От «Желтого дьявола» — к Золотому веку

В предыдущем очерке серии «Золото в русской литературе» общий сюжет объединял сочинения двух периодически — единомышленников, временами — даже друзей: Максима Горького и Владимира Ленина. (Основания причисления Ленина к сонму российских литераторов изложены там же)… При многих расхождениях, спорах в отношении к золоту, они были едины. Первый пролетарский писатель «отвел душу» в памфлете «Город желтого дьявола», прокляв Нью-Йорк, — «город, поклоняющийся — Золоту».
Владимир Ильич в номерах 6-7 ноября 1921 года газеты «Правда» (не случайная проходная статья, а Итог 4 лет Советской власти, полугоду НЭПа) грозил после победы Мировой революции сделать из золота унитазы в общественных туалетах. В какой-то мере сегодня эти «заветы Ильича» выполняют пост-советские олигархи, генералы ГИБДД и подобных структур: пусть не общественные, но все ж именно — унитазы, именно — из золота.
Обличение «власти золота», «золотого тельца», «желтого дьявола», «чистогана», «презренного металла»… — одна из самых популярных тем мировой литературы и шире — искусства. «Люди гибнут за металл!», «Скупой рыцарь», «Кащей над златом чахнет»… Безусловно, большая часть этих произведений направлена против власти денег, разделяющих людей, ведущих к конфликтам, против «капитала», «эксплуатации человека человеком», убийств, войн. То есть направлена — против богатства, человеческой жадности, «капитала» вообще, лишь «номинированного» (и то не всегда) — в золоте. Но все же за этой тысячелетней ненавистью к богатству — постоянно проступала и ненависть — конкретно к металлу «Золото». В том же материале уже приводились цитаты из Максима Горького, клеймившего металл, — «Желтый дьявол». Ламартина, сравнивавшего Жажду золота с ожесточающей жаждой крови».
Два царя, две стороны древнегреческой мифологии и истории
Древние греки дали высший, классический пример самой изящной, красивой и поучительной насмешки над жаждой золота. Знаменитый миф о царе Мидасе, выпросившим у богов дар превращать всё, к чему он прикасался, в золото, и умершим от голода и жажды: еда и питье, коснувшись его уст, тоже превращались в золото… Но это — самая краткая редакция мифа, пересказываемая в наше, совсем не-классическое время, для быстрого внушения детям вывода, «морали басни»: жадность — это нехорошо. Золото, мания богачей — бесполезно в сравнении с простыми и нужными продуктами: молоко, хлеб, без которых золотой царь Мидас умер…
Но продолжение древнего сюжета, не вошедшее в наши «сокращенные программы», повествовало о том, что царь Мидас сумел умолить богов снять это проклятие. Боги назначили ему речку в Малой Азии, где он искупался и избавился от «Синдрома царя Мидаса». Так сказать, вылечился. Молоко, хлеб и всё, чего он касался, больше не превращалось в золото, зато… песок речки, где он, снимая проклятье, выкупался, стал — золотоносным. И далее у греков следовал переход к следующему «мифу», точнее — уже к реальной истории. Впрочем, у греков Миф был средством познания мира, не был строго отделен от Истории, Географии.
В продолжении на авансцену вступает другой царь — Крез. Именно в его царстве Лидии, на берегах рек Герм, Каистр и особенно Пактол — добывали «электрум, белое золото». Изящное объяснение греков: как и почему лидийский царь Крез стал «богат как Крез», а его золотые приношения храму и Дельфийскому оракулу — напрочь перекрыли дары всех греков. Лидийцы первыми начали чеканить монету из золота фиксированной чистоты. И здесь я рискну проиллюстрировать притягательность Мифа о царе Мидасе — кратким фрагментом уже из собственного романа «Сумма искр» (текст — в стадии завершения, работа была прервана как раз в связи с получением президентского гранта, необходимости переключиться).
Мать главной героини весьма неудачно вступала в связи (разной продолжительности и статуса) с богатыми мужчинами. И дочери, наследовавшей её красоту, дала наставление: непременно разбогатеть самой без посредства любовника, мужа... Выполнение этого завета, погоня дочки за деньгами и составили часть сюжета романа, но в контексте нынешней книги имеет смысл упомянуть, каким именно вывертом мидасового мифа — мать пояснила ей необходимость получения собственного состояния. Опасно-де бедной девушке вдруг «озолотиться», разбогатеть в качестве содержанки или даже жены богача, «олигарха» (еще один греческий термин), а потом вдруг — «раззолотиться». Такая метаморфоза сродни ядерной реакции, алхимическому превращению — «губительна для душевного мира, твоей природы», — убеждала она дочь.
