Русская трагедия 20 века
15 января 1930 г. решением Политбюро была образована новая спецкомиссия во главе с секретарём ЦК В. М. Молотовым, в которую вошли более 25 представителей номенклатуры ВКП(б), советских учреждений и центрального аппарата ОГПУ.
В комиссию Молотова были кооптированы многие члены предыдущей комиссии Я.А.Яковлева:
А.А.Андреев,
И.М.Варейкис,
Ф.И.Голощёкин,
Б.П.Шеболдаев,
сам Яковлев и др.
Однако, в отличие от комиссии Яковлева, занимавшейся общим планированием коллективизации, комиссия Молотова разработала конкретные предложения по «ликвидации кулачества», т.е. ядра крестьянства.
Одной, из ужаснейших катастроф 20 века, русского мира, стало уничтожение жизни на деревне - традиционного образа жизни русского человека, на протяжении многих веков.
Уничтожение сложившейся культуры и традиции, и быта на земле, было очередным шагом, после отмены власти на местах (земства) и уничтожения сил, способных противостоять большевистской власти.
Переселение и уничтожение тружеников и собственников земли (в ходе, так называемой коллективизации), которые являлись фундаментом экономики сельского хозяйства (в дореволюционной России, в деревнях жило более 80 % жителей) и России в целом.
Которое явилось следствием русско-еврейской революции 1917 г.
Отъём собственности, скота, земли - средств к существованию и самостоятельности послужил причиной разрушения быта и русской культуры на селе.
Лишённые средств, бывшие крестьяне, были вынуждены записываться в колхозы и работать за "палочки" (виртуальные трудодни) или идти в города и становиться основой индустриализации страны.
До большевистской власти сельское хозяйство и промышленность развивались равномерно, дополняя и помогая друг другу.
Жизнь крестьянина и рабочего, ремесленника, в дореволюционное время, отличалась достатком и благополучием.
Выдающийся русский мыслитель и правовед Иван Александрович Ильин, размышляя о характере национальной катастрофы, постигшей Россию в ХХ столетии, справедливо заметил:
«Русский человек, начавший революцию, в качестве инстинктивно-индивидуализированного бунтовщика, заканчивает её в качестве инстинктивно и духовно-коллективизированного раба.
Большевизм был только соблазном;
настоящим замыслом был коммунизм.
Надо было взбунтовать русского гражданина, чтобы превратить его в крепостного крестьянина».
Вслед, за уничтожением казачества, последовало уничтожение крестьянства - крепкого, самодостаточного хозяина на земле.
Еврейско-большевистская власть уничтожала силы, способные помешать ей.
Неоценённая, до конца, трагедия и нежелание, властью признавать её и устранять её причины, приводит к повторению подобных ошибок в настоящем и будущем.
Нежелание признавать ошибки прошлого, возвращать землю и оказывать поддержку, желающим работать на земле и создавать крестьянские хозяйства, всё это является одной из причин плохого состояния в сельском хозяйстве и плохой жизни в стране.
Без признания ошибок и предательств прошлого, нет развития и процветания в будущем.
Деревня и государство в 1929 году: мифические и подлинные цели коллективизации:
И.А. Ильин указывал на несомненную, причинно-следственную связь, между безпрецедентными, социальными коллизиями 1917—1922 гг. и 1929—1933 гг.
С точки зрения учёного, «революционные партии позвали крестьянство к “чёрному переделу”, осуществление которого было сущим безумием ибо только “тело земли” переходило к захватчикам, а ”право на землю” становилось спорным, шатким, не прочным».
«Историческая эволюция давала крестьянам землю, право на неё, мирный порядок, культуру хозяйства и духа, свободу и богатство; революция лишила их всего…
Коммунисты ограбили и пролетаризировали крестьян и ввели государственное крепостное право».
Трезвость и обоснованность, высказанных И.А. Ильиным суждений, остро диссонирует с представлениями современного российского общества, по-прежнему пребывающего в плену десятилетних идеологических стереотипов «об объективной неизбежности коллективизации и форсированной индустриализации» и не желающего рассматривать события 1929—1933 гг., в качестве подлинного геноцида, развязанного советской, партийно-чекистской номенклатурой, против многомиллионного крестьянства.
