Иван Владимирович Степанов волею судьбы оказался в госпитале в начале Первой мировой войны и описал его будни. Бесценны эти свидетельства очевидца, рассказавшего о царице Александре Фёдоровне, её дочерях Ольге и Татьяне, фрейлине Анне Вырубовой – сёстрах милосердия. Царское Село — последняя остановка. Курьерский поезд «Киев — Петроград» опаздывает, а тут, как нарочно, вместо двух минут стоим целых десять. Я дал телеграмму своим в Петроград и с волнением готовился к встрече. На платформе суета. Бегают санитары. Что-то кричит комендант. В поезде разыскивают какого-то Степанова… Не обращаю внимания. Ведь у меня, по статистике, в одной столице пять тысяч однофамильцев. В купе входит полковник с повязкой красного креста на рукаве. «…Вы правовед, семеновец Степанов?.. Санитары, выносите… осторожнее…» На платформе толпа. Кто-то кричит «ура». Гимназистки протягивают цветы… Ничего не понимаю… Ведь мои все в Петрограде… Мне не хочется лежать в Царском. Я всегда не любил его… Но меня везут… Автомобиль останавливается в саду перед небольшим флигелем. Меня вносят в перевязочную. Поражает необыкновенная чистота. Женщины в белых косынках. Тишина. Восемь дней, как не перевязывали. Задыхаюсь от тяжелого запаха собственного гноя. Рубашки не менял две недели. Стыдно. Пожилая женщина-врач в вязаном чепце с красным крестом осторожно режет бинты. Рядом стоит высокая женщина и так ласково улыбается. Вот она сама промывает рану. Напротив две молодые сестрицы смотрят с любопытством на грязные кровавые отверстия моей раны… Где я видел эти лица?.. Меня охватывает сильнейшее волнение… Неужели они?.. Императрица… Ольга… Татьяна… Старший врач наклоняется и тихо шепчет мне на ухо: «Сейчас выну тампон. Будет больно. Сдержитесь как-нибудь…» Мгновенно вспоминаю невероятную боль в дивизионном госпитале, когда вставляли этот самый тампон. Как сдержаться? В дороге я так ослаб. Но надо, надо во что бы то ни стало… Закусываю губу изнутри. Сжимаю края стола. Ловким движением тампон вырван… Сдержался… Только слезы брызнули… Императрица смотрит в глаза, нагибается и целует в лоб… Я счастлив.

Императрица и Великие княжны Ольга и Татьяна (в центре) с работниками госпиталя Меня переносят в палату № 4, где лежат два офицера. Молодая сестра с простоватым румяным лицом и большими красивыми глазами подходит ко мне. С первых же слов я чувствую к ней искреннюю симпатию. Славная деревенская баба. Веселая, болтливая. Она стелет мне простыни и вместе с санитаром переносит на мягкую кровать. Укладывая, все спрашивает, не больно ли? Понемногу осваиваюсь. С ней так легко говорить. — Сестрица, мне бы хотелось помыться, почистить зубы. — Сейчас все принесу. Обещайте, что вы мне будете говорить все, что вам нужно. Не будете стесняться? — Что вы, сестрица, с вами не буду. Но я знаю, что здесь придворная обстановка. Вероятно, все люди этикета. И мне радостно, что будет хоть один человек, с которым я не буду конфузиться. — Теперь будем вас кормить. Что вы хотите, чай, молоко? — Сестрица, спасибо. Я ничего не хочу. Мне так хорошо. — И заслужили. Что же вы о своих не подумали? Хотите я протелефонирую? — Потом. Петрограда из Царского не добиться. Я лучше напишу телеграмму. Сестра приносит бумагу. Пишу. Она стоит, улыбается. Как-то сразу полюбил ее. Редко видел людей, столь располагающих к себе с первого знакомства. Кто она? Сиделка простая? — Давайте. Я пошлю санитара на телеграф. — Спасибо, сестрица. Хочется как-то особенно поблагодарить и не нахожу слов. В комнату ежеминутно заходят дамы в белом. Осваиваюсь. Расспрашиваю соседей. Мне называют фамилии: графиня Рейшах-Рит, Добровольская, Чеботарева, Вильчковская… Все мне знакомые. Привык читать в свите Императрицы: фрейлина графиня Тендрякова, фрейлина Буксгевден, гофлектриса Шнейдер и госпожа Вырубова. Эта «госпожа Вырубова» (она не имела ни звания, ни должности) меня всегда особенно интересовала. Столько про нее говорили. Она ведь неразлучна с Императрицей… Мне говорили: интриганка, темная сила, злой демон… — Вы не слышали здесь фамилию Вырубовой? — Анна Александровна? Да ведь она все утро тут с вами провозилась и теперь