парусники. Ходил по Черному морю в Болгарию и Турцию. Плавал по Средиземному и Красному морям. Бывал в греческих портах и в жаркой Аравии. Научился объясняться по-гречески, по-турецки, по-арабски.
Случалось Житкову попадать в суровые переделки, бедствовать и голодать. Раз произошло с ним такое в Болгарии. Не поладил с владельцем судна — и оказался на чужом берегу без гроша в кармане.
Ходил по городу и не мог смотреть на витрины магазинов. На четвертые сутки голод поутих. Только подошвы стало жечь.
Ночевал в кустах, на берегу моря.
«Заберусь в кусты, — вспоминал Житков, — устроюсь, кулак под голову и стараюсь про хорошее думать: будто я дома, и кот в ногах спит. Гляди, и засну».
Тогда Борису Степановичу с трудом удалось устроиться шкипером на парусник, и он снова ушел в море.
Смутное время
Приходилось Житкову сталкиваться и с контрабандистами, с разным корабельным сбродом, какого полно в портовых городах. С первого взгляда он научился оценивать людей, безошибочно определять, кто чего стоит, кто на что годится.
Конечно, занятия в университете были запущены. Пришлось университет оставить.
А время наступило лихое, 1905 год.
В Одессе — погромы. Страшный пожар портовых складов, пакгаузов, когда в огне и под выстрелами погибли тысячи людей.
Бориса Житкова самого могли сто раз убить.
В 1907 году он неожиданно уехал в Петербург. Снял на Выборгской стороне комнатушку. Устроился читать лекции по основам физики и химии на вечерних курсах для рабочих.
Он верил: можно сделать так, чтобы «учиться было радостно, трепетно и победно».
Борис Житков и Корней Чуковский. Гимназические годы
Прошло еще два года, и Борис Степанович отправляется на Енисей, в ихтиологическую экспедицию.
В июле 1909 года он писал отцу, Степану Васильевичу, из Красноярска:
Еще в Сибири Житков задумал стать инженером-кораблестроителем. И он возвращается в Петербург, чтобы поступить в Политехнический институт, в котором было кораблестроительное отделение.
Поселился Житков недалеко от института.
Но все же находил он свободные минуты, чтобы сочинить своему десятилетнему племяннику Игорю длинную сказку.
Начинал популярно рассказывать о законе Архимеда или о том, как инженеры рассчитывают на прочность части машин. Он будто пробует себя в роли детского писателя.
Вечный скиталец
А в море Житкова тянуло по-прежнему. Летом 1912 года отправился он в дальнее путешествие из Одессы во Владивосток штурманом парохода «Воронеж».
Побывал на Мадагаскаре и Цейлоне, в Индии и Сингапуре, Гонконге и Японии. Многое из увиденного и пережитого вошло потом в его рассказы.
Два года спустя грянула Первая мировая война. Житков как морской офицер был направлен в Англию принимать двигатели для русских подводных лодок.
Живет в Лондоне, Дерби, Ливерпуле. По делам службы бывает во Франции, на заводах Парижа и Марселя.
Прошло еще два года, и Борис Степанович отправляется на Енисей, в ихтиологическую экспедицию.
В июле 1909 года он писал отцу, Степану Васильевичу, из Красноярска:
«Милый, дорогой мой Стипчик! Не помню, писал ли я тебе, что плавать нам придется и в Енисейском заливе. Вообще, плавание не настолько обеспеченное, чтобы быть уверенным, что все пойдет как по нотам».
Экспедиция продлилась более месяца и завершилась вполне благополучно.Еще в Сибири Житков задумал стать инженером-кораблестроителем. И он возвращается в Петербург, чтобы поступить в Политехнический институт, в котором было кораблестроительное отделение.
Поселился Житков недалеко от института.
«Ты не удивляйся, — предупреждает он отца, — что пишу наспех и только о занятиях — ничего другого не пускаю в голову, нет времени».
Но все же находил он свободные минуты, чтобы сочинить своему десятилетнему племяннику Игорю длинную сказку.
Начинал популярно рассказывать о законе Архимеда или о том, как инженеры рассчитывают на прочность части машин. Он будто пробует себя в роли детского писателя.
Вечный скиталец
А в море Житкова тянуло по-прежнему. Летом 1912 года отправился он в дальнее путешествие из Одессы во Владивосток штурманом парохода «Воронеж».
Побывал на Мадагаскаре и Цейлоне, в Индии и Сингапуре, Гонконге и Японии. Многое из увиденного и пережитого вошло потом в его рассказы.
Два года спустя грянула Первая мировая война. Житков как морской офицер был направлен в Англию принимать двигатели для русских подводных лодок.
