Мама заказала новый уголок на кухню.

Ну, диванчик этот, что стол обнимает. Папа страдает, он любил старый, он считает, что мебель должна быть навсегда, потому что к ней привыкаешь. Мама говорит, старому диванчику уже больше двадцати лет, и он страшно надоел. Мне тоже нравится старый, но мама просит меня занять нейтральную сторону, она проделала большую работу: папа, хоть и страдает, но уже разрешил. Папа говорит: зачем тебе эти троллейбусные кресла, я не хочу ужинать в троллейбусе. Мама говорит: ты тут просто ешь и уходишь, а у меня рабочее место — я тут читаю, слушаю музыку и хожу в интернет. Да, говорит папа, конечно, поел и ушел, не верь, всё вообще не так. Знаешь, говорит, почему я ем и ухожу? Потому что не успею я положить вилку, мама сразу говорит: поел? Освобождай место.
Я сижу на диванчике двадцатилетней давности. На нем я смотрела по телеку «Элен и ребята», если рано приходила с работы, здесь я пила чай с бутербродом, думала о разном. Телевизор так же рябил, еда была проще, холодильник меньше, компьютер больше, вид из окна не загораживали жалюзи. Сюда табунами приходили мои друзья, готовить какие-то капустники и доедать последний пласт мармелада, если больше ничего в холодильнике не оказывалось. В углу были кормушки для кота, на стене — старый барометр и тарелка с Дональдом Даком.
Я сижу на диванчике двадцатилетней давности и внимательно слушаю диалог родителей про новый уголок и троллейбус, воображая себя семейным психологом. Ничью сторону не занимаю, как и обещала, но диванчик жалко. Даже хочется его спасти, но куда его девать, если он ни к чему не подходит. Нелепые шкафы на ножках с прогнувшимися от тяжести книг полками — шкафы, под которыми я пряталась в детстве, где лежали коробки со старыми фотографиями и большая жестяная банка, полная разноцветных пуговиц, — поменяли несколько лет назад. Пианино, под нижней крышкой которого хранилось много секретов, увезли в страну выброшенных пианин. Видимо, только так можно сдвинуть время. Но вот не знаю, надо ли.
Наталия Осташева
#заметки