ПРОТЕРТЫЕ БОТИНКИ

ВОЖДЯ МИРОВОГО ПРОЛЕТАРИАТА
Однажды бывший глава Совнаркома Вячеслав Молотов поделился воспоминаниями:
"Мне до сих пор почему-то запомнилось, в голове сидит, даже представляю натурально, как Ленин провозглашает Советскую власть.
Я был позади трибуны... И мне почему-то помнится, что Ленин, обращаясь к аудитории, к залу стоял, и одна нога у него была приподнята — имел он такую привычку, когда выступал, — и видна была подошва, и я заметил, что она протёрта. Форма дырки даже отпечаталась в голове.."
Интересно, почему экс-главе правительства СССР, многое за свою жизнь пережившему и повидавшему, спустя добрых полвека с лишним из исторической сцены провозглашения Советской власти запомнился такой вроде бы ничтожный пустяк — форма дырки на ботинке В. И. Ульянова?
Может быть, потому, что это был совсем не пустяк, а... символ?
Ведь не один Владимир Ильич, а все люди, пришедшие к власти в Октябре 1917 года (или, по крайней мере, их основная часть, костяк), очень строго ограничивали себя в личных благах. И это была для них отнюдь не случайная черта, а коренное, фундаментальное свойство.
Что революционер-подпольщик Владимир Ульянов, пришедший в Смольный в парике и со сбритыми бородой и усами, носил дырявые ботинки — это совсем не удивительно. Но ведь такой же скромной его обувь оставалась и позднее, когда власть уже давно и прочно была в руках его соратников. В 1921 году один из слушателей речи Владимира Ильича заметил на правом его ботинке аккуратную заплатку возле мизинца...
Когда Ленину предлагали как-то улучшить его быт, он обычно отвечал риторическим вопросом: "Что сказали бы об этом рабочие?".
Лидия Фотиева вспоминала такой случай после революции: "У него [Ленина] мёрзли ноги в кабинете, и он попросил дать ему войлок под ноги. Войлок достали... Но позже удалось достать шкуру белого медведя. Большую, роскошную шкуру расстелили под письменным столом и креслом и были рады: и красиво и тепло будет Владимиру Ильичу. Но, придя в кабинет и увидев эту обновку, Владимир Ильич рассердился. Он сказал: "В нашей разорённой, полунищей стране такая роскошь недопустима".
Пришлось убрать шкуру и водворить на её место войлок". Другая похожая история: в декабре 1921 года, после смены истопников, в квартире Ульяновых по ошибке не топили целых девять дней. Ленин не жаловался, сидел дома, закутавшись шалью жены, и говорил своим домашним: "В Москве топливный кризис, ничего не поделаешь, не мы одни, а многие переживают этот недостаток".
Ещё раз стоит подчеркнуть: бытовая скромность и самоограничение были не личными качествами одного человека, таково было общее свойство всей революционной "элиты", если выражаться современным языком.
Илья Эренбург в романе "День второй" так рисовал портрет типичного представителя этой социальной группы, большевика Шора:
"Его послали в Лондон: продавать лес. Он встретился с крупным английским инженером. Англичанин спросил Шора: "Как вы работаете в столь мизерных условиях? Я читал, что в России редко у кого из специалистов ванна, не говоря уж об автомобиле. Может быть, вы мне скажете, сколько у вас зарабатывает такой специалист, как вы?" Шор поглядел на англичанина, и в глазах Шора показалось глубокое веселье. Он ответил: "Это называется — партмаксимум. Ерунда! Меньше, чем этот швейцар. Может быть, как дипломат, я должен говорить иначе. Но по-моему, правда куда лучше. У меня, например, нет машины. Иногда я жду трамвая полчаса и, не дождавшись, иду пешком. Мыться приходится в бане: два часа потеряны. Наша страна ещё очень бедная. Вы меня спрашиваете, сколько я получаю. Я мог бы вам ответить: столько-то — в рублях. Перевести на фунты трудней.
Но и не в этом дело. Я получаю радость. А сколько, по-вашему, стоит настоящая радость — ну, хотя бы в фунтах?.. Англичанин вежливо улыбнулся...".
Может быть, главный переворот 25 октября 1917 года в том и заключался, что на место государевых слуг в шитых золотом мундирах, усыпанных драгоценными орденами, пришли люди в бедной одежде и протёртой до дыр обуви? И, разумеется, с соответствующей психологией, системой ценностей, в которой личные блага и личное богатство занимали не первое, не второе и даже не десятое место. А ордена, медали, чины, звания и пр. и пр. поначалу вообще никакого места не занимали....
(с) Александр Майсурян