После затяжных хлебозаготовительных кризисов 1927—1928 гг., новый 1929 г. не принёс советской деревне облегчения, в отношениях с государством.
В стране разворачивался очередной виток гражданской войны, совсем не завершившейся, с оставлением Белыми армиями России в 1920—1922 гг.
Противоборствующими сторонами, в этой войне, выступали:
с одной стороны — номенклатура ВКП(б), её карательный аппарат в лице ОГПУ, местные советские и партийные органы, а также, отчасти, Рабоче-крестьянская Красная армия (РККА),
с другой стороны — наиболее хозяйственная и трудолюбивая часть крестьянства, обречённая на полное физическое истребление.
О неуклонном нарастании конфликта, между деревней и номенклатурой ВКП(б), на протяжении 1929 г., красноречиво свидетельствуют следующие цифры, обобщённые секретно-политическим отделом ОГПУ СССР весной 1931 г.:
в 1929 г. имело место 9093 случая массовых выступлений крестьян (в 1928 — 1027)
и 1307 актов террора против представителей советских, партийных и карательных органов (в 1928 — 709).
Главной проблемой, в отношениях между государством и крестьянством, оставалось выполнение заданий по хлебозаготовкам, т.к. продовольственно-зерновая ситуация продолжала обостряться.
В апреле 1929 г. были введены карточки на хлеб, к концу года, карточная система охватила все виды продовольственных товаров, а потом затронула и промышленные.
Если, в «образцово-показательных» Москве и Ленинграде, положение как-то регулировалось, то в провинции оно неуклонно ухудшалось.
Так, в 1929 г. смоленский рабочий получал в день 600 г хлеба,
члены его семьи — по 300 г хлеба;
на одного человека полагалось в месяц от 200 г жиров,
до 1 л. подсолнечного масла,
сахара — 1 кг в месяц.
Причина продовольственных затруднений выглядела весьма прозрачно — крестьяне, по-прежнему, не желали продавать государству хлеб, по низким закупочным ценам, обезценивавшим тяжёлый сельскохозяйственный труд.
Объёмы хлебозаготовок продолжали неуклонно снижаться.
Например, по Северо-Кавказскому краю, январский (1929 г.) месячный план заготовок оказался выполнен только на 54%.
Информационные сводки ОГПУ сухо фиксировали следующие высказывания в крестьянской среде, зимой 1929 года:
«Хлеб государству не повезу, до тех пор, пока будет возможность продать на частном рынке». (Сальский округ).
«Поскольку нет принудительной ссыпки хлеба, не нужно поддаваться агитации коммунистов и сдавать им хлеб.
Пусть лучше наш хлеб погибает, но даром не отдадим» (Армавирский округ).
«Вот, дожили — деньги есть, а купить нечего, хоть голый да босый ходи.
Надоела эта кукольная комедия. Неужели они думают долго царствовать и народ мучить — ведь, чем дальше, тем хуже становится и недостаток во всём увеличивается». (Армавирский округ).
«Коммунисты и сама власть подгоняет, нас, мужиков в коллективы, для того, чтобы, в случае войны, этот коллектив, крепко стоял за Советскую власть, так как, на самых лучших мужиков надежда слабая […]
Война весной неизбежна». (Арсеньевский район, Украина).
Регулярно знакомясь с информационными сводками ОГПУ о положении в стране, руководители ВКП(б) наблюдали прогрессирующий рост недовольства, постепенно перераставший в вооружённое сопротивление власти.
За первые три месяца 1929 г. количество совершённых террористических актов, против представителей советских и партийных органов, в сельской местности (119) превысило показатель последних четырёх месяцев прошедшего 1928 г. (113).
А за один апрель (!) 1929 г., терактов оказалось на 25% больше, чем в сумме за январь, февраль и март (159 против 119).
