Мать с отцом сидели за столом при свете керосинки. Было очень тихо, только слышно шуршание тараканов возле рукомойника. Полинка спала, завернувшись с куклой в лоскутное одеяло. А Яшка затаился на печи, изо всей мочи вслушиваясь в разговор.
- Не дело ты выдумала, мать, - голос у отца глухой и сердитый, - жить как будем? Муки в ларе только до весны хватит.
- Что будет, то и на стол подам. Где двое, там и третьему ложка супу найдётся, - упрямо ответила мать, и Яшка представил, как у неё сжались губы. Если она что-то решила – нипочём не переубедишь.
Второй год шла война, досыта не ели уже давно. Мамка добавляла в квашню мятую картошку, чтобы меньше уходило муки, суп да щи были совсем жидкими, без капелек жира.
- Да было бы что подать! – откашлялся отец. - В городе приют есть, должны взять, сирота почесть: отец на войне сгинул, мать померла.
- Я не могу в приют. Я сестрице Софье обещалась не бросать Лёшеньку - родная кровь же... Господи, да ты бы видел его, мальчонка чудесный, как ангелок!
- Ладно... возьмём, а там видно будет... У соседки, говоришь, он?
- У соседки... Я лошадь у Ульяна попрошу, вещи надо перевезти.
Полинка сидела возле замёрзшего окошка, рисовала пальчиком узоры на стекле.
- А какой он, этот братик?
- Помнишь весной тётя Софья с ним приходила?
- Помню. Он маленький, он драться не будет, - успокоилась Полинка, - я ему свою куклу дам поиграть.
- Вот дурища! Нужна ему твоя кукла! Я ему ножик подарю и кинжал деревянный, который мы с Ванькой вырезали. Ты посиди тут, эге? А я на минуточку к Ванятке сбегаю. Никуда не уходи, а то меня мамка прибьёт.
- Эге, посижу...А сахарцу дашь?
- Останный кусочек! - возмутился Яшка, уже напяливая тулупчик. - Ладно, обжора, дам сахарцу...
Стало смеркаться. Полинка грызла сахар, устроившись на окне.
- Не едут. Мамка сказала ужинать и спать ложиться, вдруг они в Андреевке заночуют, - вздохнул Яшка. Достал из суднавки ржаной хлеб, разлил по тарелкам щи, достал из ящика обкусанные деревянные ложки.
Послышался скрип полозьев, стук калитки и приглушённые голоса.
- Приехали, приехали! - запищала Полинка.
Впустив с собой холод, в избу зашли мать с отцом.
- Приехали, Лёшенька, - сказала мать, опуская на лавку завернутого в тулуп ребёнка. Мальчик глубоко вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза.
- Мама... - позвал он.
- Я теперь твоя мама, Лёшенька, мама уснула навсегда, - сказала мать, утирая глаза. - А это Яша и Полина, помнишь их?
- Помню... А где Зайка?
- Тут твоя Зайка, пригрелась у меня за пазухой, не шебаршилась даже, - усмехнулся отец, расстёгивая тулуп, - получай своё сокровище!
Пушистая белая кошка очутилась на полу, потянулась, фыркнула и принялась обнюхивать углы.
- Пришлось взять - без кошки и ехать не хотел. Ничего, ей тут работа найдётся, мышей нынче много, - улыбнулась мать. - Давайте ужинать и спать - уморились за день...
Яшка проснулся от вкусного сытного запаха сочней с творогом. Эх, важно! Он свесил лохматую голову с печки, протирая сонные глаза. На большом блюде красовались аппетитные румянистые сочни, в кринке белело молоко, сметану тоже мамка не забыла. Царский завтрак!
Дети уписывали сочни, мать пригладила Лёшеньке светлые кудри.
- Как с иконы личико, Матерь Божья...
Лёшенька поднял от чашки глаза. Что-то трогательное и одухотворённое было в его чистом лице, умных светло-карих глазёнках и скорбно сложенных губах.
- Кушай-кушай, это я так... Сестрице Софьюшке спасибо, мучицу всю велела забрать. Ещё сказывала рожь немолотую взять три мешка, ан не нашла - нетути!
- Бабка Клава унесла, - оторвался от еды мальчик.
- Как унесла? - ахнула мать, - а ты видел, Лёшенька?
- Нет, не видел. Мама сказала, - он отломил кусочек сочня и положил на край стола.
Мать с батей переглянулись. Полинка открыла рот, но Яшка пнул её ногой под столом, и сестрёнка смолчала.
- Когда она сказала? - осторожно спросила мать.
- Сейчас сказала.
- Матерь божья! Сейчас сказала? Как же она могла сказать, Лёшенька? Софьюшка на небе, Царствие ей Небесное.
- Мама сказала, что не оставит меня и всегда будет рядом. И чтобы маму Веру я любил и слушался. И что рожь бабка Клава унесла ночью. Мама, можно Зайке молочка?
- Как рука поднялась у сироты кусок хлеба отнять? - сплюнул отец.
- Что теперича говорить? Не помрём... Яша, в школу опоздаешь, учитель заругает.
- Не заругает, он добрый! Не опоздаю! - откликнулся Яшка, тем не менее торопливо надевая праздничную школьную рубашку. - С собой сочни заверни, Ваньку угощу.