Живет в Лондоне, Дерби, Ливерпуле. По делам службы бывает во Франции, на заводах Парижа и Марселя.
Борис Житков со своим отцом
На родину Борис Степанович вернулся в начале 1917 года. Судьба занесла его на Украину, в деревню, где от страшного голода он едва не умер.
Перебрался в Одессу и уже подумывал прочно осесть там, однако вскоре его планы изменились: Житков решил ехать в Москву.
Борису Степановичу хотелось работать в промышленности, на крупном заводе. Однако он быстро понял, что в Москве эту мечту осуществить невозможно. На бирже труда стояли толпы безработных. Быть может, в Петрограде повезет больше?
И вот в конце сентября 1923 года с неясными планами и надеждами Житков приезжает в Петроград.
Опять начались поиски «места». И одновременно шел процесс, не видимый никому.
Природа художника, неутоленная жажда творчества проявлялись в Житкове все сильнее и требовали выхода.
День рождения писателя
Известны воспоминания Корнея Ивановича Чуковского, как он тогда, в Петрограде, предложил безработному Борису Житкову, товарищу детства, описать свои морские приключения.
И Борис Степанович быстро написал отличный рассказ под названием «Шквал». Казалось, что произошло это внезапно.
На самом же деле предложение Чуковского стало для Житкова лишь последним, решающим толчком. Все уже было готово к этому.
Еще до встречи с Чуковским неожиданная страсть к рисованию охватила Житкова.
Поиски инженерной работы продолжались.
В это время он начинает писать совершенно необыкновенные по виду письма в виде журнала.
В них — стихи, отзывы о прочитанных книгах, заметки на злобу дня. Рукописный журнал украшали акварели самого Житкова.
В начале ноября Борис Степанович отметил:
«Входите, входите!»
Начинался новый, 1924, год, когда в редакции детского журнала «Воробей» Житков впервые встретился с Самуилом Яковлевичем Маршаком и был принят как долгожданный гость.
Через месяц в «Воробье» появился его первый рассказ — «Над морем». В следующем номере — рассказ «Шквал». А затем почти в каждом номере этого журнала стали публиковаться рассказы и очерки Бориса Житкова.
На родину Борис Степанович вернулся в начале 1917 года. Судьба занесла его на Украину, в деревню, где от страшного голода он едва не умер.
Перебрался в Одессу и уже подумывал прочно осесть там, однако вскоре его планы изменились: Житков решил ехать в Москву.
«Здесь, в Одессе, можно, конечно, набрать работы педагогической выше головы, но это дело без дальнейших видов, — объяснял он в одном из своих писем. — А раз я двинулся с места, то буду тянуться и дальше. Из Москвы видней».
Борису Степановичу хотелось работать в промышленности, на крупном заводе. Однако он быстро понял, что в Москве эту мечту осуществить невозможно. На бирже труда стояли толпы безработных. Быть может, в Петрограде повезет больше?
И вот в конце сентября 1923 года с неясными планами и надеждами Житков приезжает в Петроград.
Опять начались поиски «места». И одновременно шел процесс, не видимый никому.
Природа художника, неутоленная жажда творчества проявлялись в Житкове все сильнее и требовали выхода.
День рождения писателя
Известны воспоминания Корнея Ивановича Чуковского, как он тогда, в Петрограде, предложил безработному Борису Житкову, товарищу детства, описать свои морские приключения.
И Борис Степанович быстро написал отличный рассказ под названием «Шквал». Казалось, что произошло это внезапно.
На самом же деле предложение Чуковского стало для Житкова лишь последним, решающим толчком. Все уже было готово к этому.
Еще до встречи с Чуковским неожиданная страсть к рисованию охватила Житкова.
«Не могу отстать от рисованья, будь оно трижды проклято! — пишет он 28 сентября. — Пришла в голову шальная мысль портреты рисовать.
Вода и портреты — это всегда меня соблазняло и отпугивало своей трудностью.
Но вот чудо, сейчас с бумаги глядят на меня мои глаза и мрачно рассматривают, так не верится и жутко: неужели это я нарисовал?»
Вода и портреты — это всегда меня соблазняло и отпугивало своей трудностью.
Но вот чудо, сейчас с бумаги глядят на меня мои глаза и мрачно рассматривают, так не верится и жутко: неужели это я нарисовал?»
Поиски инженерной работы продолжались.
«Только что вернулся из судостроительного треста, — писал Борис Степанович 8 октября. — В работе отказали: сокращение и безработица». Ничего не нашлось ни в пароходстве, ни в порту, ни на Обуховском заводе. Житков невесело шутил: «Хожу, клюнет — сорвется, опять наживляю».
В это время он начинает писать совершенно необыкновенные по виду письма в виде журнала.
