Мне «Низами» прозвание дано, Имен в нем тыща и ещё одно. Обозначенье этих букв благих Надежней стен гранитных крепостных. (Перевод Т. Стрешневой) Персидский поэт Низами Гянджеви – автор наполненных романтизмом и мистикой стихов, творивший в конце XII на фарси, который в те времена был литературным языком не только таджиков и персов, но и многих других народов. Поэтому творчество Низами Органически входит не только в азербайджанскую, но и в таджикско-персидскую литературу.   Благодаря Низами – «упорядочивающему слова» — в Персии появились новые направления в литературе, а произведения автора стали популярными не только на востоке, но и в европейской части планеты.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ Исследователи до сих пор не пришли к единому мнению по поводу точной дату рождения поэта. По мнению многих ученых, Низами Гянджеви Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф родился в конце августа 1141 года в Государстве Ильдегизидов (современный Азербайджан). Большинство фактов биографии Гянджеви потомки узнают из его произведений, так как какого-либо жизнеописания поэта до наших дней не сохранилось. Известно, что его отец Юсуф ибн Заки был родом из города Кум, расположенного на территории Ирана. Сам Низами родился и вырос в древнем городе Гянджа. Семья мальчика обладала средним достатком, ее члены зарабатывали на жизнь рукоделием. В некоторых источниках сказано, что отец работал на государственной службе, а мать была домохозяйкой. По неподтвержденной информации, женщина могла быть дочерью курдского вождя. Родители умерли рано, и маленького Ильяса забрал к себе Ходжа Умар – дядя по материнской линии. Судя по всему, опекун со своими обязанностями справился блестяще: мальчик вырос образованным, начитанным и разносторонне развитым. Книги Низами поражают читателя познаниями автора в философских, медицинских, астрономических, религиоведческих вопросах. Поэт в совершенстве изучил Коран, и в дальнейшем постоянно цитировал его строки в своих сочинениях. Стихи юноша начал писать очень рано. Слух о талантливом мальчике быстро добрался до дворца правителя, и вскоре его пригласили стать придворным поэтом. Ильяс побоялся, что его лишат свободы творчества, поэтому вежливо отказался. Несмотря на это, падишах даровал парню крупную сумму денег и несколько селений.

ЛИТЕРАТУРА На становление Гянджеви, как поэта, огромное влияние оказали персидские творцы Фирдоуси и Гургани. Он нередко пользовался их художественными приемами и заимствовал интересные сюжеты. Однако сравнивать самобытного уникального поэта с кем либо-другим в корне неправильно. До наших дней сохранилось пять эпических произведений персидского автора, и их знают во всем мире. Создавая свои поэмы, Низами виртуозно описывал музыкальные инструменты, исполнителей, звуки и запахи природы. Поразительны познания сочинителя в таких областях, как медицина и астрономия. Поэт рассказывал о небесных телах и созвездиях, многие из которых были официально открыты через сотни лет после его смерти. Помимо поэм Гянджеви создал ряд од и газелей, с которыми может ознакомится любой современный читатель.

Пятерица Низами Гянджеви. В книгах Низами причудливо переплетается мистика и реальность, и отличить одно от другого бывает крайне сложно. Он был приверженцем суфийской теории, поэтому даже романтические поэмы всегда имели трагический подтекст. Полный мечтаний об утопическом обществе, автор старался направить читателя к гуманизму и добру. Особый трепет поэт испытывал к магии цифр, и посему много времени уделял изучению нумерологии. Знаменитый перс неоднократно подчеркивал, что полная картина мира – это не что иное, как комбинация музыки, геометрии и арифметики. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ Достоверных данных о личной жизни философа сохранилось немного. Ряд исследователей считает, что у него было три супруги. Первой избранницей стала рабыня по имени Арфак, преподнесенная поэту в дар от властителя Дербента. Девушка имела тюркские корни, поэтому супруги быстро пришли к взаимопониманию. Через какое-то время Гянджеви освободил ее из рабства и сделал своей официальной женой. В браке родился сын Мухаммед, но семейное счастье продолжалось недолго. Когда поэт завершал работу над произведением «Хосров и Ширин», Арфак внезапно скончалась. Так же умерли и две следующие супруги литератора – когда он заканчивал очередные поэмы. СМЕРТЬ Данные о годе смерти поэта также противоречивы, как информация о дате рождения. Разные источники указывают на даты, отличные друг от друга на 37 лет. Достоверно одно – скончался творец в начале 13-го века. 

Мавзолей Низами Гянджеви.

МИРОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ Еще при жизни Низами Гянджеви обрел славу среди современников. Его стихи декламировали великие падишахи, а философские труды изучали ведущие ученые мужья разных государств. Но всемирную известность поэт получил после появления первых переводов на европейские языки, основная часть из которых была сделана в конце 18-го – начале 20-го века. Сейчас сочинения гениального перса изучают в школах, на их основе создаются театральные постановки. Хорошим тоном считается декламация стихов Низами на торжественных мероприятиях.

По инициативе ЮНЕСКО 1991 год был посвящен личности Низами, так как именно на это время приходился 850-летний юбилей мастера. Праздничные мероприятия прошли в Лондоне, Лос-Анджелесе, Вашингтоне и многих других городах.

Особо чтят поэта на исторической родине, в Азербайджане. В родном творцу городе Гянджа был построен мавзолей, который после Великой Отечественной войны был полностью отреставрирован. В Баку и других городах этого государства установлены многочисленные памятники, работают музеи, посвященные творчеству знаменитого соотечественника. Его именем назван ряд улиц и площадей по всему Азербайджану.

Мало кто знает, что Гянджеви сыграл важную роль в политическом равновесии между соседствующими странами. Он способствовал укреплению связей Ирана и других восточных стран. Большой вклад поэт-гуманист внес в примирение обществ, имеющих абсолютно полярные религиозные убеждения.

В азербайджанских школах по сей день в программу входят поэмы Низами «Семь красавиц», «Лейли и Меджнун», «Сокровищница тайн». Сам же автор из своих произведений выделял «Искандер-наме», посвященное члену династии Пикшинидов Ахару Носрат-ал-Дин Бискин бин Мохаммаду.                                                 ***  ***  ***

