Два капитана. Часть 2 Каверины–Тыняновы

Два капитана. Часть 2 Каверины–Тыняновы

Тынянова Лидия Николаевна. Разрываясь между двумя любимыми и, главное, любящими и ее самоё, мужчинами – братом и мужем –, заботясь о них, Лидия Тынянова и сама была, как говорится, не последним человеком в литературе. Наряду с Еленой Зильбер, сестрой Вениамина Каверина, эти две женщины объединили две фамилии, ставшие гордостью русской литературы. Лидия Николаевна Тынянова (1902-1984) – писательница, автор исторических повестей для детей. Лидия Тынянова родилась в уездном городе Режица тогдашней Витебской губернии в состоятельной еврейской семье. Отец – Насон Аронович (Николай Аркадьевич) Тынянов, был врачом; мать – Сора-Хася Беровна (Софья Борисовна, урожденная Эпштейн) занималась воспитанием детей, которых в семье Тыняновых было трое – помимо Лидии, был еще старший сын Юрий и младшая сестра (или брат).

Юра и Лида Тыняновы.  Она с детства была очень привязана к старшему брату и часто ездила к нему во Псков, где он учился в Псковской мужской гимназии и жил в квартире Зильберов, где и познакомилась не только с одноклассником Юрия Львом Зильбером, но и с его младшим братом, своим ровесником Веней, ставшем впоследствии ее мужем.

«Почему Зильбер и Тынянов так тесно связаны?

Юрий Николаевич родился в октябре 1894 года, а Лев Александрович – в марте того же года, то есть их разделяет примерно полгода. Оба они жили в маленьком городе Пскове. Тогда, в конце позапрошлого века Псков имел население около тридцати тысяч, сейчас это трудно представить. Это был маленький (но все-таки губернский!) город с очень активной культурной жизнью. В Первой мужской казенной гимназии учились одновременно Тынянов и Зильбер и, естественно, они дружили и домами, общались не только в гимназии. Юрий Николаевич часто приходил в дом Зильберов. Тынянов очень часто приходил в дом Зильберов со своей сестрой, Лидией, которая была на несколько лет моложе. И поэтому папа дружил не только с Юшей – он называл Юрия Николаевича таким нежным домашним именем Юша – но и с Лидией Николаевной, которую он называл Лидочка. Лидия Николаевна обожала и своего брата, и Леву, это была такая дружба трех. А потом к этой компании присоединился младший брат Льва Александровича, Вениамин, ну тогда это был Веня, естественно. Тот самый Веня, который стал Вениамином Кавериным. Причем, когда Тынянов и старший Зильбер о чем-то говорили, они часто спорили, младшие, то есть Лида и Веня, должны были сидеть тихо.   Условие было такое: они не вмешивались, когда старшие говорят. А так как Лев отличался невероятно бурным темпераментом, то эти обсуждения часто переходили в яростные дискуссии, и тогда каждый из них демонстрировал ораторское искусство и темперамент. А младшие, открывши рты, сидели и слушали. Привело это к известному результату. Лидия Николаевна стала женой Вениамина Александровича, а Юрий Николаевич женился на Лене Зильбер, сестре Льва. Поэтому получился двойной перекрест. И при этом дядя Веня боготворил Юрия Николаевича. Любовь старшего брата к Тынянову передалась младшему.    Поэтому в семье шутили, что дядя Веня женился на Лидочке из любви к ее брату. При этом Лида тоже обожала брата. Тынянов был окружен любовью нежной, беззаветной, совершенно преданной трех людей, которые его окружали. Эта дружба осталась на всю жизнь» (Лев Львович Зильбер).

Юрий Тынянов, Лев Зильбер, студенты Петербургского университета. 1913 г.  В комнате Юрия стол был покрыт бумагой, сплошь разрисованной смешными фигурами, иногда легко узнаваемыми. Рисунки были не только на столе, но и на стене и даже на потолке. С этой привычкой пробовали бороться, но она осталась. Многие рукописи Юрия Николаевича украшены карикатурными портретами. Когда же брат приезжал на каникулы в их городок, Лидия с воодушевлением и большой радостью встречала его. Вот как она вспоминает об этом в своей мемуарной книге «Воспоминания детства»: «Сегодня из Пскова приезжают на каникулы мои старшие братья – Лева и Юша...

