Воспоминания о праздниках в МГУ.

К 270-летнему юбилею любимого универа
К Юбилею Московского Университета постарался вспомнить лучшее, что было связано с ним — и сейчас расскажу не про вдохновляющие нас лекции, а про студенческие забавы и праздники, которые мы устраивали.
С 1973 года по 1979 год я учился на Физическом факультете, с 2002 по 2012 работал, до сих пор являюсь приглашённым профессором Кафедры Биофизики. Кроме того, уже более двадцати лет провожу литературные конкурсы и Турниры поэтов на физическом факультете.
В конкурсах этих участвуют студенты с самых разных факультетов, и там мы познакомились с нейробиологом Верой Толченниковой, с которой позже написали книгу «Ключи от головы». В МГУ я смог защитить две диссертации и стать членом Теннисного Клуба, был награждён медалью «За вклад в развитие традиций физического факультета МГУ»... Родной Университет дал мне столь много, что я посчитал своим долгом написать три книги о его отце-основателе — Михаиле Ломоносове.
Две игры
На первом курсе студентам было дано право выбирать себе специализацию в игровых видах спорта. Я уже имел спортивный разряд по волейболу — и здесь обрёл себе кучу приятелей. Волейболом занимались на нашем курсе люди зрелые, кто-то из них пришёл после армии и подготовительного отделения, был даже гражданин Финляндии (он служил прежде в войсках ООН, дослужился до майора). Мои новые приятели были старше меня года на три-четыре, но разница в жизненном опыте у нас была колоссальная. Я играл лучше них в волейбол — в родном городе был у нас хороший тренер — и потому они, как люди положительные, стали меня уважать. В волейбольном зале я познакомился и со старшекурсниками Сашей Слепковым и Володей Макаровым, они меня научили уму-разуму: рассказали, что можно записаться в библиотеку Филологического факультета, что во многом определило мою жизнь в Университете. Я возглавил сборную курса и купался в лучах местной славы: спорт меня поддерживал первое время в МГУ. Когда я написал три контрольных по матанализу на двойки, мне даже предложили перейти в Институт физкультуры, эту историю я потом изложил в рассказе «Три двойки», который вошёл в книгу «Смеяться и свистеть».
Игр с волейбольными неофитами явно не хватало — и я начал искать себе более серъёзные тренировки. В 1973 году была организована новая волейбольная секция в МГУ. Называлась она официально «Второй состав», занималась в новом гуманитарном корпусе (как раз там находился Филфак и его библиотека). Здесь был построен новый же спортзал, разделённый на две части — в одной девицы махали ногами под фортепьяно, в другой мы гоняли мяч с криками и визгом. Жизнь была полна настолько, что, приходя вечерами в общежитие, я задирал онемевшие от тренировок ноги вверх, опирал их о стену — и так мог лежать часами, переваривая ужин в студенческой столовке вместе с формулами Матанализа. Как-то я умудрялся ещё и читать худлит — там же, в библиотеке, брал Воннегута, Камю, Сартра, Ануя — и прочих модных писателей, за которыми выстраивались очереди: эти книги давали на два-три дня, так что приходилось их проглатывать залпом.
Когда пришла весна, ребята из общежития затеяли вылазки в парк: играть в футбол. К своему удивлению, я начал делать успехи и в футболе. Я никогда не умел «водиться» и в школе, в классе своём считался чуть ли не самым слабым игроком, надо мной надсмехались как над «мозгляком» — неуспехи в футболе компенсировались успехами в математике. Однако в Университете все перевернулось: оказалось, что среди «мозгляков» я котируюсь выше среднего. Особенно хорошо у меня получались индивидуальные проходы и голы (пасовать я не умел, водиться так и не научился). Футбольная удача вскружила голову. С детства футбол был для меня недосягаемой, высшей игрой: люди решали в ней задачи ногами, а не руками. Руки гораздо лучше приспособлены для любых манипуляций — и тот факт, что игра руками была в футболе запрещена, усложняло решение задач игры. Футболисты мне казались существами иного вида — что-то вроде гениальных обезьян, которые, как известно, прекрасно владеют стопами ног.
Я пылал к футболу неразделенной любовью. И вот она разделилась! Незнакомые ребята признали мои способности. Игра эта была излишне страстной, она захватывала целиком — и я боялся сгореть в её пламени: сердце колотилось слишком быстро, я нёсся напролом и, сам не желая того, бил, костылял по ногам других — в общем, нависала угроза травматизма и неприязни, обид и огорчений. Поэтому я сдерживал свои порывы — варвару футбола, мне не хотелось показывать свою дикость.
В этом парке на улице Дружбы я стал на миг королём футбола: забил голов больше всех! Никто не знал о моих недостатках — и я мог изменить тактику игры так, чтобы выпятить сильные стороны и скрыть слабые... Мои усилия не пропали даром — там, на футбольной полянке, я обрёл друга, который надолго сохранил ко мне уважение. Этот белобрысый парень с широким открытым лицом, сам вызывал доверие и приязнь. На этого человека можно было положиться. Он поверил тогда в мои способности — и остался рядом на всю университетскую жизнь. Хотя мы почти не играли больше в футбол, нас не связывали никакие особые интересы до последнего курса, — но мы поселились вместе в общежитии главного здания МГУ, и я вошёл в круг его друзей.
