Успех коммуны в 1930-х годах

В отличие от всех других иностранных коммун, Сиэтл сохранился и, в конце концов, процветал. В 1924 году, во время второго сбора пшеницы, Энох Нельсон сообщал, что эксперт всесоюзного управления сельского хозяйства, путешествовавший по стране и инспектировавший урожай пшеницы, объявил, что в Сиэтле «лучший урожай пшеницы, который он видел в этом году».
Он же и распорядился зарезервировать весь урожай на семенной материал. Американский журналист и писатель коммунистической направленности — Анна Луиза Стронг, — сообщала о похожей ситуации в 1933 году. По подсчётам Азово-Донского сельскохозяйственного союза, Сиэтл произвёл около 306 тонн зерна, что поставило его на одиннадцатое место по производству в регионе среди предприятий. К 1927 году коммуна смогла продать государству почти в пять раз больше зерна, чем в 1923 году, без значительного увеличения числа членов. В том году (1927) коммуна продала 52 % всей своей продукции, а в следующем году увеличила этот показатель до 63 %. Благодаря эффективному американскому оборудованию члены коммуны к концу 1920-х годов утверждали, что им удавалось затрачивать в 10-20 раз меньше труда на гектар, чем «при прежнем крестьянском труде», и производить в десять раз больше зерна. К десятилетнему юбилею коммуна могла с гордостью похвастаться:
более чем тысячей квадратных метров жилых помещений;
двумя современными коровниками с бетонными полами, каждый из которых мог вместить сто голов крупного рогатого скота;
двумя большими силосами для корма скота, свинарниками, вмещающими более тысячи свиней;
овчарней почти на 400 голов;
зернохранилищем;
двумя большими сараями для зерна;
несколькими ветряными мельницами для подачи воды и двумя большими резервуарами для воды;
механической мастерской;
деревообрабатывающим цехом (где изготавливали двери, окна и мебель),
кирпичным заводом и лесопилкой;
и они как раз заканчивали строительство столовой на 350 мест с современной кухней и пекарней.
Помимо выращивания типичных сельскохозяйственных животных и растений (всего девяти видов зерновых), коммуна высадила тысячи деревьев для защиты от ветра и создания тени вдоль улиц своей деревни, среди которых были американские фруктовые деревья. Обширные огороды и некоторые сады полностью из цветов, к которым они привыкли в Соединённых Штатах, также имели место быть. Анна Луиза Стронг в августе 1933 года сообщала, что её ужин включал десять абрикосов размером с персик, поскольку деревья были особенно урожайными. Однако в 1936 году Эдме Элизабет Моника Дэшвуд сообщала, что сады с яблонями, сливами и вишнями приносили не очень хорошие плоды, хотя виноградники процветали. Коммуна даже выращивала табак для своих членов, 90 % которых курили.
К 1928 году, несмотря на расходы на технику и здания, коммуне удалось накопить финансовый резерв чуть менее 45 000 рублей (почти 23 000 долларов США по официальному обменному курсу 1928 года, но менее 2 600 долларов США по покупательной способности для промышленных товаров за пределами Советского Союза в 1928 году или более 39 000 долларов США по покупательной способности в 2020 году).
Общественная жизнь в Сиэтле
Жизнь в коммуне не ограничивалась только работой. У некоторых коммунаров были сравнительно большие личные коллекции книг, привезённых с собой. Гости описывали членов коммуны как грамотных, всесторонне развитых людей. В свободное от работы время они участвовали как в партийной жизни, так и в общественных мероприятиях. В коммуне проводились двуязычные занятия по сельскому хозяйству и политологии (последнее было вариантом партийной деятельности). Для отдыха члены коммуны посещали драмкружки и радиокружки, а также небольшой «оркестр» с инструментами, привезёнными из Америки. По вечерам столовая коммуны регулярно превращалась в «клуб» для выступлений оркестра, драматического кружка или просмотра фильма. В конце 1924 года Энох Нельсон отмечал, что они пытались показывать фильм каждую субботу вечером, но не всегда могли это сделать. Большинство фильмов, пояснил он, были образовательными: о сельском хозяйстве и скотоводстве, — но иногда встречались и комедийные. Такие культурные мероприятия иногда были доступны и для местных крестьян.
