«ОН в папке, которая в другой папке. Верхняя завернута газетой «Правда». Кстати, у тебя есть непрозрачный пакет»? Девушка доставала из сумки аккуратно сложенный пакет с надписью Wrangler.«Откуда у тебя это?»— «Купила у спекулянтов за три рубля. Какое это имеет отношение к НЕМУ?»— «Надежный?»— «Вроде да».— «До дому дотащишь?»— «Наверное».— «А вдруг вывалится? А вдруг увидят?» Разговор все больше интриговал подслушивающих. «Короче, придешь домой, сразу не разворачивай. Родители не должны знать…» Было ужасно интересно, кто же все-таки ОН, почему о НЕМ не должны знать родители и как ОН вообще уместился в этот не по-советски надежный буржуйский полиэтиленовый пакет.Все оказалось до смешного простым — ИМ оказался роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», отпечатанный на пишущей машинке под четвертую копирку фиолетового цвета. В другой раз столь же конспиративно передавалась из рук в руки машинописная версия повести-притчи Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».Обменивались не только книгами, но и записями зарубежных певцов и групп, к которым звукозаписывающая индустрия СССР относилась без особого интереса и энтузиазма. Вначале это были огромные бобины, пластинки, потом — аудиокассеты. Захаживали сюда и пластиночные спекулянты, и мошенники.Так, однажды в фирменный конверт The Beatles лихо была загнана пластинка Людмилы Зыкиной. Парень, долго копивший деньги на диск ливерпульской четверки, наверняка испытал при прослушивании альбома незабываемые ощущения.Случалась в «Сквознячке» и мистика.Однажды в кафе вбежал взволнованный фотокорреспондент «Арменпресс». Подойдя к окошку, где выдавалось спиртное, он заказал 50 граммов коньяка и опрокинул этот благородный напиток, как водку. За первой рюмкой пошла вторая, потом третья, четвертая… Присутствующие сбились со счета.Когда на грудь было принято уже достаточно, у фотокорреспондента развязался язык: «Люди, я схожу с ума… Сделал фотки пребывания Брежнева в Ереване. Во время проявки башка куда-то исчезает…Все как люди стоят, а он без головы. Я уже боюсь!» За последним столиком тут же отреагировали: «Безголового генсека бояться не надо. От него вреда нет». — «Я без работы боюсь остаться», — заплетающимся языком выдал фотограф.На следующий день та же доза повторилась, но уже по другому поводу — голова генсека на снимках таки проявилась. Разгадку же этой практически майнридовской истории химия и жизнь, увы, не дали.Коронным блюдом в «Сквознячке» был лораблит.Свое название он получил от сыра сорта «Лори» и армянского слова «блит» — «лепешка». В городе трудно было отыскать что-то равное ему по вкусу. Эти сырные лепешки здесь штамповались со скоростью печатного станка.За лораблитами выстраивались длинные очереди, аромат их распространялся далеко за пределами кафе. Цена была вполне демократичной — 60 копеек. С лепешками обычно предлагали тан. Но предпочтение, как правило, отдавалось рублевому вину.Однажды студент вызвался на спор съесть целых 15 лораблитов. На пятой лепешке едок стал заметно тормозить, под ободряющие крики сквознячных тиффози «Жми, жми!» осилил шестую, но на седьмой сдался.Притащил ящик проигранного шампанского и угостил всех присутствующих. Здесь умели не только красиво кутить, но и достойно проигрывать.Говорят, в Глендейле армянские эмигранты облюбовали одно кафе — оно находится на первом этаже здания и тоже продувается с двух сторон.Ностальгически назвали его «Сквознячком» и теперь собираются в нем, пьют кофе, обсуждают последние новости, вспоминая ереванский «оригинал», на месте которого кому-то пришло в голову устроить офис с зеркальными стеклами. Мимо него старые ереванцы стараются проходить быстро — в этих зеркалах не видно ничего, кроме искаженного временем города и безрадостных лиц.Свое необычное название «Козырек» кафе напротив Оперного театра получило потому, что по форме напоминало кепку, под «козырьком» которой — навесом — стояли столики. Особенно многолюдно здесь было летом.Впрочем, дефицита посетителей не наблюдалось и в другие времена года. Возвращаясь из отпуска или командировки, первым делом спешили в «Козырек», чтобы отчитаться о поездке перед друзьями.Как говорил Йохан, он же вокалист первой армянской хард-рок группы «Востан Айоц» Ованес Кургинян, «завсегдатай «Козырька» — это звание, дающееся за определенный образ жизни».Долгие годы бессменной заведующей кафе была тетя Рипсик, принадлежавшая к той породе женщин, на которых держалась глыба советского общепита.Тетя Рипсик вполне могла стать прототипом плакатов «Родина-мать зовет!» и «Фашизм — злейший враг женщин!» При всем этом «Козырек» был, пожалуй, самым безбашенным местом в городе. 11 ноября 1982 года сообщили о смерти дорогого Леонида Ильича, и в СССР был объявлен траур.Этим пасмурным ноябрьским утром немногочисленные посетители кафе стали свидетелями необычной для живущего в безалкогольном режиме «Козырька» сцены: из подъехавшего уазика трое козырьковских старожилов, одетых строго в черное, выгрузили ящики с водкой и понесли к кафе.