В них — стихи, отзывы о прочитанных книгах, заметки на злобу дня. Рукописный журнал украшали акварели самого Житкова.
В начале ноября Борис Степанович отметил:
«Весь тон жизни — питерское исканье работы. Сегодня день, когда уже некуда идти».
А две недели спустя произошла та самая встреча с Чуковским, которая окончательно определила судьбу Житкова.«Входите, входите!»
Начинался новый, 1924, год, когда в редакции детского журнала «Воробей» Житков впервые встретился с Самуилом Яковлевичем Маршаком и был принят как долгожданный гость.
Через месяц в «Воробье» появился его первый рассказ — «Над морем». В следующем номере — рассказ «Шквал». А затем почти в каждом номере этого журнала стали публиковаться рассказы и очерки Бориса Житкова.
«Да, неожиданно и бесповоротно открылась калитка в заборе, вдоль которого я ходил и безуспешно стучал кулаками, каблуками, головой, — записал он в дневнике. — Совсем не там, где я стучал, открылась дверь, и сказали: «Ради бога, входите, входите!»
Скоро Житков уже не успевал выполнить все заказы, откликнуться на все предложения.Борис Житков со своими собаками Кусом и Урсом
В том же 1924 году ленинградское издательство «Время» выпустило в свет первую книжку Бориса Житкова «Злое море» — сборник морских рассказов. Книгой он остался недоволен: «Сделана наспех, впопыхах. Боюсь приобрести репутацию авантюрного писателя».
В конце лета 1924 года Борис Степанович с волнением принялся за работу над пьесой для ленинградского ТЮЗа.
В то время Житков уже работал над второй своей книгой — сборником рассказов «Паровозы». Издательство «Радуга» заказало ему пьесу для малышей. Госиздат ждал научно-популярную книжку о моторах, а на очереди стояла книга о пароходах.
Невиданная энциклопедия
Борису Степановичу ужасно нравилось пробовать: а получится ли? Зрела у него, например, мысль заняться пьесками для кукольного театра. «Ах, разлюбезное дело, — с восхищением писал он,— сам себе и актер, и режиссер!»
И в то же время он работал над большим романом «Виктор Вавич». Написал несколько сценариев научно-популярных фильмов.
Все чаще в своих письмах Житков заводит разговор о невиданной книге — энциклопедии для «четырехлетних граждан». Он хорошо знал, что есть удивительный возраст между четырьмя и шестью годами жизни, когда ребенок почти на каждое слово взрослых неотступно задает вопрос «Почему?»
Но как осуществить этот замысел? И Житков решил сделать рассказчиком главного героя книги — четырехлетнего Алешу, прозванного за ненасытную любознательность Почемучкой.
Но виданное ли дело, чтобы малыш вот так связно и последовательно наговорил целую большую книгу? Житков понимал, что такой прием — «громадная условность».
Зато как это держало его в масштабе возраста! Каждое «взрослое» слово, каждое недетское выражение «торчало и требовало замены». Он жаловался сестре:
В самый разгар работы над своей детской энциклопедией, зимой 1937 года, Житков заболел. Худощавый, спортивного сложения, одетый всегда легко, не по сезону, он казался крепким человеком.
Он мало говорил о своей болезни, болях в спине. Лекарства не помогали. Кто-то посоветовал ему лечиться голодом, то есть почти на целый месяц лишить себя пищи. Можно было лишь пить воду с лимонным соком.
Последний глоток грога
Житков писал художнику Владимиру Голицыну:
В том же 1924 году ленинградское издательство «Время» выпустило в свет первую книжку Бориса Житкова «Злое море» — сборник морских рассказов. Книгой он остался недоволен: «Сделана наспех, впопыхах. Боюсь приобрести репутацию авантюрного писателя».
В конце лета 1924 года Борис Степанович с волнением принялся за работу над пьесой для ленинградского ТЮЗа.
«Подумай, такое чудо, — писал он племяннику, — ты сидишь, выдумываешь и пишешь, а потом оно заживет. И не то что художник нарисует иллюстрации, а настоящие люди задвигаются и заговорят настоящими голосами».
В то время Житков уже работал над второй своей книгой — сборником рассказов «Паровозы». Издательство «Радуга» заказало ему пьесу для малышей. Госиздат ждал научно-популярную книжку о моторах, а на очереди стояла книга о пароходах.
«У меня — гибель интереснейшей работы», — писал Борис Степанович в одном из писем той поры. Работал он быстро. Некоторые вещи были написаны в течение одной ночи, а то и вечера. «Вспомнишь мое слово — будешь нарасхват», — предрекал ему когда-то Чуковский. «Вот он, расхват-то»,
— шутил Житков.Невиданная энциклопедия
Борису Степановичу ужасно нравилось пробовать: а получится ли? Зрела у него, например, мысль заняться пьесками для кукольного театра. «Ах, разлюбезное дело, — с восхищением писал он,— сам себе и актер, и режиссер!»