Партия большевиков, совершая очередное преступное действие, вновь предваряла его тщательным теоретическим обоснованием.
Весной 1929 г. руководству было необходимо не просто объяснить рядовым коммунистам и стране, ради какой высокой цели крестьянин должен лишиться собственности и результатов упорного труда, но и теоретически обосновать избранный способ насильственного включения крестьянства, в создававшуюся принудительную экономику.
Процессы 1929—1932 гг., в ходе которых состоялись ограбление номенклатурой ВКП(б) и советским государством, крестьянской собственности и трудовых ресурсов;
сознательное разорение крестьянских, семей для их принудительного использования в промышленности;
и, наконец, умышленное физическое истребление, наиболее трудолюбивой и материально независимой части крестьянства, получили название коллективизации сельского хозяйства.
Внешним проявлением коллективизации явилась насильственная организация на селе коллективных хозяйств (колхозов), в рамках, которых, принудительно объединялись разнообразные виды собственности личных крестьянских хозяйств — скот, земля, средства её обработки, а в некоторых случаях — даже домашняя птица.
Фактически, колхозная собственность становилась государственной, а колхозники превращались в лично зависимых, сельскохозяйственных рабочих.
Программа превращения независимого крестьянина-собственника в «коллективизированного раба» реализовывалась примерно на протяжении пяти лет: с 1929 по 1933 г.
В СССР к 1929 г. проживали примерно 160 млн человек, из которых не менее 130 млн составляли крестьяне (80%), следовательно, в ходе первой пятилетки предполагалось кардинально и необратимо изменить жизнь подавляющего большинства, населения страны.
Какие же цели преследовала высшая номенклатура ВКП(б) для проведения коллективизации?
Во-первых, в ходе коллективизации был ликвидирован последний потенциальный источник опасности для однопартийного режима — независимый производитель товарного хлеба и продовольствия, в лице экономически свободного крестьянства.
Рано или поздно, намерения партии, создать послушного гражданина социалистической формации — советского человека в идеале, лишённого веры в Бога, исторической памяти, преемственности, семьи, личной чести и достоинства и беззаветно преданного лишь партийным вождям — вступили бы в противоречие с мироощущением крестьянства.
Независимо, от занятой, в ходе революции и Гражданской войны, позиции, крестьянство оставалось носителем определённой системы ценностей традиционных:
быта и уклада, прочности и самодостаточности семейных отношений, стремления к накоплению и личному достатку и даже — совестливости, проистекавшей из определённой религиозности сознания.
Вышеперечисленные ценности категорически отрицались большевиками со времён Ленина и Троцкого.
Носители, же, подобных качеств, не могли быть достойными гражданами «всесоюзной уравниловки» и апологетами новой большевистской морали.
Тем более, никто не мог поручиться за их поведение «в грядущей битве за переустройство мира», на началах «самого справедливого марксистско-ленинского учения».
Настоящий русский крестьянин, будучи материально независимым, в силу своего своеобразного отношения к жизни, не мог стать послушным «винтиком» интернационально-социалистического общества, с планово-распределительной экономикой.
Следовательно, он подлежал либо нейтрализации, либо уничтожению.
Стремление высшей номенклатуры ВКП(б), к созданию абсолютно послушного общества и устранение потенциальной опасности, для своей власти со стороны крестьянства, стали главными причинами коллективизации 1929—1933 гг.
Во-вторых, ускоренное построение «социализма» в деревне, формально обусловленное необходимостью создания военно-промышленного комплекса, ради «благородной» цели — спасения СССР от внешней «агрессии» — предоставляло уникальный повод превратить Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков) в идеальный механизм, который стал бы главным и единственным носителем государственной и военно-политической власти в СССР.
В-третьих, ограбление крестьянства и перевод населения страны, на положение промышленных и сельскохозяйственных рабов, создавал искомые ресурсы, для производства, невиданных ещё в мире, объёмов вооружений.
Постоянное наращивание выпуска военной продукции должно было обезпечить партии несомненное превосходство над потенциальными противниками и привести к советизации Европы.