... С приездом братьев жизнь преображалась.

Братья постоянно говорили о Пскове. Но разве это был тот самый город, куда мы с мамой изредка приезжали к ним в гости? Нет, это был совсем другой, сказочный город, с такими названиями, как Запсковье, Завеличье, Паганкины палаты.    Эти последние особенно занимали меня, но я стеснялась спросить, какое они имеют отношение к грибам поганкам. Вероятно, догадавшись о моих сомнениях, Юша сам объяснил мне, что дом этот принадлежал когда-то, очень давно, богатым купцам Паганкиным, а теперь в нем музей».

«Поездка во Псков

Когда старшие сестры еще учились в гимназии, тетя Анна проводила зиму во Пскове – снимала квартиру. И наши мальчики жили у нее. Мама часто ездила их навещать. Иногда она брала меня с собой, и это было великим счастьем. Обычно молчаливая, я от волнения всю дорогу не закрывала рта... Тетя Анна снимала квартиру в Запсковье, отдаленной от центра части города. Поезд приходил во Псков вечером, извозчик тащился с вокзала долго, приезжали мы поздно... Когда дочери окончили гимназию и поступили на курсы в Петербурге, тетя перестала переезжать на зиму во Псков, и для мальчиков пришлось снимать комнаты. Этим занималась мама. Помню, как она вернулась из Пскова довольная и рассказала, что сняла две хорошие комнаты у симпатичной дамы Анны Григорьевны Загорье. Фамилию эту я слышала и в Режице... Но это были обыкновенные Загорье. Во Пскове же было совсем другое. Там было Запсковье, Завеличье и вот Загорье – «за горами». «За горами» - живет эта дама... Наши мальчики пойдут в гимназию «через горы» и гулять на Сергиевскую «через горы». В глубине души я знала, что это не так и что это обыкновенная фамилия... Но мне нравилось так думать». Брат и сестра, родились почти в один день (пусть и с разницей в восемь лет – Юрий 19 октября, Лидия 18 октября), и были во многом похожи друг на друга: оба не переносили грубости, оба плакали, слушая, как отец читает «Несжатую полосу» Некрасова. Оба были насмешливы. Они умудрялись видеть смешное даже там, где это казалось почти невозможным. А еще любили высоко раскачиваться на качелях, установленных во дворе, приводя в ужас маму. Уезжая учиться во Псков, Юрий доверил сестре клеенчатую тетрадь со своими стихами, она бережно хранила тетрадь. В 1911 году в Резекне открылась женская гимназия, куда записали и Лиду Тынянову. По окончании гимназии Тынянова сначала училась в Москве, затем перевелась на филологический факультет Петроградского университета, который окончила в 1924 году. В Петроград она приехала зимой 1921 года и поселилась в большой квартире брата Юрия. Университетские аудитории не отапливались, студенты сидели на лекциях в пальто. Они не получали ни стипендий, ни продовольственных пайков.

Зато была история с калошами.