ушла с телеграммами… В то время лазарет этот именовался «дворцовым госпиталем». Название не совсем правильное. Он помещался в саду большого Царскосельского госпиталя, в пятнадцати минутах от вокзала по левой аллее. Впоследствии открылся госпиталь в Екатерининском дворце, который также назывался дворцовым госпиталем. Между тем в первом Императрица работала ежедневно и лично делала перевязки. В Екатерининский же дворец она заезжала только изредка. Во избежание смешения именований я называю первый «Лазарет Ее Величества». Это было здание, построенное для заразных, но в котором до того времени ни один больной не успел побывать. В нем было шесть палат по пяти кроватей в каждой. Одна предназначалась для солдат, которых ежедневно приносили из большого госпиталя для операций и перевязок. Остальные были заняты офицерами. Таким образом, наряду с более или менее постоянным составом офицеров имелся ежедневно сменяющийся состав нижних чинов. Вдоль всего одноэтажного здания шел коридор, по одну сторону которого находились палаты.

Сёстры милосердия. Слева направо: Фрейлина Анна Вырубова, Великая княжна Татьяна Николаевна, Императрица Александра Фёдоровна, Великая княжна Ольга Николаевна День в лазарете начинался в семь часов. Мерили температуру, затем мылись, приводили в порядок постель и ночные столики, пили чай. В восемь часов палаты обходила старший врач княжна Гедройц. Ровно в девять часов слышался глухой протяжный гудок царского автомобиля. Вильчковский встречал рапортом. Весь персонал выстраивался в коридоре. Женщины, прикладываясь к руке, делали глубокий реверанс. На этом кончалась официальная часть. Императрица давала понять, что каждый должен заниматься своим делом и не обращать на нее внимания. Она быстро обходила палаты с Ольгой и Татьяной, давая руку каждому раненому, после чего шла в операционную, где работала непрерывно до одиннадцати часов. Начинался вторичный длительный обход раненых. На этот раз она подолгу разговаривала с каждым, присаживаясь иногда. В начале первого она уезжала во дворец. Каждый вечер она, дочери или Вырубова справлялись по телефону о здоровье наиболее серьезных пациентов. В час нам давали вкусный завтрак. В два начинался прием посетителей. В четыре всем, включая и гостей, подавали чай со сдобными сухарями. В шесть прием кончался. Обед. В девять снова чай и затем тушили свет. По воскресеньям перевязок не было. Императрица приезжала под вечер, обыкновенно со всеми четырьмя дочерьми (младшие по будням были заняты уроками и на перевязках никогда не бывали). Иногда привозили Наследника. Изредка приезжал Государь. Императрица неслышно ступала, почти скользила, по коридору. Как-то неожиданно появлялась она в дверях. Походка быстрая, слегка плечом вперед. Голову она держала немного назад с небольшим наклоном вправо… В походке и в манере держаться не было никакой «величественности». Несмотря на высокий рост и стройную фигуру, она не была, что принято называть, «представительной». Слишком свободны были ее движения. По лазарету она ходила одна, а не «следовала в сопровождении». Заметно было, что она не привыкла держать себя на людях. Не было у нее столь свойственной высочайшим особам заученной «чарующей улыбки». Она улыбалась с напряжением. Зато как радостно было вдруг вызвать чем-нибудь настоящую улыбку… Я никогда не слышал звука ее голоса. Она говорила, что называется, громким шепотом. Вопреки распространенному мнению, русским языком владела хорошо. Акцент сказывался лишь в том, что она, как большинство иностранцев, слишком четко выговаривала каждый слог. Букву «з» произносила скорее как «зж». Ровные безукоризненные белые зубы. Тонкие губы. Лицо немного красное. Рука большая, спокойная, тяжелая, уверенная. В перевязочной работала, как рядовая помощница. В этой обстановке княжна Гедройц была старшей. В общей тишине слышались лишь отрывистые требования: «ножницы», «марлю», «ланцет» и так далее с еле слышным прибавлением: «Ваше Величество». Императрица любила работу. Гедройц уверяла, что у нее большие способности к хирургии. По собственному опыту знаю, что ее перевязки держались дольше и крепче других.

