С утра до ночи они гуляли, ездили в маленькие городки, купались в океане, жили в старинных домах, и поначалу все у них шло хорошо, но вскоре Блока как подменили: изо дня в день он только и делал, что ныл и писал мамочке, как все вокруг отвратно и какая Франция убогая страна: "Неотъемлемое качество французов (а бретонцев, кажется, по преимуществу) - невылазная грязь, говоря кратко, человек сколько-нибудь брезгливый не согласится поселиться во Франции".
Как назло, именно тогда из Лувра украли Джоконду. Блок немного посокрушался, как ему не повезло, но в музей все-таки сходил. Резюме: "Потертые диваны, грязные полы и тусклые темные стены... Печальный, заброшенный Лувр - место для того, чтобы приходить плакать и размышлять о том, что бюджет морского и военного министерства растет каждый год, а бюджет Лувра остается прежним уже 60 лет".
Потом Блоку не понравился Брюссель, потом - Брюгге, потом - Амстердам, пока в конце концов его жене, Любови Дмитриевне, не разонравился сам Блок, и она не вернулась в Питер. К сожалению, через пару лет после этой поездки здоровье Блока ухудшилось, и врачи вновь посоветовали ему отдохнуть за границей. Далее без комментариев.
Франция: "Глаза устали смотреть на уродливых мужчин и женщин. В ресторациях подают всякие отбросы с перцем. Да и вообще надо сказать, что мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну - Россию, где меньше блох, почти нет француженок, есть кушанья (хлеб и говядина), питье (чай и вода); кровати (не 15 аршин ширины), умывальники (здесь тазы, из которых никогда нельзя вылить всей воды, вся грязь остается на дне); кроме того - на поганом ведре еще покрышка - и для издевательства над тем, кто хотел бы умыться, это ведро горничные задвигают далеко под стол; чтобы достать его, приходится долго шарить под столом; наконец, ведро выдвигается, покрышка скатывается, и все блохи, которые были утоплены в ведре накануне, выскакивают назад и начинают кусаться".
В Версале: "Все, начиная с пропорций, мне отвратительно в XVIII веке, потому Версаль мне показался даже еще более уродливым, чем Царское Село. Возвращались мы через Булонский лес, который весь вытоптан".
И еще пара слов о Брюгге (из прошлой поездки): "Брюгге, из которого Роденбах и туристы сделали "северную Венецию", довольно отчаянная мурья. Лодочник полтора часа таскал меня по каналам. Действительно - каналы, лебеди, средневековое старье, какие-то тысячелетние подсолнухи и бузины по берегам. Повертывая обратно: "А теперь новый вид, не правда ли?". Но ничего особенно нового: другая бузина, другой подсолнух и другая собака облаивает лодку с берега...".
"Биарриц наводнён мелкой французской буржуазией, так что даже глаза устали смотреть на уродливых мужчин и женщин… Да и вообще надо сказать, что мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну — Россию, где меньше блох, почти нет француженок, есть кушанья (хлеб и говядина), питьё (чай и вода); кровати (не 15 аршин ширины), умывальники (здесь тазы, из которых никогда нельзя вылить всей воды, вся грязь остаётся на дне)…" А . Блок
Художник: Dusan Djukaric
https://beshenaya-panda.livejournal.com/150943.html
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 8
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Знала ли что? Или в бога ты верила?
Что’ там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог да столбов верстовых…
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла…
Соколов, лебедей в степь распустила ты —
Кинулась и’з степи черная мгла…
За’ море Черное, за’ море Белое
В черные ночи и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни…
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим…
Что’ же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?