*Коллаж от Александра Воронина | Fitzroy Magazine* 15 августа 1891 года вступил в силу легендарный договор между Российской империей и Францией. Он стал не только венцом дипломатических стараний императора Александра III, но и поводом для многих шуток — ведь наш самодержец обладал тонким чувством юмора. В последние годы этот император становится всё популярнее — в особенности среди политиков. Первым ввёл Александра III в моду, пожалуй, Никита Михалков, сыгравший его в фильме “Сибирский цирюльник” как царя монументального, образцового, идеального и, что важно, не лишённого чувства юмора. Ведь там, по существу, царская роль состоит из репризы. “Если бы я всегда вас слушал, государыня, у нас вообще не было бы детей”, — говорит он супруге вполголоса. Это только на полотнах Ильи Репина и Валентина Серова получается, как в сказке. Они, быть может, глубже и точнее реальности. Но это — метафора царствования. На самом деле, Александру пришлось царствовать в кризисное время — между великими реформами и революциями. Он проводил свою линию — искал потенциал развития в монархии с твёрдой опорой на дворянство, церковь и крестьянство. Как труженик, он сродни Николаю Павловичу, своему деду. Хотя того мало кто считал “душевным” человеком. А Александра Александровича иногда называли тугодумом. Всё, конечно, куда сложнее.

*Никита Михалков в фильме «Сибирский цирюльник»* Русский видом и душой Настоящий политик, стратег. Наверное, не стоит преувеличивать масштабы его триумфа над революционным движением, которое вновь громко заявило о себе в 1905 году, всего лишь через 9 лет после смерти императора… Но свою версию России, свой стиль он успел создать, а это немало. Когда-то Василий Жуковский написал о Николае I: Грянем песню круговую Про царя на русский лад. Царь наш любит Русь родную, Душу ей отдать он рад. Прямо русская природа; Русский видом и душой, Посреди толпы народа Выше всех он головой. На коня мгновенно прянет, Богатырь и великан, В ратный строй командой грянет — Огласит весь ратный стан. К его внуку эти слова подходят ещё больше. По аристократическим меркам того времени он считался далеко не красавцем. Это мнение преследовало Александра с детских лет. В семье называли его то “бульдожкой”, то “мопсом” — и звучало это явно не комплиментарно по отношению к наружности сына и брата. Отец писал о нём матери: “О, как я хотел бы задушить поцелуями этого милого дурнушку”. Конечно, мальчишка всё это чувствовал. В семейную поговорку вошла и его “медвежатость”, иными словами — мужиковатость. Неудивительно, что став молодым богатырем, он махнул рукой на моду и создал собственный стиль — на русских дрожжах. Недаром он был воспитан на русской (не иностранной!) приключенческой литературе — на Лажечникове и Загоскине. А там — зипуны да сапожки, квас и мёд. Искренне любил русскую старину и ещё подростком восхищался Грановитой палатой, а не Зимним дворцом — и, скорее всего, считал, что именно так вели себя цари и великие князья прежних лет, не отделявшие себя от богатырской дружины. Он был форменным богатырём на вид, хотя и несколько смущался своей грузности. А богатырство — это всегда и сила, и юмор. Так уж повелось со времен “Илиады”. Мы же до сих пор говорим: “Гомерический смех”. И русские богатыри постоянно иронизировали и подначивали друг дружку. У меня почти нет сомнений в том, что Виктор Васнецов писал своего Илью Муромца с императора. Художники ценили его куда выше, чем вся остальная творческая интеллигенция, так уж повелось. Да и он отдавал живописи предпочтение даже перед изящной словесностью, хотя то были времена литературоцентризма. Но Илья Муромец у Васнецова хмуроват. Александр III стал таким только на закате недолгой жизни, утомлённый хворями. А в молодые годы он был улыбчив и не статуарен.

Было дело под Мечкой… Александр III на русско-турецкой войне Царь, которого прозвали Миротворцем, будучи ещё великим князем, успел понюхать пороху на самой настоящей войне. Это была та самая русско-турецкая война, которая принесла свободу болгарскому народу. Он честно завоевал своего Георгия 2-й степени. За сражение на реке Лом и отбитие атаки на Мечку. В той кампании будущий император командовал Рущукским отрядом и лично участвовал в рекогносцировках. За всю историю этого славного ордена Александр III был единственным монархом, получившим столь высокую его степень на поле боя. Он побывал в деле, проявил себя как отважный и распорядительный командир, но убедился и в том, что армия существует для того, чтобы избегать войны, избегать кровопролития. Каждый год в ноябре, откладывая все дела, цесаревич, а затем и император собирал для дружеского ужина своих боевых соратников “по делу под Мечкой”. Действующая армия — это не только постоянный риск, но и тоска по дому. А Александр Александрович был сентиментален (неслучайно он так любил Чайковского!) и писал жене такие письма с фронта: "И несмотря на всё это, нам дают только “чёрный хлеб в обед и ужин!” и что странно, что мы, несмотря на это, совершенно сыты, веселы, довольны и поём во всё горло “в крови горит огонь желанья” и т.д., но в особенности с эффектом и чудной интонацией мы ревём совершенно пиано “лобзай меня, твои лобзания мне слаще” и т.д., но как противно и неприятно, когда некого лобзать, как в Болгарии. Прочтя начало этого письма, ты конечно подумаешь, что процесс размягчения мозга уже начался у меня, но нет, это ещё слишком рано, и я ещё держусь!" И держался он не неделю-другую, а целую кампанию. А сколько в этом письме подтрунивания над самим собой. И чувствуется та атмосфера добродушной иронии, которую создали супруги. Прежде всего — он, молодой глава семьи. Солдатский хлеб цесаревич ел не ради потехи и не на учебных сборах, а на войне. И боевые товарищи погибали на его глазах. Может быть, именно поэтому за 13 лет правления Александра III Россия не вступила ни в одну крупную войну. Исключение — конфликт в Афганистане, на Кушке, когда российские интересы схлестнулись с британскими. Но разве это война по нашенским-то меркам? Небольшой вооружённый конфликт, кстати, победный для русского отряда и завершившийся вполне успешными дипломатическими переговорами Александра Александровича с англичанами. Да, он умел быть дипломатом. И к этой теме мы ещё вернёмся. Его считали грубоватым. Действительно, император не стеснялся в узком кругу называть Бисмарка “обер-скотом”, а французское правительство — “сбродом сволочей”. Считать его на этом основании парвеню — форменное ханжество. Без таких искр казарменного (почему бы и нет?) юмора наша речь становится пресной. В доверительной переписке Александр Александрович вообще предпочитал стиль простой и колоритный, со множеством просторечий.

*Фото: Сергей Львович Левитский* Это любезно, но деньги награбленные Многие шутки и репризы, в которых принял участие император, вошли в классику жанра. Вот генерал Михаил Романович Драгомиров запамятовал, что 30 августа — день именин Александра III. Спохватился он только 3 сентября и, чтобы выйти из положения, послал императору телеграмму с таким текстом: “Третий день пьём здоровье вашего величества. Драгомиров”. На что Александр не долго думая ответил: “Пора и кончить. Александр”. Эти приёмы по-прежнему в нашенском арсенале. Веками ходили и ходят слухи, что отцом императора Павла Петровича был граф Сергей Васильевич Салтыков. Взойдя на престол, Александр III спросил у двоих историков, чьим же сыном на самом деле был Павел I. — Скорее всего, графа Салтыкова — ответил первый историк. — Слава тебе, Господи, — воскликнул Александр и перекрестился, — значит, во мне есть хоть немножко русской крови. Другой историк ответил иначе: “Отец Павла Петровича — император Пётр Фёдорович”. На что Александр III отреагировал тоже весьма остроумно: “Ну, слава Богу, мы законные!” Разные версии этой истории и в наше время помогают лекторам и острословам. А чего стоит такая шутка про собственных министров: “Когда докладывает Дурново (директор Департамента полиции), я всё понимаю, а он ничего не понимает, когда докладывает Витте (министр финансов) — он всё понимает, зато я не понимаю, а когда Кривошеин (управляющий Министерством путей сообщения) — не понимаем ни он, ни я”. Когда эмир Бухарский прислал крупную сумму в императорский благотворительный комитет, император начертал: “Это любезно, но деньги награбленные”. Так острит сильный лидер, уверенный в себе и успевший разочароваться в людях, подобно отцу и деду. Расскажем и ещё одну хрестоматийную историю. Когда кузен императора великий князь Николай Николаевич задумал жениться на Софье Бурениной, дочери лавочника-меховщика, которая, к тому же, как и её жених, увлекалась столоверчением, Император, по традиции, должен был одобрить этот брак. Он согласился, при условии, что у госпожи Бурениной не будет никакого положения при дворе. И тут она проявила характер и взбрыкнула. Получив нечто вроде ультиматума, Александр III заявил, что он в родстве со всеми европейскими дворами, а с Гостиным двором ещё не был и быть не хочет. Это была истинно царская шутка. А неравный брак распался вскоре после помолвки. Он производил сильное впечатление на подданных — в особенности на крестьян, видевших в нём подлинного царя из сказки. Ведь в те годы массовая культура ещё не заменила фольклор… Как-то раз царский поезд неожиданно остановился на маленьком разъезде. Один из собравшихся поглазеть мужиков увидел Александра Александровича, снял шапку и прошептал: “Вот это царь так царь!” И тут же приправил речь отборной деревенской матерщиной ввиду глубокого волнения. Его хотели арестовать, но император подозвал перепуганного мужика и дал тому рублёвую монету (где имелось изображение царя): “Вот тебе мой портрет на память!”

Щи да каша Он не хотел становиться светским человеком, ненавидел балы и пышные приёмы. Если доводилось бывать на этих мероприятиях — держался раздражённо, грубовато комментировал танцевальные маневры молодых “хлыщей” и норовил поскорее удалиться. В любительском оркестре игрывал на трубе — для себя и узкого круга приятелей. Вот это другое дело! Там и пошутить можно — в бодром стиле, без лицемерных иносказаний. В обращении он скорее напоминал миролюбивого генерала в отставке, чем монарха своего времени. Одежду предпочитал удобную, к франтовству склонности не имел, хотя на некоторых портретах выглядит настоящим денди. Питал склонность к головным уборам без козырьков. Во-первых — потому что таковы традиционные русские шапки. Во-вторых — вспоминал орлов, которые всю жизнь открыто смотрят на солнце, а зрением обладают острым. Даже на коронационном обеде Александра III подавали перловый суп и горох в стручках. Самую простую крестьянскую еду. А ему и не требовалось большего. К тому же, такова была его программа — возвращение к русскому стилю во всём. От архитектуры до гастрономии. Сергей Юльевич Витте — буржуа до кончиков ногтей, даром что граф — в мемуарах восхищался “умом сердца” и благородством, присущим царю, при котором его карьера протекала триумфально. “Он обладал благороднейшим — мало сказать благороднейшим, — он обладал именно царским сердцем. Такое благородство, какое было у Александра III, могло быть только, с одной стороны, врождённым, а с другой стороны — не испорченным жизнью”, — рассуждал Витте. "Он терпеть не мог излишней роскоши, терпеть не мог излишнего бросания денег — жил с замечательной скромностью. Конечно, при тех условиях, в которых приходилось жить императору, часто экономия его была довольно наивна. Так, например, я не могу не сказать, что в его царствование, когда я был министром, при дворе ели сравнительно очень скверно. Я не имел случая часто бывать за столом императора, но что касается так называемого гофмаршальского стола, то за этим столом так кормили, что, можно сказать, почти всегда, когда приходилось там есть, являлась опасность за желудок. И кажется, император Александр III не мог достигнуть того, чтобы исправить гофмаршальскую часть. Сам император Александр III любил пищу чрезвычайно простую, и когда ему его стол приедался, то он, будучи уже, бедный, больным, в последние полгода его жизни или немного более иногда просил как лакомства, чтобы ему приносили обед обыкновенный солдатский или охотничий из ближайших казарм или охотничьей команды."  (С.Ю. Витте).

*С. Ю. Витте* Карикатурный образ Александра III, состряпанный советскими историками, на редкость далёк от оригинала. Алкоголик, тугодум, осовремененная версия Ивана Грозного — всё это совсем не про него. Вот уж кто не любил величественных жестов и не окружал себя имперским византийским ореолом. Говорить о пьянстве императора и вовсе не приходится: он имел обыкновение работать каждый день. Вина не чурался, но меру знал. Больше пил кваса, чем вина, иногда примешивая к нему шампанское. Разве что по молодости, ещё будучи цесаревичем, мог покутить в веселой компании. Но это — до того, как на его плечи свалилась царская ответственность. Россказни о том, как он прятал фляжку от строгой супруги за голенищем сапога — по большей части, фантазии, а по меньшей — обыкновенные шалости одного из немногих верных супругов на престоле, который в роли отца семейства вообще-то старался держаться строго. История с Цебриковой В 1889 году писательница “демократического направления” Мария Цебрикова написала императору открытое письмо — достаточно умеренное, далеко не революционное, без ненависти, без тени злорадства по поводу убийства Александра II: "Свобода слова, неприкосновенность личности, свобода собраний, полная гласность суда, образование, широко открытое для всех способностей, отмена административного произвола, созвание Земского собора, к которому все сословия призвали бы своих выборных, — вот в чём спасение... Одно слово Ваше — и в России переворот, который оставит светлый след в истории. Если Вы захотите оставить мрачный, Вы не услышите проклятий потомства, их услышат дети Ваши, и какое страшное наследство передадите Вы им! Вы, Ваше Величество, один из могущественнейших монархов мира; я рабочая единица в сотне миллионов, участь которых Вы держите в своих руках, и тем не менее я в совести своей глубоко сознаю свое нравственное право и свой долг русской