Ошарашенная тетя Рипсик просто не знала, как быть, — люди-то свои! А ребята стали откупоривать бутылку за бутылкой, наполнять бумажные стаканчики доверху и предлагать водку всем посетителям кафе и прохожим. Рипсик наконец решила возмутиться, но была сражена аргументом: «Генсека поминаем!»Надо ли говорить, что поминки недолго протекали грустно — народу становилось все больше, и дело кончилось всеобщим весельем. Никто не буянил и не нарушал общественный порядок, который, на всякий случай, блюли поодаль два милиционера. Тот, который постарше, объяснял другому, совсем еще мальчишке и, по-видимому, неереванцу: «Это «Козырек».Они тут все чокнутые, но добрые».В триаде самых популярных кафе города «Козырек» выделялся тем, что алкоголь там не употребляли, а приходили полакомиться десертом, употребив заранее. Кофе, мороженое, выпечка нескольких видов, соки — вот и весь ассортимент.Однажды на окошке выдачи появился отпечатанный на машинке новый прейскурант — с печатями Минторга и самого кафе. Этот оригинальный документ вызвал бурный восторг козырьковцев.Он состоял из двух колонок, в первой наименование было указано по-русски, а во второй — по-армянски, но почему-то русскими буквами. Не нашлось, наверное, машинки с армянским акцентом.Но не это было самым забавным, а то, что, согласно этому меню, «слоеный пирожок» стоил 15 копеек, а его армянская версия — «шертавор каркандак» — уже 30, «пирожное с кремом» — 22 копейки, а «перожни кремов» — 28.Надо ли говорить, что с тех пор все стали требовать именно «слоеный пирожок», а ни в коем случае не «шертавор каркандак».Сюда ходили балерины и певцы из Оперного театра напротив, писатели и художники, профессора и таксисты.Один из теноров, которому в жаркий июльский вечер страшно не хотелось на сцену под палящие прожектора, съел невероятное количество мороженого — спектакль в итоге пришлось отменить.Теплыми вечерами, когда все места были заняты, опоздавшие пили кофе на газонах и под деревьями, а вновь подошедший вполне мог провести минут сорок, здороваясь буквально со всеми.Одним из завсегдатаев «Козырька» был Бензовоз Гуго, человек с высшим образованием, блестящим интеллектом, искрометным юмором и внешностью, от которой Ломброзо пришел бы в восторг.Он работал дальнобойщиком на бензовозе и как-то забыл на козырьковском столике сверток с зарплатой за очередной рейс, рублей 500 — деньги по тем временам огромные. Те, кто сменил его за столиком, даже не стали разворачивать пакет — сдали официанткам, сказав, что его забыл «такой большой страшный мужик». Когда через час бледный Гуго появился в «Козырьке», ему вручили целехонький сверток со словами:«Ты тут книгу, наверное, забыл». Впрочем, если бы деньги и не были бы завернуты, они бы все равно не пропали — их вернули бы точно так же, как и «книгу». Коронной фразой Гуго была: «Погода шепчет — займи, но выпей».Он говорил это с ноября по апрель, но, поскольку «Козырек» был зоной трезвости, Гуго осуществлял свои высокоградусные планы в иных, менее пуританских местах. Бывал здесь и такой интереснейший персонаж — высокий, бледный, благообразный мужчина за 60, постоянно одетый в один и тот же серый костюм, лет двадцать назад бывший шикарным.Он всегда брал только чашечку кофе, долго сидел над ней, всматриваясь в лица посетителей. Потом по каким-то одному ему известным критериям выбирал человека, подходил и, наклонясь к уху, покровительственным полушепотом сообщал: «Сударь, с вас двадцать копеек!»С деньгами расставались охотно, чувствуя свое превосходство над теми, кто не был отмечен высоким вниманием.На что только не шли, чтобы не ломать сложившуюся здесь компанию! Несколько лет подряд почти каждый вечер один из столиков занимала компания из четырех человек. Армен и Марина были супругами, а Тигран и Нара — братом и сестрой.Кончилось тем, что Марина ушла к Тиграну, а Тигран чуть ли не насильно поженил Армена и свою сестру. Но даже после подобных матримониальных манипуляций они продолжали сидеть вчетвером.За многие годы здесь мало что изменилось — даже на растущем посреди кафе платане сохранились некогда вырезанные посетителями «берестяные грамоты». А в них — истории любви, приглашения, объявления…Да мало ли что писали эти сейчас уже постаревшие чудаки. Среди них одно пережило время и не потеряло актуальности до сих пор — «Встречаемся здесь, в «Козырьке».Ныне кафе — собственность тети Рипсик.В 1990-е на выступающем козырьке появилась надпись «Рипсиме». Однако ее попытка снискать славу осталась просто проигнорированной: ну скажите на милость, кому придет в голову назначать встречу в кафе «Рипсиме»? Да и сама хозяйка называет свое заведение не иначе, как «Козырьком».И точно так же, как десятилетия назад, выговаривает работницам за то, что они кладут на столики мокрые пепельницы. Кажется, время не властно над этой женщиной, разве что чуть потучнела. И голос ее по-прежнему звучен, как в те добрые времена, когда ежевечерне над окрестностями Оперы разносился призыв: «Те, кто занял столики вчера, уступите место пришедшим сегодня!» Элеонора Малхасян, Рубен Гюльмисарян http://vstrokax.net/istoriya/erevanskiy-kozyirek-sekretyi-bermudskogo-treugolnika/