Императрица Александра Фёдоровна делает перевязку. Ей ассистирует старший врач княжна Вера Игнатьевна Гедройц (одна из первых женщин, ставшая профессором хирургии) До того времени я видел Императрицу всего раза два на торжествах и то лишь издали. По рассказам она представлялась мне болезненной, нервной, немощной и преждевременно состарившейся. Здесь она показалась мне моложе своих лет. За два с половиной месяца моего пребывания в лазарете она ни одного дня не пропустила, если не считать поездок по провинциальным и прифронтовым городам. Утром в лазарете все время на ногах, днем объезды госпиталей Царского и столицы. Вечером она слушала курсы сестер милосердия, где преподавала княжна Гедройц. До моего прибытия в лазарет Императрица только присутствовала на перевязках. Я был первым, которому она сама сделала всю перевязку. Рана в ногу выше колена самая легкая для начинающей. Вернувшись во дворец, она сказала Е. А. Шнейдер, которая еще не знала о моем приезде: «J’ai fait mon premier pansement a votre petit aux longs cils» («Я сделала свою первую перевязку малышу с длинными ресницами»). Через несколько дней, обходя палаты, Императрица дала мне образок и спросила: — Вы получили Евангелие? — Никак нет, Ваше Величество. — Это я забыла… Сейчас принесу. Она быстро прошла в противоположный конец здания, где была канцелярия, и через минуту принесла мне маленькое Евангелие в светло-зеленом переплете. На первой странице большая подпись с росчерком, а рядом с ней свежими чернилами «31-го августа»— день моей, вернее ее, первой перевязки. С первого дня я понял, что выпавшее на мою долю счастье — счастье на день, что все это сказка, на которую я буду оглядываться всю жизнь. Я жил каждой минутой, каждым впечатлением, стараясь ничего не забыть. Сколько раз тогда и впоследствии приходилось вспоминать, а иногда и рассказывать эти страницы прошлой жизни. Так и остались они радостные, молодые, чистые… На другой день после моего прибытия нас снимал придворный фотограф. Моя кровать оказалась в центре группы. За ней стали Императрица, Ольга и Татьяна. Кругом весь персонал и другие раненые. Этот снимок был перепечатан многими журналами, и даже продавались специальные открытки. Одну из них мне переслали несколько лет назад из СССР. Подлинные большие фотографии Императрица раздала каждому из снимавшихся. Она подписывала их с Княжнами. Рядом с ними подписалась и Вырубова. Тогда это многим не понравилось. Теперь кажется правильным. Память о них неразрывна. Императрица и Княжны имели по аппарату и постоянно нас снимали. Они внимательно следили, чтобы каждый получил снимок, охотно подписывали сами и требовали наши подписи. Кроме того, у них были альбомы, в которых все мы должны были расписываться. На одной из первых перевязок Императрица спросила меня про мою семью. Между прочим, я сказал, что волнуюсь за тетку, которая застигнута войной во Франции. — Моя сестра тоже осталась в Париже, и я не имею о ней сведений. Постоянно расспрашивала про мою, как она произносила, «невестушку» — передавала поклоны. В середине сентября она с дочерьми кончила курсы на звание сестры милосердия. Они нашили кресты на передники и, видимо, гордились этим отличием. Косынки они носили по правилам гигиены, тщательно пряча волосы. Одна из дам случайно или из кокетства выпустила прядь волос. — Отчего вы не хотите носить косынку, как носит сестра Романова? — ласково заметила ей Императрица. Два раза в неделю из дворцовых теплиц нам присылали корзины срезанных цветов. Княжны сами распределяли их по нашим столикам. Я проговорился, что люблю желтые розы, и с этого времени мне выбирали все желтые цветы.

