И действительно, директор Третьяковской галереи верил в скорейшее решение вопроса. Перед ним стояла задача: к 1 октября подготовить для утверждения в комитете по делам искусств проект реэкспозиции галереи. Заведующая отделом живописи второй половины XIX - начала XX века С.Н. Гольдштейн писала в сентябре своей коллеге О.А. Лясковской в Новосибирск, где временно хранилась основная часть музейной коллекции: «...вероятно, к нашему приезду будет готов уже план экспозиции. Хорошо бы сразу по приезде вынуть вещи из ящиков, которые служат им темницами, и показать "всему миру на удивление". А есть чем удивить мир, не правда ли?» Несмотря на огромные сложности, А.И. Замошкин делал все для четкой и грамотной подготовки реэвакуации. 5 сентября он телеграфировал в Новосибирск: «Немедленно приводите состояние готовности отправке все эвакуированные ценности тчк ждем решения». Наконец, 4 октября 1944 года было принято постановление СНК СССР № 1335 о возвращении из тыла коллекций художественных музеев Москвы и Московской области. Вслед за этим, 9 октября, вышел аналогичный приказ Комитета по делам искусств, предписывающий произвести реэвакуацию к 1 ноября.

Начался новый этап в жизни Третьяковской галереи, ее коллекция возвращалась в родные стены. 1 ноября 1944-го в музее вышел приказ: «Ввиду прибытия в Москву художественных ценностей и необходимости разгрузки их рабочий день 2.XI начинать с 8 часов утра». В этот день домой вернулись экспонаты, эвакуированные в город Молотов (ныне Пермь). 3 ноября на станцию Москва-Товарная прибыл эшелон с музейными ценностями из Новосибирска. Согласно накладным, разгрузка трех вагонов закончилась лишь 18 ноября, и грузовики с ящиками, в которых была основная часть коллекции, въехали в Лаврушинский переулок.

Главный хранитель музея Е.Н. Сильверсван вспоминала: «Все лето Галерея готовилась к обратному приему эвакуированных произведений, ремонтировали окончательно все здание, застекляли и чинили рамы и т.д. и вот в холодный, хмурый дождливый день, который для нас казался одним из самых радостных и ярких, в широко открытые ворота галереи въехали грузовики с экспонатами.  Сколько было радости встреч и с дорогими товарищами, и с экспонатами Галереи. Сразу же приступили к распаковке, в Галерее закипела работа. Она была действительно громадной, сложной, но самое главное - все произведения вернулись в целости и сохранности. Об этом свидетельствовали и сами картины, и сухие слова отчетов: «Произведенные по прибытии вещей, в присутствии академика И.Э. Грабаря, контрольные вскрытия ящиков показали высокую удовлетворительность в сохранности вещей, подвергшихся эвакуации. Эта сохранность подтвердилась и в дальнейшем, при планомерном вскрытии ящиков и освобождении вещей от упаковки...» Еще до реэвакуации началась разработка плана новой экспозиции Третьяковской галереи. Научные сотрудники и в Москве, и в Новосибирске готовили свои варианты, порой споря и ссорясь из-за места картин в залах. Вернувшаяся домой З.Т. Зонова писала оставшейся в эвакуации С.Н. Гольдштейн: «Работа моя сейчас еще не налажена, и я в тишине иногда делаю зарисовки нашей будущей экспозиции, свято оберегая границы данной мне ранее территории.  Конечно, за мной ревниво следят Ацаркина и Архангельская, которые боятся, что я подам все это, не посоветовавшись с ними. Ацаркина прямо заявила сегодня, что она выхлопочет перед Александром Ивановичем Замошкиным право планировать романтиков. Знаю, что работа эта еще преждевременна и что в дальнейшем будет передел площади, и все же не могу воздержаться. Вспоминала как-то на днях, как мы с тобой ссорились из-за 11-го зала». План нового размещения экспонатов собирались подготовить к 1 октября. Строки отчета свидетельствуют о том, что к этому времени лишь «было приступлено к установлению границ в экспозиции между различными эпохами и к выработке принципиальных оснований новой экспозиции». Надо отметить, что за годы войны в галерею поступило 1015 новых произведений (167 - живописи, 55 - скульптуры, 792 - графики, 1 икона), часть этих приобретений должна было найти свое место в залах.

