Ровно 100 лет назад вьюжным январём поэт Александр Блок написал знаменитых “Двенадцать”.

Одни восхваляли, другие обрушили гневную хулу. Иван Бунин писал в своих воспоминаниях: “Двенадцать” есть набор стишков, частушек, то будто бы трагических, то плясовых, а в общем, претендующих быть чем-то в высшей степени русским, народным. Блок задумал воспроизвести народный язык, народные чувства, но вышло нечто совершенно лубочное, неумелое, сверх всякой меры вульгарное”. Макс Волошин, напротив, считал произведение подлинно блоковским: “Поэма “Двенадцать” является одним из прекрасных художественных претворений революционной действительности. Не изменяя самому себе, ни своим приемам, ни формам, Блок написал глубоко реальную и – что удивительно-лирически-объективную вещь”. Что и говорить, по-своему правы оба. Всё есть в поэме – и плакатный стиль, и народные шутки-прибаутки, и **** слога, и ирония, и ссылки на мировую художественную литературу. Недаром в поэме чёрный пёс Мефистофеля превращается в шелудивого и паршивого – символа старого мира, подлежащего уничтожению. Безмерная оглушительная сила, но и большой талант выражены в последнем произведении поэта. “Двенадцать” Блок написал буквально за два дня, с 27 по 29 января 1918 года, через два месяца после Октябрьской революции. Вот, что значится в его записной книжке: “27 января… Пишу о “Праматери” в издательстве Сабашниковых. “Двенадцать””. “28 января… “Двенадцать””. “29 января… Сегодня я – гений!” Вглядимся в саму поэму. В страшной метели Петрограда видны тени попа, старухи, писателя, барыни, проститутки. За ними в чёрном снеге и белом ветре появляются чёрный пёс, Катька и 12 красноармейцев. Мир блоковской поэмы состоит только из контрастных цветов – чёрного и белого по преимуществу, полутона отсутствуют. Каждый, кто встречается на пути 12 красноармейцев, должен быть либо врагом, либо другом, либо чужим, либо своим – жалости они не будут испытывать ни к кому: Ко всему готовы, Ничего не жаль... Так и случилось с блоковскими двенадцатью красноармейцами. Души их не способны содрогнуться даже при мысли об убийстве. Эти сорвиголовы, лихие ребята, ярко и выпукло напоминающие беглых каторжан: В зубах — цыгарка, примят картуз, На спину б надо бубновый туз! Свобода, свобода, Эх, эх, без креста! убьют любого. Недаром у них на спинах мог оказаться бубновый туз – четырёхугольный знак жёлтого цвета вырезали на спине арестантской одежды. Новые 12 красноармейцев видятся поэту современными апостолами, правда, теми, кому всё же ближе разрушение, нежели созидание. Это двенадцать разбойников атамана Кудеяра из старинной русской легенды. Быль об атамане есть в заключительной главе неоконченной поэмы Николая Некрасова “Кому на Руси жить хорошо”: Было двенадцать разбойников, Был Кудеяр атаман. Много разбойники пролили Крови честных христиан! Кудеяр был ханским сборщиком податей, но подмосковные селения грабил постоянно, возвращаясь в Орду с богатством. Однажды решил он скрыть от хана дань, поселился в воронежских землях, где и занимался разбоем. Что ж, удаль молодецкая и свобода без креста роднит наших красноармейцев со знаменитым разбойником. И убивают наши 12 разбойников, антихристов Катьку – “толстомордую” и палят по святой Руси: В кондовую, В избяную, В толстозадую! Да, в кондовую и избяную, старую, отжившую, но многим очень любимую и дорогую. Гибнет безвозвратно старая Россия и её женственность – Прекрасная дама и Незнакомка исчезли, осталась одна Катька. И погибает она от ножа безжалостного Петрухи (и как апостол Пётр отрёкся от Христа, так и Петруха от Катьки, олицетворяющей уходящую Русь). С приходом Катькиной смерти становится невозможным любое созидание, пропадает даже любая надежда на Воскресение. Поиск Вечной Женственности был одной из главных тем всего творчества Александра Блока. Вечная Женственность была и в “Снежной маске”, и в “Незнакомке”, и в “Кармен”. И пусть даже блоковские героини были скорее дамами полусвета, Женственность не исчезала от них ни на минуту. Видимо, прав был Андрей Белый, выступая с памятной речью об Александре Блоке на собрании Вольной Философской Ассоциации в августе 1921 года: “...поэт как бы говорит: и в тебе, Катька, сидит Прекрасная Дама... И если Катька не спасается — никакой “Прекрасной Дамы" нет и не должно быть”.