И для дальнейшего пояснения мать придумала свое продолжение древнего мифа: как именно царю Мидасу можно было спастись самому, не умоляя богов о прощении? Дочь, усвоив, позже передала своему компаньону по полу-коррупционной афере, «подельнику» — это как загадку: «Чего надо было коснуться Мидасу, чтоб спастись, выбраться из ловушки богов?» Оказывается: Мидасу надо было коснуться… слитка золота! И метаморфозная машинка сломается, программа, запущенная богами, зациклится: надо превращать — а как?.. Так она объясняла компаньону, что собственное состояние, «золото» — сделает безопасной её связь с очень богатым мужчиной, который ей нравился.
Итак, ненависть к золоту, эмоциональный, интеллектуальный, а порой и «физически» выраженный протест против его власти — постоянный мотив в истории человечества. Случались и кратковременные «победы» над золотом. Религиозные сообщества, например, коммуны анабаптистов в Германии обобществляли имущество, «обнуляли» жажду золота, богатства. Упоминавшиеся периоды вроде раннего Средневековья известны переходом к натуральному хозяйству, — практически исчезновением золота, денег. Главный довод критиков золота вполне сформулирован в том отчете о Парижской выставке 1867 года: золото бесполезно в сравнении с тем же железом, оно просто — излишне. Но это обвинение может стать пунктом к размышлениям об «излишнем» — вообще. И в итоге, если не оправдать Золото, то хотя бы правильно его позиционировать, подобрать ему аналоги, другие «бесполезные излишества», самые известные из которых: Пряности и Пушнина («Мягкое Золото»).
И Пушкин со свойственной ему мягкой иронией вспоминал Евгения Онегина, рассуждавшего: «…как государство богатеет, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет». Вот для чего ранее приводились примеры Пряностей, Соболя, вроде бы излишних для Европы и России. Пряности, если вдуматься, — не утоляют, а наоборот, возбуждают Голод… А Холод? — У России и в европейской ее части было в избытке любой пушнины — утилитарной защиты от Холода. Но казаки пошли за Урал именно в погоне за Соболем. Так две погони за «излишествами» привели к открытию Америк, освоению Сибири. И там, и там в итоге нашлось Золото. Обличавшие его «излишнесть» — правы, но это лишь один взгляд на историю человечества, фиксация издержек, убийств, войн.
Но другой взгляд на Историю подсказывает, что сверхусилия человек прилагал лишь в погоне за «излишним». Века натурального хозяйства, периоды, в которые «не нужно золота ему, когда простой продукт имеет» оставляли людей, народы в состоянии равновесия, счастливого покоя. Двойная ирония в том, что такие счастливые периоды называли «Золотой век», хотя их спокойное счастье и состояло в отсутствии денег и золота.
Песенное золото
Как и в русской литературе — в песнях золото чаще блестит как образ, символ богатства. Или — эпитет, комплимент… — золотым людям, женщинам, годам-воспоминаниям. А «презренному металлу», его добыче, песен посвящено — пальцев одной руки хватит пересчитать, а перед тем еще и поискать. Мало кого вдохновлял визуальный, тактильный (перещупывание) контакт с золотом — не самый стяжательный мы все же народ. «Золотой телец» у нас превращается в «Золотого теленка», а единственный фанатичный «жрец» его запоминается лишь крайней степенью отщепенства, убогостью на фоне веселого карнавала прочих персонажей и «ветчинным рылом» (убийственная деталь портрета)… Но и отобрав самые «фактурно» золотые песни, вслушавшись, убеждаешься: там не «Кощей над златом чахнет», не «Скупой рыцарь» перебирает монеты… Но лишь страдания каторжных, тяжелый труд, или — редчайший случай: профессиональная гордость добывающего золото — для своей Страны.
Об этом песня Натальи Калининой на музыку (совсем не банальную!) — Аркадия Стародубцева: «В этих краях добывается золото самой большой и великой страны». Ищешь далее… вот вроде — «Старательский вальсок» Александра Галича. Но и там — не металл, а популярный эпитет:
Но поскольку молчание — золото,
То и мы, безусловно, старатели.
Но все же есть песня и о настоящих старателях. И кого? — самого Вадима Козина, кумира публики 1930—1940-х годов. Отец его — петербургский купец первой гильдии Алексей Гаврилович Козин, мать — цыганка Вера Ильинская из известной династии певцов. От молодого тапера в Ленинградских кинотеатрах Вадим быстро прошел ступени артистической карьеры и вскоре гастролировал по всей стране. Прекрасный от природы голос и пробудившийся сочинительский талант обеспечили концертам — аншлаги, пластинкам — продажи с очередями, давкой и конной милицией. Во время войны он давал концерты на фронтах, переезжая в специально выделенном вагоне.