В праздники, особенно в Международный день трудящихся 1 Мая, коммуна устраивала танцы и показывала фильмы, на которые приглашала крестьян из ближайших деревень. В одном из источников описываются танцы в американском стиле, которые продолжались с субботнего вечера до воскресного рассвета. Айли Тархала, приехавшая в Сиэтл в 1923 году в возрасте четырнадцати лет, вспоминала в 1984 году, что многие молодые люди жившие неподалёку, посещали танцмероприятия в Сиэтле. Григорий Филиппович, родители которого приехали в Сиэтл в 1922 году, вспоминал, что в коммуне также проводились джазовые вечера — вероятно, это был первый джаз, услышанный в регионе.
Брак часто в Сиэтле был неофициальным, и те, кто хотел жить вместе, просто просили семейного жилья. Некоторые члены коммуны, конечно же, поженились ещё до прибытия в Сиэтл. Однако в коммуне не было ни церкви, ни каких-либо органов ЗАГС, связанных с браком. Желающие получить официальное свидетельство могли зарегистрировать брак в ближайшей деревне, где таковой ЗАГС был.
Уход за детьми также был общим. Осенью и зимой дети посещали начальную школу в коммуне. Дети старшего возраста учились в Сальске. Дэшвуд описывала здание школы в Сиэтле как «одно из лучших», но считала, что в ней недостаточно места для 50-60 детей, все из которых были младше семи лет. Все дети, по её мнению, «выглядели очень здоровыми и крепкими» и «жили почти исключительно на открытом воздухе». Позже Айли Тархала вспоминала, что от тех, кому было больше четырнадцати, ожидалось, что они будут работать — мыть посуду, убирать, работать в поле, подавать еду, — но, по её мнению, это была не тяжелая работа для молодежи. Согласно характеристике коммуны за 1928 год, 14 детей (вероятно, все дети до 14 лет) состояли в пионерской организации. Кроме того, 29 подростков и юношей состояли в комсомоле.
Несмотря на обещание «полной свободы действий в рамках общей законности», коммуна налагала некоторые ограничения на поведение людей. Коммунары гордились тем, что у них «нет религии» (ведь к религии люди обращаются, когда для них жизнь страшная и непонятная, а в СССР было не так), и по прибытии они немедленно превратили небольшую пустующую церковь, одно из немногих пригодных для использования зданий, в свою первую школу. Коммуна — или, по крайней мере, её руководство — также избегали алкоголя, особенно самогона. В 1923 году, когда приезжий советский журналист спросил, пьёт ли коммунар русский самогон или виски на американский манер, Хендриксон в ярости ответил: «Какой самогон? Разве он не запрещён вашим правительством? Как вы можете задавать такой вопрос? Должны ли мы делать то, что запрещено законом, тем более законом столь логичным и полезным?» — Хендриксон имел в виду либо советское введение сухого закона, длившееся до 1923 года, либо советскую монополию на производство алкоголя после этого, которая была направлена, в частности, на ликвидацию самогоноварения.
Советские иностранные коммуны в целом казались советскому крестьянству довольно странными, и строгий уклад жизни сиэтлской коммуны, её отвержение алкоголя и религии, а также её сомнительная мораль, возможно, ограничивали привлечение новых членов из числа местных крестьян, несмотря на разъяснительную работу. Помимо праздничных торжеств и субботних танцев, на которые приглашались местные крестьяне, коммуна также помогала им, предоставляя медицинскую помощь и делясь своим опытом в механизированном сельском хозяйстве. Ограничения, наложенные на Коммунистическую партию США, сдерживали набор рекрутов в Штатах, ибо тогда из США в СССР капиталистами фактически была запрещена миграция. К 1928 году численность коммуны выросла до 260 человек, в основном за счёт 121 человека из-за рубежа.
Экономический успех и продолжающаяся этническая рознь
По мере роста численности коммуна расширяла свою деятельность и вводила в обработку всё больше земель — к концу 1920-х годов она достигла почти половины от общей площади. Коммуна установила рекорд производительности, когда один из её гусеничных тракторов американского производства проработал 2 501 моточасов за год, что стало лучшим показателем для любого трактора во всей стране. Такое достижение было отражением не только качества их американского оборудования, но и навыков механиков и машинистов коммуны, прошедших обучение в Америке, которые не только выполняли текущее обслуживание, но и должны были изготавливать сложные запасные части, а также предоставляли аналогичные услуги для близлежащих ферм.