сказать то, что сказала." По существу, многие в окружении императора (правда, не в ближнем его кругу) рассуждали примерно так же. Это достаточно умеренные требования. Но открытое письмо Цебриковой, написанное эмоционально и заразительно, нелегально распространялось по России и наделало шуму. Вероятно, это и стало причиной её ареста: ажиотаж напоминал шумиху вокруг письма Белинского Гоголю. Известно, что Александр III наложил на её дело резолюцию: “Отпустите старую дуру”. Многие до сих пор повторяют эти слова с восторгом — мол, одним росчерком пера, без тюрем и ссылок он морально уничтожил противника. Но всё было сложнее. Её отпустили, да не совсем. Без суда писательницу сослали в Вологодскую губернию, в Яренск, затем — в Сольвычегодск. В 1892 году условия её ссылки значительно улучшились: она переселилась в усадьбу Воробьёво, что в Смоленской губернии. Конечно, под надзор полиции, но — в усадьбу, принадлежавшую подруге, О.Н. Поповой. Там и климат мягче, и возможностей для литературной деятельности больше. Может быть, именно к этому переселению и относится лапидарная запись императора, которого Цебрикова, кстати, надолго пережила? А умерла она в марте 1917 года, получив известие о Февральской революции. Возможно, чувствовала себя победительницей.

Есть ли у России союзники? Ну, и, наконец, истории внешнеполитические, всем известные и милые сердцу русского патриота. Однажды император, любивший порыбачить, сидел с удочкой на берегу пруда в своей любимой Гатчине. Ему доложили, что министр иностранных дел просит его принять — дело срочное, не терпящее отлагательств. Александр Александрович, не отвлекаясь от удочки, произнёс фразу, ставшую крылатой: “Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать”. В другой раз во время дипломатического обеда австрийский посланник стал достаточно бестактно намекать на то, что Австро-Венгрии достаточно будет трёх-четырёх корпусов, чтобы ликвидировать беспорядки на Балканах. Император взял со стола серебряную вилку, согнул её тремя пальцами в узел и тихо сказал: — Вот что я сделаю с вашими корпусами. Надо ли пояснять, что Россия ни в какую войну тогда не вмешалась. Но демонстрировать своё превосходство он умел. До сих пор даже высокопоставленные государственные деятели часто повторяют шутку Александра III, которую сейчас знают даже дети: “У России нет друзей. Нашей огромности боятся. Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас”.  Часто вместо друзей говорят “союзников”.  Можно припомнить и замечательный тост: “За здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единственного искреннего и верного союзника России вне её территории”. Конечно, это именно шутка. Конечно, в ней много правды — как и в поговорке “в картишки нет братишки”. Но сам Александр Александрович вовсе не отрицал возможности дипломатии. И подписал, пожалуй, самый масштабный договор в истории России, объединивший Россию с Францией и политически, и экономически. А для наших нынешних дипломатов царская шутка стала своего рода индульгенцией: если всё равно у нас нет друзей (а некоторые говорят — нет и союзников) — то к чему старания? Так можно легко оправдать инертность в международных делах, а она приводит к поражениям. Александр III и его верный министр иностранных дел Николай Гирс отлично это понимали. И потому завершить <...> следует всё-таки французским сюжетом. В июле 1891 года в Кронштадт прибыла эскадра адмирала Жерве. Встречали союзников по-царски. Император, обнажив голову, выслушал гимн республиканской Франции — революционную “Марсельезу”. А в ответ на недоумение своего гофмаршала, ответил: “Это их гимн, значит, его и следует играть. Или, князь, Вы хотите, чтобы я сочинил новый гимн для французов. Нет уж, играйте тот, какой есть”. И добавил: “Подождите. Сейчас они, республиканцы, окажут такое же почтение нашему гимну — “Боже, царя храни”. И действительно: оркестр грянул русский гимн — и все штатские французы обнажили головы.  Думаю, эта шутка императора для наших дипломатов должна быть важнее, чем ссылка на армию и флот. Хотя и идеализировать договор с французами не стоит. Это был компромисс, в котором был заложен и благотворный, и разрушительный для нашей страны потенциал. Так всегда и бывает в большой политике. Несмотря на почти детское благородство души, Александр III крепко это понимал. --- Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала “Историк” Специально для Fitzroy Magazine