Вспоминает Т.З. Виноградов,. 29-я стрелковая дивизия, 77-й Артполк : «С наступлением темноты майор Северский собрал на НП командиров, которые вместе с ним оказались отрезанными от своих, и приказал им вместе с бойцами пробираться мелкими группами через боевые порядки фашистов, установить связь со штабом полка и командирами дивизионов для продолжения боя на новых огневых позициях. Сам майор Северский, раненный в руку, остался на месте с небольшой группой офицеров управления полка, разведчиков и связистов. Он ждал указаний из штаба дивизии. Все время рядом с ним — начальник разведки 3-го дивизиона С. Ю. Аржевский. Он четко выполнял поручения майора, а когда автоматчики приближались к наблюдательному пункту, вместе с другими отбивался гранатами. Лишь когда Северский сел на трактор и повел 3-ю батарею, Семен Юрьевич отстал от него, так как с группой бойцов выполнял приказ майора. К исходу 29 августа соединения левого крыла 64-й армии получили приказ отойти на рубеж реки Червленная. Около 22 часов этот приказ передал командиру 77-го артиллерийского полка разведчик, посланный подполковником Павловым. Майор Северский приказал, соблюдая меры предосторожности, побатарейно двигаться на новые рубежи поселка Зеты. Головной трактор с первым орудийным расчетом и отделением разведки 3-й батареи решил вести сам командир полка. Темно. Не видно ни звездочки. Небо затянуто низкими тучами. Моросит мелкий дождь. Наша 2-я батарея начинает движение на Зеты. 1-я и 3-я уже ушли. Дороги нет. Ориентиров тоже. Савченко ведет нас по компасу. Вражеские танки со спящими экипажами темнеют совсем рядом. Так и подмывает расстрелять их в упор. Но это равносильно гибели. Ведь выходит из окружения не только 2-я батарея, выходят стрелковые части, штабы. Поэтому необходима тишина. Нам надо выиграть время и закрепиться на новом рубеже. В голой степи, где ни куста, ни деревца, ни укрытия, наши обескровленные части, находящиеся на марше, вновь попали под удар танков и мотопехоты противника. «Мне уже представлялось, — вспоминает об этом трагическом эпизоде Николай Николаевич Павлов, — что ничто не спасет отходящие части и они неизбежно будут разгромлены, истреблены огнем и гусеницами. Но именно в этот грозный момент на высоту втягивается батарея лейтенанта Савченко. Со всех ног бросаюсь к спасительным и как воздух необходимым сейчас орудиям. Передовая группа танков врага метрах 800 от нас, за ними еще и еще. Они отлично видят батарею и открывают по ней огонь. — Прикрой отход пехоты! — кричу я Савченко. Но командир уже и сам оценил обстановку. Под огнем врага развертывает он батарею, бьет по надвигающимся танкам. Я понимаю, что этот огонь с дистанции 700–800 метров алоэффективен, но не удерживаю командира. Орудийные выстрелы подбодрят пехоту, погасят растерянность, батарея привлечет к себе танки, свяжет их маневр и прикроет отход наших стрелков. Пусть же Савченко стреляет и, даже жертвуя батареей, спасает пехоту! Это — высшая честь для артиллериста! Вражескую мотопехоту как ветром сдуло с транспортеров, машины резко снизили ход, поотстали, танки тоже замедляют движение, задние останавливаются. Вижу: из верхней балки, в километре от нас, прямо под второй эшелон танковой группы, выскакивает батарея младшего лейтенанта Богдашина и... попадает под пушечно-пулеметный шквал противника. Гитлеровцы расстреливают ее в упор...» ( Богдашин Яков Иванович 1914. Павлодарская обл.,29 сд мл. лейтенант. Пропал без вести 29.08.1942. в районе: Сталинградская обл., Ворошиловский р-н, Зетовский с/с, с/з Зеты.)