Когда Владимир Попов — так звали моего друга — и компания его приятелей в преддверии окончания университета воспылали желанием оставить и свой след в истории факультета и возродить легендарный Праздник Архимеда на физфаке МГУ, я оказался у него под рукой. Попов имел творческий опыт: снимал с друзьями любительские фильмы. Сценарий праздника мы придумывали вместе. Я стал одним из режиссёров — так как к тому времени написал уже диплом, — имея массу свободного времени. В начале мая состоялся праздник: первый День Физика после чёртовой дюжины лет перерыва. Мы самозабвенно отдавались игре: на ступеньках факультета учёные мужи в мантиях и париках тащили баржу науки. Баржа не тащилась — все дело было в трении. Так мы изобразили причину тех явлений, которые позже стал известны под именем «застоя». На роли учёных мужей я «подписал» приятелей, с которыми жил некогда в одной комнате общежития и учился в одной группе.
Игра в волейбол, с которой я начинал университетскую карьеру, плавно перешла в игру в площадном театре. Мы создали Клуб Поэзии и свою театральную труппу, начали делать факультетские праздники...
Клуб ФАВН
День Архимеда мы возобновили в 1978 году, и так как вся наша компания училась на последнем курсе, встал вопрос — кто же будет делать праздник дальше? Завербовать младшекурсников на дело непонятное, которым надо заниматься раз в году, было нереально, и потому мы решили организовать постоянно действующий клуб, даже целых два — один Клуб Поэзии, а другой — ФАВН (Физическая Ассоциация Весёлого Направления). Структура клубов была свободной: в них могли войти все творческие силы факультета: поэты, художники, музыканты. В результате в клубы втянулось десятка два приятелей, которые нашлись в основном в наших подшефных группах (кое-кто из нашей компании был шефом в группах младшекурсников).
Целый год мы валяли дурака, собирались в компаниях по интересам: то проводили юмористические конкурсы, то заседания Клуба Поэзии, где рассуждали о Пастернаке и Есенине и читали стихи, то ставили спектакли, — а вот к весне нам предстояло одно общее дело: День Архимеда. В ГАИШе (Государственном Астрономическом Институте им. Штернберга), тоже учились студенты физфака. В День равноденствия здесь устраивались классные концерты, и мы выловили в ГАИШе сильного автора — Петра Кортунова, который нам навалял ямбом сценарий нового праздничного представления: «Сказку про Емелю». Сюжет мы придумывали скопом, используя метод «мозгового штурма». Талантливый студент решает «Задачу трёх тел», и оказывается, что в мире существуют Нечистые («Нечисто физические силы»), которых физики не учитывают и держат в чёрном теле... Как сейчас не сказать, что это было предсказание открытия «Тёмной материи» и «Тёмной энергии»? Костюмы нам удалось добыть из Большого Театра, так что и царь Дадон и черти щеголяли в тех же шикарных нарядах, что и прославленные мастера сцены. Вот начало пьесы — на разные голоса глашатаи кричат:
Что за волнение с разных сторон?
Прибыл с ревизией царь наш, Дадон!
Вдруг ни с того ни с сего захотел
Знать наш монарх состояние дел.
Что ж, отчитаться пришла нам пора.
Шапки долой, на колени, ура!
В «нечистых» ходили Змей Горыныч, черти и русалки — они были олицетворением сил творчества, без которых наука невозможна. Сам я был режиссёром и исполнял роль Третьей головы Змея Горыныча.
Нам удалось «замутить» шикарный праздник, представление на ступеньках перед факультетом открывало День Физика и прошло с успехом при огромном стечении народа. Конечно, тогда было развлечений поменьше — ни компьютерных клубов, ни домашних кинотеатров... Но и театр наш был не просто театром, в нём выражала свои идеи самая передовая молодёжь страны. День Физика шагал по СССР — мы ездили на праздник в Тбилиси и принимали гостей из десятка университетов со всей страны. Конечно, нашу генеральную репетицию мы были обязаны показывать представителям партийного комитета, — но никаких особых препонов нам не ставили: в том же парткоме сидели люди, которые сами участвовали в днях Архимеда лет двадцать назад. Придумали мы тогда и новый обряд: «Посвящение в студенты» — и провели его впервые в 1979 году, стуча по лбу первокурсников яблоками Ньютона и ставя печати на ладони:
— Обязуешься ли неукоснительно исполнять Закон Всемирного Тяготения Ньютона, как и другие физические законы?
— Обязуюсь!
— Получай же печать закона сего в знак строгости иго исполнения!
Стук по лбу — и яблоко в руку студенту.
В подмосковных лесах эти праздники с разными вариациями проходят с тех пор уже больше сорока лет... Было много чудесных затей, всех не упомнить, — например, мы встречались с Львом Терменом, легендарным изобретателем Терменвокса, и он показывал мне, как когда-то Ленину, работу своего прибора. Я ушёл из самодеятельности в 1980 году (пора было работать над кандидатской диссертацией). Подросла уже и замена нам, заработала созданная структура — и можно было уходить на покой, сдав дела студентам, которые сами не хуже нас разбирались в поэзии и умели веселиться — без подсказки «стариков», каковыми чувствовали себя мы в свои 23-24 года.
Клуб Поэзии мы передали Тимуру Семёнову, отец которого работал в Литературной газете (этот Клуб существует и по сей день). Так как аспирантура моя проходила в Академии Наук, то уже формально с МГУ я не имел никаких отношений. Дружеские связи нашей компании сохранялись в совместных походах на байдарках и поездках на дачи, мы следили за развитием Клуба Поэзии и ФАВНа ещё какое-то время, пока не появились уже и дети, и прочие заботы не вытеснили из наших дел это самое хлопотное, весёлое и «святое» дело — дело праздника.
Физический театр и любовь к поэзии
Место моей работы находится в получасе хода от кампуса МГУ, где до сих пор есть волейбольные площадки, и где я околачивался долгие годы, проводя лучшие минуты жизни. Это околачивание возымело свои плоды: на площадке я познакомился с милой девушкой Аней, отец которой — Александр Васильев — был командиром нашего стройотряда на первом курсе и тоже неплохо играл в волейбол. За эти годы он стал заместителем декана, вспомнил мои былые заслуги — и пригласил на работу во вновь организуемый Студенческий Творческий Центр.
Центр этот должен был поднять на новый уровень художественную жизнь на факультете. Дело в том, что День Физика из года в год то хирел, то вновь расцветал: и в этих колебаниях была видна цикличность студенческой жизни: приходили на факультет яркие ребята, собиралась весёлая компания, бралась рьяно за дело — праздник расцветал. Потом заканчивали ребята факультет, разбредались кто куда — и опять все увядало. В пучине лет почил наш ФАВН, была когда-то ещё сильная команда — Агитбригада (что-то типа студенческого театра эстрадных миниатюр), — но и она потянуть такое дело, как представление на ступеньках факультета (которым традиционно открывался праздник и которое задавало смысл всему Дню Физика), было им не по силам.
Всё сложное и масштабное, требующее привлечение разных сил и энергий: как то — музыки, изображений, танцев и вокала, — в те годы завяло. Студенты могли собраться, подёргать гитару за струны, поныть жалостно или бойко попрыгать, — но вот ничего похожего на театральное представление у них не получалось. А жаль — ведь именно на физфаке родилась опера «Архимед», которая дала название нашему празднику, бесшабашная пародия на студенческую жизнь середины 50-х годов, годов атомного проекта и освобождения заключённых из лагерей. Тогда престиж физики был невероятно высок: ковали наши физики ядерный щит державы.
Та компания, которая создала «Архимед», не расставалась несколько десятков лет. Опера обосновалась в Курчатовском научном центре, много ездила по стране и дала сотни представлений! Мы были дружны с режиссёрами «Архимеда» Юрием Гапоновым и Светланой Ковалёвой (и «сверяли часы», встречаясь на днях Физика ещё с конца 70-х годов). Анатолий Прохоров из «Архимеда» стал одним из отцов-основателей «Смешариков», вышли из оперы и певица Большого Театра Любовь Богданова, известный бард Сергей Никитин, несколько поэтов, из которых мы сотрудничали с Сергеем Семёновым, который исполнял в Опере роль Ведущего. «Вот бы опять собрать такую компанию, создать что-то подобное!» — так думал я, когда читал свою «тронную лекцию» по истории праздников — именно с неё началась моя деятельность на факультете в сезон 2002—2003 учебного года, когда образовался Студенческий творческий центр, и я был представлен активу как худрук центра, не имеющего в своём составе, впрочем, ни одного ещё студента.
У меня к тому времени уже был богатый художественный опыт: в голодные 90-е годы мы создали арт-группу «Пища богов» и зарабатывали представлениями по шумерской мифологии в ночных клубах и на театральных площадках Москвы (см. здесь). Я изложил в выступлении свои идеи про сходство описания реальности современной физикой и шумерской мифологией (см. здесь), но студенты на них реагировали вяло. После лекции ко мне подошёл худенький паренёк в очках и сообщил, что у него есть уже написанное произведение — и что он может его мне показать. Тут мне пришлось напрячься — и после десятка лет копанья в авангардной поэзии и архаичной мифологии постараться разглядеть смыслы в рифмованных строчках Ивана Таначева. Именно так звали юношу, и текст его мюзикла (вот оно, веянье времени!) мне понравился. Оказалось, что уже к этому мюзиклу есть и музыка, которую написал приятель Ивана — Ильдар Гильванов. Но то, что на физфаке талантов пруд-пруди, к этому не привыкать, — но вот чтобы ещё их как-то припрячь в общественную пользу — это очень нелегко. Таланты все заняты зарабатыванием на пропитание и учёбой, — и чтобы так вот запросто написать мюзикл, это редкость!