Биография народного любимца расцвечена, как подобает народными же легендами. Аккомпанировал якобы Сталину, певшему народные частушки. На конференции в Тегеране 1943 года в рамках некоей «культурной программы» выступал перед главами Коалиции вместе с Марлен Дитрих, Изой Кремер и Морисом Шевалье. Сухие справочники опровергают эти фантазии, но — увы — подтверждают другие детали — приметы суровой эпохи. В 1945 году Козин был осужден на 8 лет. Возможно, обругал Лаврентиея Берию, не выполнившим обещание об эвакуации родных Козина из Ленинграда, возможно, не пел песни о Сталине — эти «причины» ареста тоже близки к легендарным, зато его эпопея в «Дальстрое» — высокий реализм.
От гибельных тяжелых работ его спасла Колымский меценат Александра Гридасова. Начальник Маглага Севвостлага и по совместительству жена/сожительница главы всего «Дальстроя» генерала Никишова, она организовала в Магадане свой театр. Тут историю Вадима Козина подхватывают «Гомер Дальстроя» Варлам Шаламов. Упоминает певца он в связке с его покровительницей. Гридасову он вывел в образе «комсомолки Рыдасовой», получившей от своего сожителя Ивана Фёдоровича (Никишова) подразделение Маглаг, и «…превратившейся в зверя. Она ссылала, давала дела, сроки, „довески“ и стала в центре всяческих интриг, по-лагерному подлых». Правда, Евгения Гинзбург в «Крутом маршруте» дает Гридасовой характеристику почти противоположную. Помогла ей воссоединиться с сыном, будущим писателем Василием Аксеновым. А после «оттепели» вернувшись в Москву, Гридасова почти нищенствовала: богатств на Золотой Колыме не скопила. И что характерно, деньги, жалкие «рубли до получки» она просила у своих бывших зэков. И дважды характерно: они ей ссужали.
Впрочем, о злой беспощадной принципиальности Варлама Шаламова было сказано в Главе «Эдуард Берзин и Варлам Шаламов», жаль, страница той истории уже перевернута, — а ведь вполне шекспировский сюжет остался за проржавевшими воротами «Дальстроя». Зэк и герой Колымы уже следующего поколения Вадим Туманов подхватывает историю жизни (оказалась длинной, 91 год) Вадима Козина. В книге воспоминаний о которой будет упомянуто. Туманов описывает такой колымский случай:
«Собравшимся на его концерт Козин вдруг объявляет, что он приехал петь для заключенных. И просит всех из охраны, лагерного начальства покинуть зал (столовую), остаться лишь зэков. Короткое замешательство, но все же начальник лагеря дает знак и все надзиратели с офицерами, членами семей — уходят».
Удивительно. Когда Вадиму Козину вернули свободу, вернулась и популярность, правда… с поправкой на смену эпох. Он мог выбирать для жительства любой город Союза, — но остался в своем Магадане, подтвердил свою песню о любви городу. Здесь он принимал гостей «с материка»: знаменитых музыкантов, писателей. Здесь же он записывал свои песни, расходившиеся на магнитофонных лентах по стране. Здесь же с 1995 года — его музей, а неподалеку, с 2013 года, — памятник.
О памятниках «нерукотворных»
В 2009 году в Британии популярным певцом Марком Алмондом был выпущен диск с кавер-версиями песен Вадима Козина на английском языке. И конечно, главный «нерукотворный памятник» — его песни, в том числе и эта: «Песня о первом золотоискателе». Автор слов, записано: «В. Гольдовская». (Псевдоним или удивительное совпадение?) Музык В. Козина:
Отстегну я пуговку у ворота,
Закурю и песню запою.
Кто сказал, что лето слишком коротко
В золотом загадочном краю?
… … …
Специализированный поиск возможно и пополнит сей список песен о золоте, но, полагаю, количество все равно будет невелико. Но… — качество любого «хит-парада» мира поднимут, даже вознесут два песенных шедевра, посвященных краю первой российской серебро- и золотодобычи. Край этот огромен, но две гениальные равновеликие песни, удивительным образом «сужая круг», подводят нас практически к одной точке. Там, где Забайкалье встречается с Байкалом, а каторжанин — со Свободой. Поистине поразительное «месторождение»: два крупнейших самородка русского искусства обретены, пошли в народ — практически из одного пункта, маленького отрезка, части огромной страны. Справочники сообщают: «По диким степям Забайкалья» — « русская народная песня литературного происхождения», автор слов — Иван Кондратьев. Правда, называют и других авторов, но в большинстве источников — он. «Славное море — священный Байкал» — романс на стихи Дмитрия Давыдова. В обоих случаях указано: музыка народная. А «народ», если без околичностей — каторжники, зэки 19-го, 18-го веков.