Основная работа по подготовке новой экспозиции стала вестись уже после возвращения музейной коллекции и научных работников. Директор галереи А.И. Замошкин и его заместитель по научной части Г.В. Жидков отмечали: «Составленные план и макеты предусматривают экспозицию, показывающую русское искусство в его развитии. Переходя из зала в зал, посетитель галереи будет видеть, как одна эпоха в историческом движении нашей художественной культуры сменяла другую. Зритель получит возможность воспринять запечатленную в образах искусства многовековую жизнь народа, обусловившую общественный символ и идейное содержание того или иного этапа художественного развития». К концу 1944 года план экспозиции был готов. На втором этаже решили представить художественные произведения, начиная с древнерусского искусства и заканчивая творчеством В.И. Сурикова и И.Е. Репина; на первом должно было разместиться все остальное, «начиная с рисунков второй половины XIX века и произведений Антокольского и кончая современным советским искусством».  Новая экспозиция имела значительное отличие от всех предшествующих, так как решили изменить привычный принцип показа работ, использовав разреженную развеску картин. Впервые в Третьяковской галерее этот способ опробовали на выставке произведений И.Е. Репина летом 1944 года. Это казалось смелым, необычным и вызывало удивление. Научный сотрудник З.Т. Зонова писала тогда: «Развеску и хвалили, и хаяли. хвалили за то, что развешана по заграничному, ведь на некоторых простенках висело по одной вещи, на больших стенах - по три вещи. Хаяли за то, что в некоторых вещах видны сильные отражения - даже большой наклон не спас их от этого.  Общее впечатление от выставки хорошее, хвалили за культурность и строгость». Успех репинской выставки и в целом положительное мнение о принципе развески позволили руководству Галереи предложить аналогичное решение для всей музейной экспозиции.

Раскат рулона картины А.Иванова "Явление Христа народу" О достигнутом результате можно судить по отзыву внучки П.М. Третьякова Марины Николаевны Гриценко, отмечавшей после торжественного открытия Третьяковской галереи: «И развеска, в основном скорее положительно решенная, разреженная, выделяя (по сравнению с прежней) каждую картину, способствует восприятию праздничного показа! Довольно удачно сделана и покраска, если не считать зелени в залах икон, слишком интенсивная, убивающая в некоторых случаях оригиналы. Но как бесподобно красив, не то слово, Рублев!  Картины смотрятся и воспринимаются по-новому. После четырехлетнего отсутствия - и главное, после пережитого и отложившегося в душе за эти годы - вещи кажутся иными, какие-то даже для себя еще не осознанные переоценки происходят. И развеска способствует этому. Как смотрится сейчас Серов - никогда так не висела удачно Верушка и девушка, освещенная солнцем.  В маленьких залах, с боковым освещением они попали в обстановку "камерную", концентрирующую внимание на каждой вещи. Он как-то "собрался" и не расплывается, как это было раньше в больших залах. Как бесподобен цвет Врубеля! Именно звучание этого колоссального цвета!  Блестяще выглядит Верещагин - он никогда так не смотрелся. Но после него перейдя к Сурикову, испытываешь разочарование, он кажется тусклым, каким-то поблекшим. Сейчас только поняла увлечение Верещагиным в прошлом столетии и интерес к нему Павла Михайловича Третьякова!». Не все решения оказались одинаково удачными, но, следует признать, это был шаг вперед, а не повтор пройденного.

Еще одним отличием новой экспозиции стал расширенный показ скульптуры и графики. В зале, стены которого украшали рисунки XVIII века, разместили скульптуры Ф.И. Шубина; отдельный зал предоставили произведениям М.М. Антокольского. И.Э Грабарь отмечал: «Такого обилия отдельных персональных залов одного мастера в прежних развесках достигнуто не было, и это надо признать огромным достижением сегодняшней экспозиции». Первоначально планировалось открыть галерею к 23 февраля, затем - к 1 мая 1945 года. Однако развернуть экспозицию так быстро не смогли. Приходилось распаковывать и вставлять в рамы огромное количество картин. Некоторые произведения реставрировались. Требовала усилий и установка в залах таких масштабных произведений, как «Явление Христа народу» А.А. Иванова, «Боярыня Морозова» В.И. Сурикова, «Иван Грозный» М.М. Антокольского. Все работали с огромным энтузиазмом. К середине мая все было готово к открытию Третьяковской галереи. 17 мая 1945 года сокровищница русского искусства распахнула свои двери. В час дня в зале В.И. Сурикова началась торжественная церемония открытия.