Нельсон привёл пример изобретательности механиков: они изготовили сменные головки для кормодробилки из старой автомобильной оси. Действительно, в какой-то неназванной газетной статье 2002 года отмечалось, что один из оригинальных плугов и некоторые из оригинальных деревообрабатывающих или металлообрабатывающих станков (какие именно, тоже неясно) всё ещё использовались. Ещё в 1925 году советское правительство направило студентов-аграриев из Москвы и Ленинграда для работы с сельскохозяйственной техникой коммуны, многая была необычной и уникальной для Советского Союза того времени. Тем не менее в 1926 году коммуна захотела купить больше американской сельскохозяйственной техники, но советское правительство отказало ей в разрешении на отправку советских денег в США для этой цели. Т.к. Советскому Союзу позарез нужны были деньги самому.
Помимо и так передового оборудования и квалифицированных рабочих, успех Сиэтла был в какой-то степени, — вероятно, во многом: — обязан идеологической преданности членов коммуны. Или, по крайней мере значительной и влиятельной их части — идее равноправной общинной жизни, их версии коммунизма. Практически с самого начала местные и региональные СМИ превозносили Сиэтл как образец общинной жизни. Михаил Козлов, журналист региональной газеты «Трудовой Дон», особенно подчёркивал, насколько сиэтлская коммуна по-настоящему следовала коммунистическим идеям. Он также писал о коммуне в 1923 году:
«Здесь порядок, опрятность, чистота, свежий воздух и нет мух. Я снова спрашиваю себя: почему у русских этого нет? В конце концов, эти американцы — всего лишь русские [независимо от того, из Финляндии или из других мест бывшей Российской империи]. Они просто эмигрировали в Америку, так почему же они стали как люди с другой планеты?»
Подобные достижения, казалось, вызывали у Козлова не только восхищение, но и зависть. Он цитировал председателя: «"Мы, — сказал он, — не можем жить без элементарных удобств. Я был в шоке от того, как русские живут без электричества и телефона". Он отошёл от меня, словно я был виноват в том, что русские живут в деревне без электричества и телефона. Невозмутимо он сунул сигарету в рот, полный золотых и чёрных зубов». Тем не менее сиэтлская коммуна в небольших масштабах добилась того, чего желали великоросские коммунисты — коммунизма на селе. Её успех стал образцом в 1929 году, в преддверии решения о коллективизации сельского хозяйства. «Правда» представляла Сиэтл как образец машинного сельского хозяйства, которым вскоре станут пользоваться все колхозы. В предыдущих статьях «Правды» Сиэтл превозносился как «величайший в Советском Союзе по силе», а в номере за 1929 год была опубликована статья, написанная в форме письма коммуны рабочим Москвы и Ленинграда.
Статьи о коммуне часто фокусировались на её многонациональном составе, но подчёркивали, что коммуна была счастливым сообществом. В обзоре международных коммун, проведённом Региональным земельным управлением в 1927 году, члены Сиэтла были перечислены по национальности:
один латыш (он же глава — Саулит),
одна эстонка (его жена),
семь русских,
27 белорусов,
29 украинцев,
135 финнов.
В анкете, посвящённой недостаткам коммуны, русские, возможно, образовали блок, поскольку ровно семь респондентов назвали «финских граждан» главным недостатком коммуны, а несколько утверждали, что финны «ненавидят» русских. Финны жаловались же ровно противоположно на русских и не позволяли членам коммуны финской национальности вступать в брак с русскими. В отчёте отмечались сельскохозяйственные успехи коммуны, и финнов призывали быть более внимательными к русским. Однако это вмешательство не остановило конфликты между финнами и другими национальностями коммуны. Советское руководство понимало, что это ничем хорошим не закончится, и в 1929 году правительство Карело-Финской ССР пригласили группу членов коммуны Сиэтла в Карелию для организации аналогичной сельскохозяйственной коммуны «Хиилисуо»: «Угольное болото». Лео Лейно, один из самых идейных финнов в руководстве коммуны, объяснил причины переезда в Карелию в статье в журнале «Красная Карелия» в середине декабря 1929 года