Т.З.Виноградов: «Огонь батареи лейтенанта Савченко действительно приковал к себе внимание врага. Неравный бой длился 8 часов. Глухо доносились до нас то отдельные редкие, то частые выстрелы. Батарея Савченко, продолжая сковывать врага, дала возможность своей пехоте отойти подальше. Тяжелым, черным для нашей дивизии, да и не только для нее, стал день 30 августа 1942 года. В этот день тысячи воинов сложили головы в неравном и ожесточенном бою с врагом в бескрайних сталинградских степях. Лишь о немногих из них напишут потом в извещениях, что они погибли смертью храбрых и похоронены где-то в районе станции Абганерово, поселка Зеты или хутора Блинников. Для большинства же родственников место гибели их близких останется неизвестным на многие годы, и очень долго еще скупые, полные трагизма, надежд и ожидания слова «пропал без вести» будут тревогой и щемящей болью отдаваться в сердцах. А над едва приметным в степи бугорком, обозначившим последнее пристанище солдата, лишь ветер печально склоняет степные травы да укрывает его в непогоду верблюжьей колючкой и перекати-полем... Нестерпимо горьким был для нас и следующий день, когда небольшими группами, а то и поодиночке выходили бойцы и командиры артполка к Бекетовке, на южной окраине Сталинграда. Шли смертельно усталые, потрясенные увиденным и пережитым. Недосчитывались многих солдат, сержантов, командиров. Не вышел из последнего боя у хутора Блинников и наш командир полка Михаил Сергеевич Северский...» (Командир 77-го артполка майор Северский попал в плен. Северский Михаил Сергеевич 07.11.1904, Саратовская обл., Дата пленения 30.08.1942 г. Место пленения: Сталинград. Передан Гестапо/СД. Последнее место службы: 77 АП, майор. Дальнейшая судьба -неизвестна.)

Вспоминает Василий Иванович Алхимов, 29-я стрелковая дивизия, 106-й стрелковый полк : « В начале августа дивизию перебросили в район Котельниково. Немец шел на Сталинград, и командование решило, что наше место здесь.. В это же самое время пришло пополнение: несколько эшелонов бойцов, 208 стрелковая дивизия. Ребята из Сибири, крепкие, выносливые. Думали, вот они сейчас покажут фашистам кузькину мать. Но не тут-то было: разбомбили фашисты четыре эшелона солдат, все до единого погибли. Не успели даже ни одного выстрела сделать. День 8 августа мне запомнился особенно. В это время шли бои под хутором Чиков. Потерял я друга своего, земляка Федора Чищенко из 106 стрелкового. У него в кармане лежала бутылка с зажигательной смесью. И надо же пуля – дура попала не куда-нибудь, а именно в эту бутылку. Вспыхнул Федька, как спичка. Помочь я ему не смог, пытался с него огонь сбить, но безуспешно. Воды не было, да и жара стояла. Разве же тут потушишь? Так и сгорел он заживо. Ночью с товарищем решили похоронить Федора. Поползли. Стал я его тянуть за собой, а от него куски плоти отваливаются. Я покрепче взялся, потянул – оторвал руку. Взял за ногу – потянул ,оторвал ногу. Вытащить его не было ни какой возможности. А тут еще немцы открыли огонь из минометов. Мы слишком близко подползли к их позициям. Пришлось уходить. Так тело Федора и осталось, на поле брани лежать. апоследок, отстрелявшись и отбомбившись, сбросят немцы бочку дырявую с приделанной к ней изогнутой рельсой. Летит эта бочка с ужасающем воем на землю. Это они так на психику нам действовали. И вообще по-разному пытались вселить в наши души страх и смятение. Листовки агитационные с самолетов сбрасывали. А однажды сбросили какой-то мешок. Несколько человек осторожно подобрались к этому мешку посмотреть, что там. Мало ли, может они опять какую новую гнусность придумали. Открыли его потихоньку, а в мешке человек мертвый и на груди у него табличка с еврейской звездой и надписью: «Это ваш новый председатель» На войне живешь одним днем. Может так случиться, что это день последний в твоей жизни. И все это прекрасно осознавали. Планов на будущее не строили, плохой приметой считалось. Ранним августовским утром с двумя товарищами пошли за языком. Как позиции противника видны стали, поползли. Смотрим, вот удача немец: в окопе сидит, а вокруг тишина. Ближе подползли и видим, что это чучело. Фрицы мешок поставили и каску на него нахлобучили. Оглянулись, а нас со всех сторон уже окружают. Отстреливаясь, начали отступать. Удалось благополучно уйти... Однажды был получен приказ на