В операционной. Над рукой раненого солдата склонилась В.И. Гедройц, справа держит в руках инструменты Александра Фёдоровна. За нею стоят Ольга и Татьяна Многие мои близкие и знакомые также приносили цветы. Раз на моем столике красовался букет красных роз и белых хризантем. Императрица долго рассматривала их и, улыбнувшись «по-настоящему», вдруг сказала: — Они не знают, что вы любите желтые розы. Сама она любила лиловый цвет. По воскресеньям Императрица с дочерьми приезжала иногда в часы приема посетителей. Перед ее приходом особенно волновались дамы, так как надо было, целуя руку, делать глубокий реверанс, что с непривычки не всем легко давалось. С посетителями Императрица обыкновенно не говорила. Родителей и близких не принято было представлять. Исключение было сделано для старой татарки Муфти-Заде, нарочно приехавшей из Крыма, чтобы поблагодарить ее за заботы о раненом сыне, офицере Крымского конного полка. Представление происходило перед дверью в нашу палату. Вместо традиционного приседания старуха отвесила глубокий поклон в пояс, слегка при этом отступив. Поцеловала руку с вторичным поклоном и протянула букет белых роз. Старуха с белой татарской наколкой на голове была величественна и всю церемонию провела с большим достоинством, без тени подобострастия. Императрица взяла цветы, передала их одной из дам и, после небольшой паузы, положила руку на плечо старухи, привлекла ее к себе и поцеловала в щеку. Как-то Императрица застала у меня мою невесту и сказала ей несколько ласковых слов. В другой раз она приехала, когда у меня сидела пожилая компаньонка моей тетки. Это был человек исключительных душевных качеств, но замечательно некрасивой внешности. Худая, кривая, с большой бородавкой на носу. Она происходила из глубоко провинциальной среды. Я был в ужасе от мысли, что ей придется встретиться с Императрицей. Не мог же я, лежа в постели, научить ее в несколько минут придворному реверансу. Сперва хотел придумать предлог, чтобы ее удалить, но ведь и ей хотелось видеть Императрицу. Ну, будь что будет… Императрица остановилась в дверях, окинула быстрым взглядом присутствующих, затем сказала что-то на ухо Ольге и, кивнув нам приветливо головой, прошла дальше. Она не кивала, а, скорее, как-то еще больше откидывала назад голову. Дочери подошли ко мне, поздоровались с гостьей и спросили, как я себя чувствую. — Да что вы его спрашиваете, — вдруг, не прибавляя титула, вмешалась милейшая Екатерина Асенкритовна, — он же у вас тут, как в раю. — Раненый, за ним надо ухаживать, — возразила Ольга. — Иван Владимирович у нас молодец, да только уж очень вы его балуете. Смотрите, лежит весь в цветах, а еще мужчина. Разговор несколько минут продолжался в этом духе. На другой день первый вопрос Княжон: — Кто это у вас был вчера? Как ее зовут? — Честнейшая. — Нет, как ее фамилия? — Это у нее такая фамилия: Честнейшая. Она дочь священника. — Какая симпатичная. Передайте ей поклон от нас. Я повздорил с невестой. Настроение было скверное. Нога ныла, а тут еще неожиданно разболелось ухо. Гедройц была занята, и Императрица пришла сама делать мне вливание в ухо. Видя мое печальное и, вероятно, страдальческое лицо, она села на кровать и положила мне руку на лоб. Я смотрел ей в глаза, и странная мысль меня волновала. Как ужасно, что это Императрица, как я хотел бы сейчас сказать ей все, все свои горести так, как человеку. Найти у нее утешение. Она ведь такая заботливая… И вот нельзя ничего сказать. Надо всегда помнить, кто она. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза. Вдруг она спросила: — Невестушка была у вас сегодня? — Нет. — Это нехорошо. Скажите Тале, что нужно каждый день заходить к своему жениху. На перевязке говорю ей: — Ваше Величество, у меня есть племянник, которого Вы крестили. — Кто это? Я назвал фамилию. Она задумалась. – Помню. Четыре года назад. В последний раз видела отца, когда провожала полк на войну. Меня поразила ее память. Крестины происходили заочно. И кого только она не крестила так! Каким недосягаемым, строгим и налаженным представляется со стороны быт дворца. А между тем среди позолоты и роскоши те же мелочи и та же неувязка в комических подробностях. Как-то, сходя с автомобиля, Императрица обратилась к шоферу: – Скажите, чтобы сегодня завтрак не опаздывал. Я еду днем в город. Зная по рассказам, что Императрица очень набожна, я тщетно искал в ней признаки ханжества. Ежедневно по дороге в лазарет она заезжала в церковь Знамения поклониться чудотворной иконе. Ни разу в разговоре она не коснулась религии. По воскресеньям в ее отсутствие приходил иногда приходский священник, кропил святой водой и исповедовал желающих. Операции производились под эфиром. Этот наркоз вызывает особенную развязность языка. И что только ни говорили, пели и кричали пациенты! Иногда на весь лазарет раздавалась площадная ругань. Всем становилось неловко. Хуже всего было несчастным, которым потом сообщали, как они держали себя в присутствии высочайших особ. Бестактности проявляли и без наркоза. Так, один из офицеров уверял в моем присутствии Императрицы, что немок можно всегда отличить по плоским ступням. Другой из весьма привилегированной среды не постеснялся на перевязке попросить Императрицу натянуть ему чулки. Императрица этих мелочей не замечала и не меняла своего отношения.

Кто-то из моих знакомых, слушая в лазарете мои восторженные отзывы об Императрице, спросил: — Признайтесь, вы слегка влюбились в нее? Я даже обиделся. Кто видел Императрицу так, как я ее видел и знал, тот подтвердит, что она принадлежала к тем особенным женщинам, которые способны внушать все чувства от обожания до ненависти — все чувства, кроме мужских. Во дворце в комнате Императрицы находился портрет Марии-Антуанетты с детьми, подношение города Парижа. Найдутся ли люди, которые попытаются провести параллель между этими двумя несчастными женщинами: веселая, легкомысленная королева, покоряющая сердца, и серьезная, чуждающаяся людей и света Императрица. Королева провела всю жизнь на подмостках до самого конца. Императрица всегда взаперти за оградами и охранами, оторванная от мира сего. Блистательное ли окно дворца, слепое ли окошечко подвала — одно устремление мысли ввысь. Ни одной «фразы», ни одной позы, никогда о себе. Только обязанности, долг перед мужем-Царем, Наследником-сыном. Никогда перед людьми — всегда перед Богом. Все это отошло в безвозвратное прошлое — оно не страшно. Можно быть беспристрастным. Сопоставим женщин-правительниц всех времен и народов. Высоко и одиноко над ними стоит светлая, чистая женщина, мать, жена, друг, сестра, христианка-страдалица Ее Величество Государыня Императрица Александра Федоровна. Время шло… Почти полвека… Остается ли у кого еще в душе след от «Лазарета Ее Величества»? Помнят ли его – «милосердия двери»… Автор: Иван Владимирович Степанов. Приводится в сокращении. Источник: https://xn----7sbbz2c8a3d.xn--p1ai/family/miloserdiya-dveri-lazaret-eya-velichestva