Очарованные перспективами, молниеносного построения социализма, в отдельной взятой стране, делегаты XVI партийной конференции, без всякого сопротивления приняли план первой пятилетки, фактически подписав смертный приговор российскому крестьянству.
Первоначальные методы, использовавшиеся местными советскими и партийными органами и принуждавшие крестьян к вступлению в колхозы, носили скрытый характер.
Для сопротивлявшихся увеличивался размер индивидуального налога и объём хлебозаготовок.
Другими словами, крестьянина, желавшего сохранить самостоятельность, предполагалось умышленно разорить, а затем принудить к вступлению в колхоз.
Однако, подобная мера дала лишь половинчатый результат — крестьянин, в ответ на подобное давление, резко сократил посевную площадь.
Летом 1929 г. в сельской местности появились, так называемые, машинно-тракторные станции (МТС), принадлежавшие государству.
МТС обезпечивали колхозы техникой для обработки земли и вывоза урожая, а колхозы, за это, должны были рассчитываться с МТС частью собранного урожая.
Так, ещё, до сплошной коллективизации, возникла первая форма контроля над колхозами.
Без помощи МТС колхозник не мог работать на земле.
В августе 1929 г. отдел, по работе в деревне - ЦК ВКП(б), провёл специальное совещание, на котором, впервые, рассматривался вопрос о коллективизации целых районов страны.
Осенью 1929 г. была запущена машина, поголовно-принудительной, сплошной коллективизации.
В территориальных комитетах ВКП(б) начали создаваться особые комиссии содействия коллективизации из представителей советского и партийного актива.
По официальным оценкам в СССР к лету 1929 г. насчитывалось 24,5 млн индивидуальных крестьянских хозяйств, в т.ч.: 8 млн бедняцких (32%), 15 млн середняцких (61%) и 1,5 млн кулацких (7%).
Инициатива создания колхозов на местах принадлежала бедноте, это признавали сами большевики.
В итоге коллективизация направлялась против 2/3 индивидуальных крестьянских хозяйств.
Первыми регионами, сплошной коллективизации, стали:
Чапаевский район (Средне-Волжский край),
Ирбитский округ (Уральская область),
Кущевский,
Моздокский и Мечетинский районы на Северном Кавказе и др.
Но и в этих районах к осени 1929 г. «сплошной» уровень оставался относительным, т.к. в колхозах числилось от 20 до 50% хозяйств.
Обобществление земли, скота, проводившиеся в рамках колхозов, а также, уравнивание трудовых усилий лодырей и тружеников, особого энтузиазма не вызывали и колхозы, у трудолюбивых и хозяйственных крестьян, популярностью не пользовались.
7 ноября 1929 г. в газете «Правда» была опубликована статья Сталина «Год великого перелома», в которой автор откровенно лгал, утверждая, что партии «удалось повернуть основные массы крестьянства» к коллективным хозяйствам, а также организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков».
В действительности, к моменту публикации статьи, даже из бедняцких хозяйств, в колхозы вступили не более четверти от их общего числа.
Но, сталинская публикация задала тон партийно-чекистским (Троцкисткими) органам и, с лёгкой руки автора, весь период коллективизации получил крылатое название «великого перелома».
После пленума, в городах начался отбор 25 тыс. рабочих, в большинстве своём комсомольцев и коммунистов, направляемых в деревню для создания колхозов и руководства ими.
«Двадцатипятитысячники», как их называли, не знали деревни и сельского хозяйства, крестьянских проблем и крестьянского быта, однако, были готовы слепо и фанатично выполнить волю партии — любой ценой провести в деревне социалистические преобразования, разорить преуспевающие хозяйства, по сути дела, ограбить крестьян и превратить их в покорных и равнодушных производителей сельхозпродукции.
Большая часть «двадцатипятитысячников» направлялась на срок от одного до двух лет на Дон, Кубань, Украину, в центрально-чернозёмные районы РСФСР и другие зерновые регионы.
Именно здесь производилась основная масса хлеба, поэтому, ожидалось наиболее упорное сопротивление.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев