- Оля, ну какое, к чёрту, восьмое марта? Ты платежи видела? А эта, блин, зараза, - Олег резко выдвинул стул и сел, - опять за два месяца вперёд потребовала. Нет, ну это наглость. На курорты она свои поехала. Ольга вздохнула. Хозяйка их арендованного мира отдыхает за границей три раза в год, и перед её отлучками приходится оплачивать наперёд. «Ещё ведь нужно заплатить за садик», - посмотрев на календарь, она отметила, что уже почти конец месяца. Пролетают дни, вот уже и до весны совсем ничего. Она опустила взгляд. Домашние, истёртые от продолжительной носки тапки, в очередной раз напомнили, что давно уже просят каши. Пол в квартире был холодный, но на новые тапочки пока не было денег. И на абонемент в фитнес-центр. И на отпуск. «Пока мы не можем себе это позволить» длилось уже несколько лет. - Мальчики, не забудьте сразу надеть носки, - она заглянула в детскую. – Скорее собирайтесь, вас сегодня папа уведёт. С милым рай и в шалаше. Так Ольга думала, когда они только начали жить вместе, в крошечной съёмной комнатушке три на четыре метра. «Деньги – дело наживное», - говорила она матери, которая от будущего зятя была, мягко говоря, не в восторге. Зато у них была любовь. Настоящая, а не как в сопливых мелодрамах. Олег помогал ей по дому, и с сыновьями возился. Когда был дома, частенько сам готовил. Во время совместных вылазок, которые стали сейчас редкими, старые и новые знакомые восхищались их парой: «Вы идеально смотритесь! Да у вас и имена почти одинаковые!» Потом, они, конечно, переехали – сначала в небольшую однушку, а теперь вот и в двушку, перешли с постного на мясное, но денег всё равно было недостаточно. По крайней мере, для того, чтобы мотаться по заграницам. Да и на нашем море – Оля считала – последний раз были шесть лет назад. «Ничего, выпалывая сорняки, тоже можно загорать», - так она думала, когда муж купил небольшой участок в черте города. Ольге не очень хотелось полоть, но она не спорила. Смирение – добродетель. А может, Оля просто боялась поговорить начистоту. Теперь милого, с которым и в шалаше, становилось всё меньше, и на его место всё чаще посягал какой-то сердитый, грузный мужик, вечно чем-то недовольный. И изношенные тапки, которые она видела в сотый раз, сейчас почему-то вызывали новые чувства – вовсе не смиренные. Восьмого марта хотелось. И тюльпанов, и любимого Олиного «Либфраумильх», и может, даже, новое платье. «Куда тебе столько?» - спрашивал Олег. Оля терялась, не умея объяснить мужу радости от выхода на работу в обновке. Да и платьев, как ей казалось, было не так уж и много – два нарядных (на случай, если пригласят на юбилей в ресторан, например), и три повседневных. - Всё, я поехал, - Олег залпом допил кофе. – Сегодня задержусь немного, на работе сабантуй будет. - Машинку надо починить, - невпопад сказала Ольга. - Оля, я посмотрю обязательно, - он коснулся губами её щеки. Жена, несмотря на усталые круги под глазами и располневшие бёдра, всё ещё была привлекательной. Он любил её. За столько лет не изменял, да и не думал даже о других женщинах. Уставал на двух работах. Скучал по семейным вечерам (в последнее время редко удавалось такие выкроить). Олег вообще не понимал женатых приятелей, которые шли налево – тратить туда и время, и деньги, которых и так не бывает достаточно, казалось ему неразумным. «Месяц уже смотрит», - несколько часов спустя думала Ольга, загружая вещи в машинку. Тапки она выбросила. *** Олег заходил в подъезд, когда ему позвонили. Ответил не без удивления: обычно по всем вопросам сотрудники детсада обращались к Ольге. - Да... Как не забрали? Оля должна была, у неё выходной сегодня... Лифт пополз вверх, и связь пропала. Почему жена не забрала детей? Не отвечала воспитателям? Как давно они разговаривали? Олег понял, что последний раз Оля писала в самом начале сабантуйчика – значит, это было ещё в обед. Что-то неприятное, жгучее пролилось внутри. Страх. Провернул ключ дважды, вошёл. В квартире было тихо. Олин пуховик – в прихожке, ботинки на обувной полке. Неприятное влилось в лёгкие и мешало дышать. - Оля? Он увидел ещё из коридора. Её голову, неестественно запрокинутую. Безжизненные руки. Он не запомнил, как вошёл в кухню. Запомнил на полу воду, смешанную с цветом свёклы – Оля чистила на борщ. Запомнил, что телефон звонил и звонил. Запомнил, что кто-то кричал. Громко, надрывно, страшно. Крик был чужим, нечеловеческим, но почему-то шёл через его горло. *** Позже Олег отвёз машинку на участок – там ранней весной ещё никого нет. Бил арматурой. Сначала резко, отчаянно, с каждым ударом выкрикивая: «Короткое! Замыкание! Сука!» Потом – реже посылая удары, легче, и уже почти бессловесно. Только рычал зверем. Сел, закурил. В который раз думал о том, что всё могло быть иначе. Мог найти время – хоть ночью – и разобрать её, посмотреть. Мог вызвать мастера – взять из заначки, да и чёрт с ним, с подарком! А ещё раньше – он вспомнил, что Ольге сразу не понравилось, что машинка будет в кухне, возле раковины. Да, после переезда она спрашивала у него, можно ли вывести в ванную. « – Можно, но заморочек... Там нужно стену сверлить, раковину убирать. Пусть здесь. – Олег, тут почти места нет, как я буду мыть посуду? – Ну, встань. Давай отодвину. Смотри, так лучше, тут даже я вмещаюсь». Сейчас бы он вывел что и куда угодно. Смял бычок, и закурил ещё одну. Посмотрел на искорёженную машинку. Он сам был искорёжен сильнее. С этим жить.

ИЗ ИНЕТА.