Химеры Бахуса.

С твоего позволения, дорогой читатель, хочу рассказать об одном моем сне, что привиделся мне в дни бессонных ночей на пике жесточайшего алкогольного детокса (похмелья).
Как будто кто-то нажал на паузу, и фрагмент моего сна завис и замер перед глазами во всех микроснах , что удавалось хоть одним глазком вздремнуть на минуту в гуще тотальной бессонницы. Видимо, мой отравленный алкоголем мозг с разрушенный нейронными связями, был не в силах придумать новые сюжеты, и это было жутко ужасная пытка, словно я застрял в бегущих текстурах памяти и слушал заевшую пластинку в вечном скрипе. ( недаром считается, что самая страшная, пытка , это лишения человека сна).
В какой-то момент мне наконец-то удалось уснуть, и во сне я каким-то образом очутился возле Сталина. Сталин был как всегда в своем полувоенном френче и в мягких сапогах со скрипучими подошвами. Он всё время пытался зажечь спичку, чтоб раскурить свою трубку, и между этими безуспешными попытками объявил меня "врагом народа", то бишь приговорил к смерти.
И я тогда медленно вытянул указательный палец, изображая револьвер. Большим пальцем как будто взвел курок, посмотрел ему в глаза и выстрелил, целясь прямо меж глаз "вождю". Но вместо выстрела из кончика моего пальца вспыхнул огонек, и Сталин наконец-то прикурил от этого огонька свою трубку и вежливо поблагодарил.
Меня поволокли на расстрел. Тусклые фонари еле освещали комнату, где пахло порохом вперемешку с кровью. На полу лежали трупы царской семьи; я их сразу признал и понял тогда, что я в подвале дома Ипатьевых. От увиденного мне почему-то вспомнилась картина "Снятие Христа с креста", увиденная еще в детстве, где я дрогнув всем нутром, навеки потерял часть своего детства.
Был момент , когда я осилив себя , решился в последний раз с прощанием посмотреть на лица царской семьи, то тайно обрадовался, узрев в еще не замутненных трупной пленкой глазах семьи последних Романовых светящуюся радость, которую они испытали в самый последний момент, когда они наконец-то избавились от страха и теперь навеки свободны.
В углу сгрудились палачи, перезаряжали свои наганы. Они сурово указали мне "к стенке". Я безропотно подчинился, обходя лужи крови , стараясь не задеть, не перешагивая через тела, подошел к месту финала моего пути и отвернулся к стене; не хотел смотреть на звероподобные рожи моих палачей, напоминавшие мое же лицо в отражении зеркала наутро после крепкой попойки.
Когда за спиной послышался лязг затворов, я еще держался молодцом, так сказать, презирал смерть, а вот когда раздался выстрел и я увидел, как из моей головы хлынул фонтан крови на изрешеченную стену с ошметками моих мозгов, то в ту секунду понял, что через мгновение я умру и это неотвратимо. Меня обуял экзистенциально-первобытный животный страх перед "Великой неизвестностью". Христос не снизошёл с креста и не утешил, а вместо этого — бесконечное одиночество и библейская пропасть между мной и спасителем.
И вдруг искоркой мелькнула последняя мысль: что во мне 4,5 литра крови, и пока она вся не вытечет, я буду жить, мыслить и даже надеяться. О, какое счастье! Значит, смерть через мгновение отменяется, впереди еще несколько секунд жизни. Ах, какое несметное богатство! На что их потратить бы?
Потом я каким-то образом осознал, что это всего лишь сон, и заставил себя проснуться, вышвырнул себя из кошмара в явь известным мне одним приемом. И я проснулся в холодном поту.
Посмотрел на часы, оказалось, что я спал всего-то полчаса, а сон, как будто, длился почти вечность. Стал вспоминать сон, а сон не таил, не убегал, как другие обычные сны, вглубь подсознания, но застыл перед глазами, выпирая мельчайшими подробностями. И тут меня вырвало, но ничего не получилось. Пустующий желудок уже несколько суток, выдавил из себя лишь конвульсии боли. Но всё равно организм пытался рефлекторно изрыггнуть Нечто, и это "Нечто" обрело форму и образ — значение явилось лишь потом, когда мое сознание зарегистрировало случайно заскочившую одну прелюбопытнейшую мысль о том, что вместе с молекулами алкоголя в мой организм проник бог алкоголя Бахус-Дионис. (Бытие определяет сознание и сознание определяет бытие — одновременно).
Отчетливо помню: когда пытался вырвать, то в глазах потемнело, и колотившееся мое сердце на пределе, казалось , что вот-вот не выдержит и сейчас остановится навеки, как бывало уже с тысячами погибшими людми. И тут вспомнилась та стена в подвале дома Ипатьевых. Теперь стало страшно наяву.
И вот эта, как бы "случайная мысль" развившаяся до полной фразы в моем воспалённом сознании, изрекла: "если хочешь изрыгнуть Бахуса, то он, конечно, выйдет из твоего тела, но он возьмет с собой остатки тех секунд".
Врачи говорят, что последняя молекула алкоголя выводится из организма в течение 40 суток. Бахус может и уходит, но оставляет своих химер в нейронах, которые будут готовить новый визит — рецидив их творца.
Химеры: Архитекторы Самообмана.
Бахус может и уходит, но оставляет своих химер. Они не кричат, не рвут плоть. Они – тихие саперы сознания. Их война – не штурм, а осада. Их оружие – ностальгия по яду.
Химеры – это голос, который нашептывает:"Помнишь ту ночь? Неужели это был только бред? А вдруг... там, на дне бутылки, ты и вправду касался Истины? Было же так... ясно. Так глубоко. Ты был – гением, пророком, богом собственной вселенной. Разве это самообман? Или это ты сейчас, в этой убогой трезвости, обманываешь себя?"
Они мастерски редактируют память. Вырезают моменты стыда, унижения, дрожащих рук, рвоты в лифте и хождения под себя по малой нужде в время сна в парке на скамейке . Оставляют только мираж: золотистый свет лампы в баре, тепло разливающееся по жилам, кажущуюся остроту ума, иллюзию абсолютной раскрепощенности и силы.
Ты был неотразим, – шепчет химера, подсовывая картинку: смутную улыбку незнакомки (забыв, что она брезгливо отвернулась). "Твои мысли резали, как бритва", – вторит другая, стыдливо замазывая в памяти тот утренний лист бумаги, где каракули не складывались ни в одно связное слово.
Они подпиливают волю по ночам. Когда усталость размывает границы, а стресс сжимает виски стальными обручами, их шепот становится громче: Один стакан. Всего один. Чтобы снять это напряжение. Чтобы уснуть. Чтобы стало... легче. Чтобы схватить за сиськи Музу и вернуться к перо. Они рисуют не рюмку, а спасительную соломинку в океане серой реальности.
Химеры так же продолжают: "А что, если трезвость – это и есть иллюзия? Эта скука, эта рутина, эта вечная борьба? Может, там – и есть настоящая жизнь? Яркая, пусть и короткая? Может, ты просто боишься своей мощи, своего истинного, дикого 'Я'?"
Они подменяют страх зависимости – страхом перед собственной силой, которую якобы может высвободить только яд.
И вот, когда воля подточена до щепки, когда память отредактирована в розовых тонах, когда стресс достиг пика, а химера тоски по "глубине" и "ясности" пьяных прозрений стала навязчивой идеей – они отпирают ворота Бахусу со звуком откупоривания, для начала, банки пива.
И Бахус когда-то выгнанный, вернулся, злым и взял с собой семерых еще злее себя:
За ложной смелостью – агрессия. За иллюзией глубины – пошлость. За мнимой раскрепощенностью – распад. За обещанным теплом – ледяное одиночество посреди шумной пьяной толпы.
И кульминация этой пьяной оргии , Бахус срывает цепи того самого страшного "внутреннего зверя", которого ты держал в оковах трезвости.Только это не благородный зверь силы – это озлобленный, затравленный, ненавидящий тебя за месяцы неволи монстр. Бахус не выпускает твою силу – он выпускает твое самоуничтожение. И химеры ликуют: их миссия завершена. Они вновь зажгли адский огонь в твоем черепе, поднеся огонек с кончика твоего пальца к трубке твоей слабости. Теперь они отступят в тень, готовясь к новой осаде, когда тебе вновь как собаке захочется вернутся к своей блевотине.
Сейчас, в бодром здравии и в трезвой ясности ума, заключаю, что алкоголь — не только самообман, уход из реальности, но и еще идеально отлаженный капкан,
Лёха ©