Хлеб в ларе быстро заканчивался. За обедом хлебали мучную болтушку, отец с матерью отрезали себе почти прозрачные ломти ржаного хлеба, оставляя куски потолще детям. Отец хмурился и двигал бровями, что было у него признаком глубокой задумчивости. Хорошо, что картошки было пока много.
Яшка, собиравший в лукошко куриные яйца, чесал затылок: «Куриц полный двор, ступить не дают, обжоры, а яичка не выпросишь».
Мамки и правда берегли яйца, расплачиваясь ими с пастухом, горшелем, обменивали на муку или продавали лавочнику. Выручала корова, без неё хоть околевай.
Мать чистила картошку, когда заприметила как Лёшенька надевает валенки и шубейку.
- Лёшенька, ты куда?
- Надо-тка. Мама Соня велела.
- Господи! Полинка, дочка, скорее беги за ним, не пускай одного, мал ещё!
Полинку два раза просить не надо, мигом оделась и выскочила за братиком.
- Лёшка, постой! Мамка не велела одному ходить, я с тобой! Да погоди, дай платок завязать!
- Надо торопиться, мама Соня сказала, - серьёзно ответил мальчик.
- Да куда ты идёшь-то?
- На шоссейку. Мама сказала идти и ждать.
Они пошли вместе, Полинка вслух недоумевала что им делать на этой шоссейке: троек с богатыми седоками давно нет, одни нищие, мастеровые с котомками, да солдаты раненые ходят. Но едва произнесла, как послышался скрип полозьев и показалась лошадь, запряжённая в сани. Сани поравнялись с детьми, незнакомый мужик равнодушно скользнул взглядом и уткнул нос в воротник. Вдруг какой-то куль выпал из саней, полозья поддели его и кулёк покатился в канаву, занесённую снегом.
На белом покрове темнела пробоина, дети прыгнули в канаву, провалившись в рыхлый снег по пояс. Голыми стылыми руками нащупали пакет и с трудом вытащили его на дорогу.
Кулёк надорвался, содержимое немного просыпалось.
- Это овсяная мука, - сказала Полинка, лизнув ладонь, - да тяжёлая, фунтов пять, поди, или десять...
- Может остановим того дяденьку?
- Эва! Он далеко уже, не видать. Пойдём домой, мамка волнуется!
Вечером они угощались сытным горячим овсяным киселём, который мамка заварила кипятком из самовара. Кисель сдобрили коровьим маслом, посолили и ели ложками, десятый раз рассказывая, как кулёк с мукой им с воза свалился.
Мать ахала, поминала Царицу Небесную и сестрицу Софьюшку. У сытых детей стали слипаться глаза, и они запросились спать. Яшка с Полиной легли на печке, Лёшеньку уложили на кровати за тёсовой перегородкой.
Мать ещё сходила к корове, развела квашню на завтра, затеплила лампадку перед образами. Вдруг замерла, услышав шорохи и голоса за перегородкой.
- Лёшенька, не спишь? Водицы принести? - заглянула в спальню и обомлела.
На кровати сидела сестра Софья в голубом подвенечном платье, в котором её похоронили. Красивая и будто светящаяся, она гладила Лёшеньку по голове, целовала и тётёшкала, как младенца. Кошка Зайка, недотрога такая, топталась рядом, тёрлась о ноги и урчала.
- Спасибо за Лёшеньку, сестрица Верочка, - проговорила Софья, - лучшей матери и не сыщешь. Сердце моё спокойно.
- Я же обещалась. Ты как, Софьюшка? - с матери спало оцепенение и страх пропал.
- Всё хорошо, а больше говорить не велено... Отец Лёши скоро голос подаст. Он любит сына, но лучше Лёшеньке с тобой жить... Ветреный он, Костя-то. Вернётся и сразу женится, а новой жене не до моего будет, свои дети народятся...
Софья поцеловала мальчика и пропала, растаяла в воздухе, будто и не было.
Утром Яшка чуть не проспал в школу, мамка проснулась и разбудила его только когда не доенная корова стала мычать у себя в загородке. За столом, прихлёбывая кипяток, закрашенный ржаной коркой, она вдруг вспомнила:
- Сестрицу Софьюшку во сне сёдня видела.
- И что? - отозвался отец.
- Тётёшкала Лёшу, будто махонького, благодарила меня... Ой, почтальон к кому-то идёт... Да, говорит, сердце моё спокойно теперь. Ну и слава тебе... Поля, да это никак к нам почтарь, открой, дочка.
- Здоровы будьте, хозяева! - поприветствовал почтальон. - Весны не дождёмся никак, запропала где-то.
- Здравствуй, Васильич, садись, - засуетилась мать, обмахивая полотенцем табурет.
- Спасибо. Тебе письмо, Семёновна...Ну, не тебе, а сестре твоей покойной, мне тамошний почтальон передал. У неё же никого нет, кроме тебя, вот я и подумал... Возьми, имеешь право. Ну, бывайте!
Мать взяла конверт, вгляделась в обратный адрес.
- От Кости, - прошептала она, - вот тебе и сон в руку...
- Вот так чудеса, больше года как пропавшим был или поболе?
- Не знает, бедный, что Софьюшки нет, - всплакнула мать и ушла за перегородку читать письмо.
- Это хорошо, что Костя объявился, всё - таки родной отец, - сказал отец, доставая кисет, - да, Лёшка? Помнишь батьку-то? Ну ничего, вспомнишь... Он хороший. Родная кровь, говорю... Эх, глупыш..
Автор - Ольга Пустошинская
#Семья
Нет комментариев