Студенты посмеивались, утверждали, что профессор древнерусской литературы проявляет особый интерес к Лидочке Тыняновой, что почтенный академик, выслушивая студента, подсаживается к Лидочке, каждый раз с досадой отталкивая чьи-то не очень чистые калоши, которые неизменно находились под партой.    Калоши эти, оставленные, конечно же, не случайно, принадлежали Вениамину Зильберу, который тоже жил с семьей Тынянова — его сестра, Елена Александровна, была замужем за Юрием Николаевичем — и Каверин часто провожал Лиду в университет. Ходили пешком, дорога занимала около двух часов. Транспорт был дорогой: трамвайный билет стоил 1000 рублей. Столько же стоила маленькая булочка.  После занятий не очень сытые молодые люди быстро решали, на что потратить свою тысячу. Съев булочку, они снова возвращались домой пешком. Там тоже было холодно — топить было нечем. Настоящим праздником был день, когда они везли домой воз дров, полученный Юрием Николаевичем вместо гонорара за книгу «Достоевский и Гоголь». Лидия взяла на себя большую часть хозяйственных забот, освободив от них решительную, умную, оскорбленную вынужденным бездействием Елену Александровну, перед которой все почему-то чувствовали себя виноватыми. Способная виолончелистка, переигравшая руку перед экзаменом в консерватории, она уже никогда не смогла заниматься любимым делом. Елена Александровна чувствовала себя несправедливо обиженной, и это сказывалось на окружающих. Лидия внесла в жизнь обитателей квартиры спокойствие, мягкость, уют. Она часами простаивала в очередях за продовольственными пайками, старалась всюду успеть, всем помочь. Небольшого роста, стройная, с покатыми, как на старинных портретах, плечами, аккуратно причесанная на пробор, одетая в скромное и хорошо отглаженное платье, она казалась молчаливой и необщительной. В 1926 году Тынянова опубликовала свою первую повесть – «Рылеев», посвященную одному из вождей декабристов поэту Кондратию Рылееву. Затем была повесть еще об одном декабристе П.Г. Каховском. Произведения отличаются точным знанием описываемой эпохи, достоверностью характеров, были написаны легким для чтения языком, не мудрено, что они стали популярным чтением для школьников.  Повесть «Друзья-соперники» (1945) – об английских естествоиспытателях Ч. Дарвине и А. Уоллесе, «Друг из далека» (1955-1962) – о знаменитом путешественнике Н.Н. Миклухо-Маклае. Были еще книги об актрисе Марии Ермоловой («Повесть о великой актрисе», 1950), о писателе Николае Гарине-Михайловском («Неукротимый Гарин», 1974). Рецензии на ее повести появлялись в таких изданиях, как «Книга и революция», «Литературная газета», «Новый мир». Некоторые повести были переведены на иностранные языки.