И в то же время он работал над большим романом «Виктор Вавич». Написал несколько сценариев научно-популярных фильмов.
«Я в этом году никуда не еду на юг, — писал Борис Степанович сестре. — Какие тут юги! У меня сейчас одно в голове: сделать о микробах фильм. Задача почти невозможная. Но меня подхлестывает спортивный задор: неужто, мол, не вывернусь?»
Все чаще в своих письмах Житков заводит разговор о невиданной книге — энциклопедии для «четырехлетних граждан». Он хорошо знал, что есть удивительный возраст между четырьмя и шестью годами жизни, когда ребенок почти на каждое слово взрослых неотступно задает вопрос «Почему?»
Но как осуществить этот замысел? И Житков решил сделать рассказчиком главного героя книги — четырехлетнего Алешу, прозванного за ненасытную любознательность Почемучкой.
Но виданное ли дело, чтобы малыш вот так связно и последовательно наговорил целую большую книгу? Житков понимал, что такой прием — «громадная условность».
Зато как это держало его в масштабе возраста! Каждое «взрослое» слово, каждое недетское выражение «торчало и требовало замены». Он жаловался сестре:
«Этакого никто никогда еще не писал. Тропинок по этим джунглям не проторено, и я рвусь целиной и уже ободрался достаточно».
В самый разгар работы над своей детской энциклопедией, зимой 1937 года, Житков заболел. Худощавый, спортивного сложения, одетый всегда легко, не по сезону, он казался крепким человеком.
Он мало говорил о своей болезни, болях в спине. Лекарства не помогали. Кто-то посоветовал ему лечиться голодом, то есть почти на целый месяц лишить себя пищи. Можно было лишь пить воду с лимонным соком.
Последний глоток грога
Житков писал художнику Владимиру Голицыну:
«Вечером сварил себе грогу и в 12 часов ночи выпил последний глоток. Это было шесть дней тому назад. Леченье, как видите, имеет одно неоспоримое преимущество: оно экономно. На себя трачу один лимон в день».
Борис Житков
Легко представить, какой силы воли требовал этот, по выражению Житкова, «факирский метод» лечения.
Действительно, и в те дни Борис Степанович работал над почемучкиной энциклопедией «Что я видел».
В начале августа 1937 года работа над книгой была завершена.
В дневнике Житков отметил с удовлетворением:
Увы, лечение голодом Житкову нисколько не помогло.
Жил он то в Москве, то в Ленинграде. Июль в тот год выдался необыкновенно жарким. И в эту жару у Бориса Степановича вдруг поднялась высокая температура.
19 октября 1938 года Бориса Житкова не стало. Он прожил всего 56 лет, а писательская его жизнь была совсем короткой — около 15 лет.
И за этот небольшой срок он успел написать около двухсот произведений. Искал, изобретал, всегда и везде оставался «вечным Колумбом».
О его творчестве можно сказать то же, что сказал он сам о работе вдохновенного мастера:
Легко представить, какой силы воли требовал этот, по выражению Житкова, «факирский метод» лечения.
«Голодаю вот уже двадцать первый день, — писал Житков Голицыну. — Вообразите, что голодовка нисколько не повлияла на мою работоспособность».
Действительно, и в те дни Борис Степанович работал над почемучкиной энциклопедией «Что я видел».
В начале августа 1937 года работа над книгой была завершена.
В дневнике Житков отметил с удовлетворением:
«Ночью, к пяти часам утра, я кончил «Почемучку». Это год работы».
Увы, лечение голодом Житкову нисколько не помогло.
Жил он то в Москве, то в Ленинграде. Июль в тот год выдался необыкновенно жарким. И в эту жару у Бориса Степановича вдруг поднялась высокая температура.
«В последний раз я его видел незадолго до смерти,
— рассказывал писатель Веньямин Ивантер, посетивший Житкова в Москве. — Он сидел в постели похудевший, измученный болезнью, но не поддавшийся ей». Истинную картину от Житкова скрыли. Рентгеновский снимок показал, что у него — рак легких.
19 октября 1938 года Бориса Житкова не стало. Он прожил всего 56 лет, а писательская его жизнь была совсем короткой — около 15 лет.
И за этот небольшой срок он успел написать около двухсот произведений. Искал, изобретал, всегда и везде оставался «вечным Колумбом».
О его творчестве можно сказать то же, что сказал он сам о работе вдохновенного мастера:
«Ума-то, сноровки во всем, в каждом повороте! Глядишь — и диву даешься!»
Геннадий ЧЕРНЕНКО
Следующая публикация
Нет комментариев