отступление. Во время отступления пришлось дважды пробиваться из окружения. В землянке, где разместился штаб, на стене была надпись, оставленная нашими предшественниками: «Здесь оставаться нельзя, эта позиция известна немцам» Немецкие самолеты – разведчики , совершавшие облет, уже давно знали о расположении в этой местности окопов и блиндажей. Но наши командиры посчитали надпись провокацией, ведь бои шли за каждый метр земли. Решили дальше не отступать. Переночевали, а как только забрезжил рассвет, налетели «Юнкерсы» и начали бомбить. уцелел лишь потому, что внизу окопа был сделан глубокий подкоп, который между собой мы называли «лисья нора». Так вот я залез туда. Пока бомбили, сидел и думал, наверное, это будет моя могила, засыплет землей, и никто не узнает где погиб солдат Алхимов Василий. Перед глазами сразу пронеслась вся жизнь, вспомнил маму, папу, сестру с братьями. И самое главное, так не хотелось умирать. Бомбежка –это очень страшно. Нарастающий вой самолетов, многочисленные взрывы, крики солдат. Земля гудит и стонет. От взметающейся к небу пыли и комьев земли не видно солнца. Но она как внезапно началась, так же и закончилась, оставив после себя горы изуродованных человеческих фрагментов тел. В общем, словами это ощущение передать очень сложно. Бомбежка – это мясорубка. Если удастся спрятаться, то жив останешься. Но обычно после них уцелеть удавалось единицам. Во время этого авианалёта, полегли все командиры. Бомбой был уничтожен штаб. В живых осталось около 20 человек. В таком составе мы стали добираться до наших частей.

Было это 29 августа 1942 года. Оборона была создана тремя эшелонами, я находился в первом. Гитлеровцы нанесли массированный удар по нашей обороне. Авиация и артиллерия ударила по 2 и 3 эшелону, полностью уничтожив их. А по-нашему ударила танками 4-ая Армия немецкого генерала Гота. Ситуация была такая, что сразу ясно стало, что это мой последний бой. Уходить было некуда. Одному земляку удалось выйти из окружения. Лошадь от взрывов чумная бежала мимо, схватил этот парень ее за хвост. И понесла она его, так он изловчился на нее верхом взобраться и уйти. Пулеметчики немецкие стреляли вдогонку, но так и не попали. А тут и танки подошли. Успел я только спрятать свою красноармейскую книжку в норку в окопе. И как сейчас помню, выскочил из танка немец, здоровый такой, раза в три меня больше. На всю жизнь я его лицо запомнил. А у меня на поясе граната лимонка висела. Потянулся я за этой лимонкой, а он автомат на меня направил, палец указательный вперед выставил, имитируя выстрел, и спрашивает: « Пух, пух?» А потом спокойно так, показывает рукой чуть пониже пояса и говорит: «Киндер, киндер, цвай киндер». Я его понял, что детей у него маленьких двое, а я его убить хочу. И как даст он мне своим пудовым кулачищем, так искры у меня из глаз и посыпались. Очнулся я, а глаз сразу заплыл. Первым делом они с нас звездочки с погон и пилоток сдирать стали. У немцев принято так было. Хвастались между собой, кто сколько русских убил или в плен взял. Потом обыскали. После обыска построили в колонну и погнали на запад. Со мной в плен попал земляк мой Федор Клепов. В лагере для военнопленных встретил односельчанина Григория Черебедова, попавшего в плен двумя днями ранее, и Николая Зайцева. Николай, как старший по возрасту старостой был. Путь на Запад был длительным. Мы с Григорием в первых рядах шли. Долго пешком шли, устали, отстали немного. А как услышали, что ослабленных расстреливают, и быстрее зашагали…»

Из приведенных выше воспоминаний выживших и этом аду и документов следует, что 126-я стрелковая дивизия и приданные ей части: Житомирский и 3-й Орджоникидзевский курсантские полки, части 208 сд и 29-я стрелковая дивизия в этот день приняли на себя основной удар немецкого 48 ТК и понесли большие потери в бою, и что еще более жестоко - и при ночном отходе. В 29-й стрелковой дивизии на дату 25.07.1942 числилось 11 840 человек, на 25 августа - 7 424 человека, вышло 31 августа после боев из окружения всего около 900 человек. В 126 сд накануне немецкого наступления ( 25.8.42) числилось 3783 человека, вышло к Бекетовке 31 августа только 600 человек ( с приданными частями и остатками 208 сд вышло около 1000 чел.). 208 сд – вышло около 300 человек. ( ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ) #музыка