Обложки книг Л.Н. Тыняновой. В 1931 году вышла еще одна ее книга – «Мятежники горного корпуса», в свое время запрещенная цензурой, повествующая о жизни воспитанников Горного корпуса в Петербурге в 40-х годах XIX века. Сергей Тверитинов, главный герой повести «Мятежники Горного корпуса», – единственный вымышленный персонаж, созданный творческим воображением автора. Но, читая повесть, об этом даже не задумываешься – до того достоверно, правдиво рассказано о печалях и горестях, выпавших на его долю. То удивленными, то испуганными глазами сначала совсем маленького Сережи, потом взрослеющего Сергея описывается чудовищная жизнь воспитанников кадетского Горного корпуса, где все основано на жестокой палочной дисциплине, рассчитано на удушение мысли, порабощение воли, искоренение чувства собственного достоинства, на разжигание низких и злобных инстинктов. И это не удивительно: юный герой повести живет в эпоху, которая наступила после подавления Николаем I восстания декабристов и недаром именуется эпохой николаевской реакции. Так, в одном из эпизодов главный герой слышит бравую солдатскую песенку об отце-командире, который «за дело хвалит и за дело бьет». «Нас бьют! Нас по лицу бьют!» – ужасается Тверитинов, и звучат в его отчаянном крике и боль, и гнев. Он не позволяет бить себя по лицу, как может, ограждает себя от унижения, но одно это считается противозаконным непослушанием, опасным действием, направленным против государственных устоев Российской империи. «Поселять в воспитанниках каменное равнодушие к идеям и событиям Запада, убедить их, что многое, пригодное в Европе, невозможно у нас, добиться того, чтоб они любили государя по-русски, а не по-прусски или австрийски», – писательница ничего здесь не придумала, а просто повторила то, что действительно говорил и писал, в чем наставлял подчиненных начальник штаба военно-учебных заведений николаевской России генерал Я.И. Ростовцев, сделавший карьеру на предательстве декабристов. В защиту человеческого достоинства выливается кадетский бунт, свидетельствуя о том, что искорки свободомыслия и свободолюбия разгораются даже во мраке той ночи, которая грозит задавить все живое. Сама жизнь способствует тому, что воспитанники кадетского Горного корпуса превращаются в «мятежников», отстаивающих свои человеческие права.  Они поплатились за это арестом, понесли суровое наказание. Но Сергей Тверитинов, отправленный по этапу в Сибирь как политический преступник, совершает дерзкий побег, а бескорыстная помощь простой крестьянки спасает его от неминуемой гибели. И вскоре крутые пути-дороги приводят Сергея Тверитинова в Лондон, в дом Александра Ивановича Герцена, мыслителя, писателя, революционера, продолжившего традиции декабристов. Вольная русская типография, созданная Герценом, печатает противоправительственные издания, и, работая в ней, Сергей Тверитинов все свои силы отдает делу русской свободы. Таким образом, в творчестве Лидии Тыняновой с большой доли вероятности можно уловить влияние, с одной стороны, брата Юрия – когда речь идет об исторических персонажах (в частности, она продолжила и развила традиции повести Юрия Николаевича «Кюхля»); с другой же стороны, мужа – поскольку темы ее произведений свидетельствуют об общности интересов Тыняновой и Каверина (а черты самой Тыняновой, по мнению автора биографии Каверина в серии «ЖЗЛ» Н. Старосельской, отразились в героинях романов Каверина: Машеньке Бауэр из «Исполнения желаний Кате Татариновой из «Двух капитанов» и Татьяне Власенковой из «Открытой книги»). О романе с Лидией Тыняновой Каверин рассказал в своей мемуарной трилогии «Освещенные окна». В 1923 году, несмотря на недовольство своей матери, а также старших братьев, двадцатилетняя Лидия вышла замуж за Вениамина Каверина. Даже старший друг Каверина Юрий (Юша, как все в семье его называли) не верил в его чувства к сестре и вообще не одобрял их отношений. В браке родились в 1924 году дочь Наталья, будущий фармаколог, а в 1933 году сын Николай, будущий вирусолог. Эта маленькая хрупкая женщина, не любившая громких слов и всегда державшаяся как-то немного в тени, была способна на серьезные поступки. Примеров можно привести немало. Хотя бы вспомнить ее имя под письмом 62 московских писателей в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля (1966). А для друзей двери дома Кавериных всегда были открыты. Между взрослыми бегали сначала дети, потом внуки. Лаяла овчарка Буся. Хулиганил кот Филя. Однажды он запрыгнул на накрытый к обеду стол. В это время в комнату зашла Лидия Николаевна. «Говори, что съел?», – спросила она у Фили. Кот поспешно ретировался, причем всем присутствующим показалось, что он покраснел от стыда.

Лидия Николаевна Тынянова в молодости Уже после смерти супруги Каверин в 1987 году опубликовал ее записи «Из воспоминаний детства».