Я ЦАРЁМ ЦАРЕЙ В ДЕРЖАВЕ МУДРЫХ МЫСЛЕЙ НЫНЧЕ СТАЛ...   1 Я царем царей в державе мудрых мыслей нынче стал. Повелителем пространства, шахом времени я стал. Громок моего дыханья полнозвучный колокольчик. Свой калам, свой стяг победный, я над миром водружал. Лоб моих стремлений выше, чем корона Кай-Кубада. Торсу моего величья и кафтан Гурхана мал. Солнцем двигаясь по кругу, сея свет с небес четвертых, Как Масих, своим дыханьем жизнь я мертвым даровал. В царстве благозвучных песен не делюсь ни с кем я властью, Мой удел — одни победы, поражений я не знал. Мыслей дерзкою атакой сильных мира покоряю, Знаниями воздвигаю обороны прочный вал. Так, как я рождаю слово, доброта рождает доблесть, Так, как юности — румянец, бог талант,мне даровал. Звук моих газелей слаще, чем напевы органона. Мысли освежают разум, словно взмахи опахал. Звезды признанные светят, потому что я зажег их. Я — вода небесных сводов, а они — набор пиал. Слово девственным оставлю, не ударю в бубен речи, Чтоб объедками со свадьбы хор проныр не пировал. Пар случайных размышлений многим я дарил наукам, А осадок драгоценный в песнопеньях применял. Поэтических находок сам чеканю я монету, Все иное побывало много раз в мешках менял. За экспромтом и шарадой сотни сотен душ увлек я, А при помощи софизмов тысячи сердец украл! Легкий почерк мой увидев, Ибн-Мукла кусал бы пальцы, Ибн-Ханн со мною в споре был сражен бы наповал. Я — луна в полночном небе, но не знающая пятен. Я — жемчужина, изъяном бог меня не покарал. Захворав, бальзам не пей ты, ведь мои целебней бейты, Слог мой, точно финик сладкий, выше всяческих похвал. У души моей на створках вырезано завещанье: «Не звучать речам на свете после тех, что я сказал». Если стать замыслю вровень я с Давудом-псалмопевцем, Голоса мобедов стихнут, точно ветер между скал. Если прекращу дыханье — у людей сердца увянут, Так без воздуха и солнца базилик бы вмиг увял. Если б во дворце Вселенной мои песни не звучали, Кто познал бы суть блаженства, кто б вино у магов брал? Легкой плавностью напева мне гордиться не зазорно, Так гордится, источая благовоние, сандал. Океан — мое дыханье, в нем приливы и отливы, Вдох — на дно ушел ныряльщик, выдох — перл со дна достал. Воздух каплями дождинок грудь мою спешит наполнить. Чтоб из раковин без счета жемчуга я вынимал. Сам, как в раковине чистой, в браке истинном зачатый, Двух ублюдков поношенья я выслушивать устал. Трижды мерзостен завистник, стану йеменской звездою, Свет которой блуд и скверну поражает, как кинжал. Скакуны моих творений что-то резвость потеряли, Видно, я нуждой и горем их копыта подковал. Хвастовство мое звенело, точно дутые браслеты, Как я каюсь, как стыжусь я неумеренных похвал. Так сниму же погремушки, отопру сундук сокровищ, Не уймусь, покуда людям не отдам последний лал 2 Не добывший и агата, что рубинами я грежу? Что мне перлы уст, коль перлов кошельком я не поймал? Пир ночной вершу вдвоем я со своим печальным сердцем, Не в вине — в слезах кровавых омочив края пиал. А пинки, что получаю, добывая хлеб насущный, Горше палочных ударов, что базарный вор узнал. Обнищав, душой изверясь, — все, как прежде, жажду славы, Царствованья я взыскую, хоть все блага потерял. Не стремиться бы мне в небо от земли, из черной бездны: Дерево, чьи корни слабы, не для мачты матерьял. Я не фокусник лукавый, не фальшивый богомолец: Луком глаз своих не мазал, щек шафраном не пятнал. Вздор, как будто совершенен я в искусстве песнопенья, Словно ботало верблюжье, я бессмысленно болтал. Шелк стихов, узоры мыслей — паутина, прах летучий, Где, я мнил, живое чувство — мертвый черепа оскал. Я — бездомный пес, и мчатся вслед за мной собаколовы, Хвать! — и кинут в пропасть ада, чтоб на стражей не брехал. На дворе монетном слова — не медяк ли я чеканил? Разве от слона защита жалкий глиняный дувал? Чем гордиться стихотворцу, коль пророк однажды молвил: «Самый лучший стих, который больше лжи в себя впитал». Для науки безразлично, на каком звучать наречье: Суть красавицы не тронешь сменой пестрых покрывал. Для стихов переложенье на другой язык — смертельно. Горд удачей, а вглядишься: вытек смысл и дух пропал. Я, как зеркало, порою миру противопоставлен, Твердым ликом непрогляден и душою крепче скал. Но, охваченный сомненьем, становлюсь слабей былинки, Ветер гнет меня и треплет, капля рушит наповал. Грош цена мне в этом мире, но в ином существованье Я — дирхема полновесный, благороднейший металл. Господи, молю, взыскую: укажи тропу такую, Чтобы дел дурных и мыслей я засаду миновал. Осени благословеньем мой источник вдохновенья, Чтобы сладость песнопенья в уши мудрых я вливал. Окажи мне, боже, помощь, чтоб не ждать ее от смертных, Защити, чтоб я защиты у богатых не искал. Ты тавром прижги чело мне, к рукавам пришей мне метки, Чтоб, махнув рукой, у древних я ума не занимал. Мнений суетных и злобных не пускай в мое ты сердце: Несовместен с нежной ланью злобно воющий шакал. Не взыщи, что мал и слаб я, прахом был и стану прахом, Вот двуличье, стоязычье — пострашней змеиных жал. Грешен, но молю прощенья, окажи святую милость, Я стыжусь — ты это видишь, жизнь трудна — ты это знал Все мы — сущие мгновенно, все мы — меченные смертью, Ты — необходимо сущий, будешь, есть и пребывал. Так возвысь меня, чтоб нес я на себе твои приметы… Глупость! Ты ж осуществляться бесприметно пожелал. Сердца моего движенье длится лишь тебе в служенье, Без него порвался б жизни обветшалый матерьял. В теле собственном себя я ежечасно распинаю, Дай смиренья, дай уменья не искать, что потерял. Хоть однажды благосклонно приласкай мне взглядом сердце, Чтоб в израненном, усталом свет отрадный засиял. За нечаянный проступок Низами прости без гнева, Произвол небес известен: шел туда, сюда попал. До конца продли щедроты, смерть пошли ему благую. Дал ему ты счастье жизни, отбери легко, как дал.                                            ***  ***  ***

Я ДОЛГО ШЁЛ ПО ЛУГУ ЛЕТ... Я долго шел по лугу лет, и сгорбилась моя спина. От долговечности теперь какая доля мне дана? Не в силах людям подарить я ни прохлады, ни плодов: Плоды сбил бедствий ураган, листва дождями сметена. Мой стан — подобье кетменя, им лишь могилу и копать. И разве не на камфару мне намекает седина? Свой черный мускус кабарга под белым волосом хранит. Из мускуса моих волос — вот чудо! — лезет белизна. Жемчужин светлых два ряда во рту я некогда носил. Но вероломны небеса: шкатулка опустошена. Исчезли перлы, потускнев, — а ведь блестели ярче звезд! Звезда моя, едва взойдя, была нуждой омрачена. Закат уж близок. Я хочу сам, как сова, лететь туда, Где вместо праха и руин блаженной вечности страна. Здесь я согбен, как черный сук засохшего карагача, У добродетели в саду, как пальма, стать моя стройна. Согнулся вдвое я затем, чтобы одежд не запятнать: Кровоточит моя душа, вот и слеза обагрена. Возлег на голову моих седых волос тяжелый снег, Не проломил бы кровлю он, давя с рассвета дотемна. Снег, увенчав чело горы, родит стремительный поток. Горючих слез моих река причиной той же рождена. Я, немощами изнурен, бесплотным сделался, как тень, Меня дорогой протащи — не будет пыль возмущена. Никто не помнит обо мне, поскольку я, лишенный сил, Друзьям на помощь не приду: дорога для меня трудна. И стан мой согнут, словно лук, он сам собой укрыться рад. Но у стрелка, чье имя «смерть», наметан взгляд, рука верна Вершин покоя как достичь, как воспарить над бездной бед? Поломаны мои крыла, мне высота теперь страшна. Плоды моих былых надежд раскатаны по всей земле, Камнями сбитые с ветвей и не созревшие сполна. Освобожденье от плодов древесный распрямляет ствол, Но пальма тела моего и без плодов наклонена. Несчастиями истомлен, я опустил главу на грудь, Не опустила б смерть меча, ведь шея так обнажена. Слабеют веки у меня, я плачу от любви к друзьям, Мне вскоре уходить тропой, чья не измерена длина. В дому печали я сижу, забившись в темный уголок, Порога мне не одолеть: ослаблен дух и плоть больна. Я книгу жизни завершу тем, что познал в конце концов; «Неведома мне суть земли, суть неба для меня темна», И черный цвет, и белый цвет — неотличимы для меня, Сияет солнце ли в лицо или светильник жжет луна. Жизнь миновала. Что же в ней я совершил? Грехи, грехи… Склоняюсь ниц перед людьми, душа раскаянья полна. В ознобе нынче трепещу, одолевает руки дрожь, Веселья чаша на пиру моим устам не суждена. Стучится в двери смертный час, как гостя этого приму? Чем стану потчевать того, кому лишь жизнь моя нужна? А жизнь с житейского стола немного сладостей взяла, Хоть и халву держу во рту, .горчит отравою слюна. Прощается со мною жизнь, в своих объятьях жмет и гнет, Совсем согнула, неужель в меня так сильно влюблена? Я опасаюсь каждый миг: от хватки яростной ее Не лопнули бы ремешки, чем к кости кость прикреплена. При том, что пальцем на ходу считаю, где упал, где встал, Своим годам я счет веду — вот чем душа изумлена. Со мною на лугах земли в разладе воздух и вода, Исы дыханье мне не впрок, вода живая -мне вредна. Как туча зимняя — дожди, я сожаленья слезы лью; Перед глазами пронеслась моя далекая весна. Монеты юности давно я на дорогах растерял, А нынче под ноги смотрю, да не попалась ни одна. К стене теперь я льну, как тень, чтоб удержаться на ногах, Ты послужи опорой мне, не отвергай меня, стена! Со смехом время унесло дирхемы юности моей, Взамен игрушку кинув мне, а той игрушке — грош цена. Из царства радости порой к нам вести добрые летят, Но глуше ваты седина, заткнула уши мне она. В стенаньях, тягостным трудом насущный добывая хлеб, Я — точно жалкий муравей, что еле тащит ползерна. Неблагородная судьба, чтоб обесценить суть мою, Расколотила камнем бед мой перл, подняв его со дна. Мой тайный дар, заветный дар вовсю завистники хулят, Как будто бы порока он изнаночная сторона. Неся на сердце знаний свет, я станом скрюченным своим Напоминаю ореол, в котором нам луна видна. Нить мыслей и забот моих вся в петлях, в путаных узлах. Распутаю ль хотя бы час; до погруженья в сумрак сна? Склонясь над садом бытия, неумолимый небосвод Сечет мне корни топором, ведь крона уж не зелена. В чем содержанье, не пойму, не смыслю в форме ничего. Нет содержания в душе, и взору форма не ясна. Я на земле так гнусно жил, что, если окажусь в аду, Меня там станут избегать и грешники, и сатана. Сад бунта вырастил меня, но время сушит плоть мою, Чтоб в адском пламени горел я лучше ветки и бревна. Всевышний кончиком пера украсил лист моей судьбы. Но говорят лишь о грехах начертанные письмена. Старался смыть потоком слез я страшный текст, а толку что? Упрям всевышний, повесть та им вновь и вновь повторена. В упорстве этом он всеблаг, не дав полнее проявить, Сколь мерзок по натуре я и совесть как моя черна. И если кто меня убьет за то, что растранжирил жизнь, Суд разума произнесет: заслуга это, не вина. Но если дам костру души я распылаться в полный жар, Вскипят, взбурлятся небеса, их голубая глубина.

#ПерсидскаяЛитература #АзербайджанскаяЛитература #Литература #Поэзия