 Много теплых слов прозвучало в адрес Третьяковской галереи. А.И. Замошкин мог сказать от лица всего коллектива: «Годы Великой Отечественной войны заставили взглянуть по-новому на многое из нашего прошлого, многое переоценить, понять глубже, чем это имело место раньше. Это относится к целому ряду сторон нашей жизни, в том числе, конечно, и к искусству.  При создании плана и макетов новой экспозиции учитывалось место, занимаемое Галереей в культурной жизни нашей страны. Великое художественное наследие русского народа, представленное шедеврами Галереи, становящимися теперь вновь доступными для изучения, должно сыграть исключительную роль в развитии нашего советского искусства, перед которым события последних героических лет поставили исключительной важности задачи».

Торжественное открытие Третьяковской галереи. Прямо - Игорь Грабарь. Приподнятое настроение переполняло всех. Гриценко в своих дневниках писала: «Реальное, первое безусловное подтверждение, остро пережитое, вещественное доказательство рубежа между войной и миром - открытие Галереи!!! Как-то особенно празднична, красива она сейчас!  В день вернисажа, солнечный и светлый, все сияло в Галерее. Она утопала в цветах, изумительных по цвету цинерариях, анютиных глазках и многих других. Торжественно прекрасна была она! На лестнице вместо разбитого бомбой Меркуровского Сталина - на площадке в окружении зелени и цветов бюст Павла Михайловича Третьякова. Я думала, что он должен был бы радоваться - не тому, конечно, что выставлен так торжественно его портрет, а той любовью, которой окружают галерейцы (только они!) его детище и создание всей его жизни». И действительно, работники музея были счастливы. Благодаря беззаветной преданности своему делу они смогли сохранить в годы войны уникальную коллекцию русского искусства, и наступивший праздник был для них особенно дорог. В.Ф. Румянцева вспоминала: «И вот этот день настал. 17 мая 1945 года, через 8 дней после объявления мира, Галерея открыла свои двери народу. <...> На вернисаже к нам - сотрудникам, дежурившим в залах и принимавшим наших первых посетителей, подходили незнакомые люди, обнимали и поздравляли с нашим общим праздником». Своей любовью и самоотверженностью сотрудники музея в тяжелые военные годы буквально спасли художественные сокровища. Спасли, чтобы все люди могли любоваться прекрасными произведениями русского искусства. На первой странице книги отзывов оставили свои записи представители американского дипкорпуса: Луиза Гопкинс (жена встречавшегося с И.В. Сталиным для подготовки мирной конференции Гарри Гопкинса) и Кэтлин Гарриман (дочь посла США в Советском Союзе Уильяма Гарримана), с восторгом отозвавшиеся о собрании русского искусства. Со всего мира приходили отклики на долгожданное событие. Николай Рерих писал из Америки: «К открытию Третьяковской галереи шлю сердечный привет друзьям художникам и всем геройски охранявшим великие народные сокровища. Да процветает русское искусство!». На следующий день после вернисажа поток посетителей хлынул в Галерею. Сначала она работала до пяти часов вечера, а с июля - до семи. Стояли очереди, а люди все шли и шли. Первую послевоенную книгу отзывов переполняют слова огромной благодарности всем тем, кто сохранил уникальную коллекцию русского искусства: «Рассматривая картины, ощущаешь такое чувство, что будто бы встречаешься со старыми хорошими знакомыми счастливого довоенного периода и в то же время сознаешь на факте открытия Галереи, что страшное время прошло и мы победили. Хочется выразить от коллектива группы благодарность работникам Третьяковской галереи за сохранность культурных ценностей и восстановление работы».