БОЛЕЗНЬ

«Серое зимнее утро. Я проснулась очень рано. В тусклом утреннем свете едва вырисовываются знакомые предметы. Маленький зеркальный шкафик, розовая печка с двумя ангелами на верхушке. Как всегда, они доброжелательно смотрят на меня. Но мне очень тоскливо, хочется лишь поскорее снова уснуть. Однако не удается. Мне шесть лет, в гимназию я еще не хожу. До каникул далеко, когда еще приедут братья! А моя подружка Женя Сченснович тяжело больна, у нее скарлатина. Папа лечит ее, но на мои расспросы отвечает односложно: — Посмотрим... Пока еще трудно сказать... Близко подходить к папе мне запрещено, хотя он переодевается и тщательно умывается, приходя от Жени. Но это правило у нас строго соблюдается, когда у папы заразные больные. Женя — единственная дочь священника отца Григория. И он, и его жена всегда ласково и радушно встречают Жениных подруг. Дом отца Григория стоит рядом с домом наших деда и бабки. Окна гостиной приходятся как раз против спальни отца Григория и по вечерам можно наблюдать, как он заплетает на ночь много косичек, чтобы шевелюра была пышная и вьющаяся. Меня очень интересует эта процедура, но бабушке совсем не нравится мое подглядывание, и, сердито хмуря брови, она гонит меня из гостиной. Ох, скорей бы Женя поправилась! Я закрываю глаза, натягиваю через голову одеяло. Нет, не спится! Но что это? Из столовой доносится покашливание, такое знакомое. Нет, не может быть, говорю я себе. Конечно, я задремала и мне это приснилось. Все же помимо воли прислушиваюсь. Все тихо. Значит, и вправду приснилось. Но, вдруг, снова покашливание. — Юрёна! — я не кричу, потому что этого, конечно, не может быть, но вскакиваю и босиком, в одной рубашке, бегу в столовую. И что же! В столовой, у окна сидит как-то пригорюнившись Юрёна, действительно Юрёна! Сидит и читает. Я бросаюсь к нему с радостным криком, но он отстраняет меня. — Не подходи ко мне, Лидуха. Я болен, заразишься. — Что с тобой? — Сам не знаю. Вид у него плохой. Глаза больные, на щеках румянец, который выступает только при высокой температуре — не ровный, а каким-то рисунком в форме гриба. Это называется у нас «гриб». Оказывается, он заболел, но не захотел лежать во Пскове и, вот, приехал домой. Родители еще не знают о его приезде, он не хочет их будить... И вот начинаются тревожные дни. Юше все хуже и хуже. Температура ползет вверх, он бредит (как, впрочем, всегда во время болезни). То вежливо подает маме руку и говорит: «Здравствуйте Эмилия Осиповна», то сообщает какие-то фантастические новости, вроде того, что провокатор Азеф улетел на луну и теперь его оттуда никак не достать. Приходят знакомые врачи, подолгу осматривают Юшу, но в диагнозе не сходятся. Папа — в стороне, как всегда, когда заболевает кто-нибудь из семьи. Хотя по его лицу можно судить, что он не согласен ни с одним диагнозом. Мне запрещено входить в Юшину комнату. Но я дежурю, спрятавшись за дверью, и, едва лишь мама выходит, влезаю в комнату и прыгаю прямо к Юше на кровать. В конце концов родители перестают бороться со мною. — Оставь ее, Сонечка, — говорит папа. — Если что-нибудь заразное, теперь уже все равно. Она уже заразилась. И меня оставляют в покое, тем более что все внимание сосредоточено на Юше. Кажется, все режицкие врачи уже перебывали у нас, а диагноз все еще не поставлен. Но папа вспоминает, что не пригласили еще доктора Вержейского. С ним родители в более далеких отношениях, но врач он хороший и папа уважает его. И вот является доктор Вержейский, долго и внимательно обследует Юшу, выходит из комнаты, долго моет руки и говорит папе: — Ну что ж, коллега, я считаю, что это свинья. Она еще почти не заметна, развивается медленно и потому такая высокая температура. Вот посмотрите сами. Из своего укрытия я вижу, как оба подходят к Юше, папа ощупывает ему шею и кивает Вержейскому в знак согласия. «Свинья», повторяю я про себя и возмущению моему нет предела. И, главное, папа, папа не возражает, а как будто даже согласен с Вержейским! Доктор уходит, обещая снова прийти через денек, родители провожают его, благодарят. — Сам он свинья! — говорю я, едва закрывается дверь, и плачу, плачу от обиды. Мама молча машет рукой, а папа гладит меня по голове, улыбаясь впервые за эти тревожные дни. — Ну что ты глупенькая, ведь он поляк, плохо говорит по-русски. Он хотел сказать «свинка». Это детская болезнь, хоть и неприятная, но не опасная. Я думаю, что он прав. Я сам теперь вижу. Ничего, даст Бог, Юшенька поправится. Конечно, у него очень тяжелая форма. Между прочим, свинка очень заразна и нет никакого сомнения в том, что ты заболеешь. — Ну и пусть, — говорю я, вытирая слезы. Но я тогда не заразилась...» (Лидия Тынянова, глава мемуарной книги «Из воспоминаний детства»).

Могила Л.Н. Тыняновой Лидия Тынянова умерла в 1984 году. Похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве.