Предыдущая публикация
Самая старая школа в Челябинской области
В этом году Челябинская область отмечает 90-летие со дня образования. А ровно 200 лет назад, 17 мая 1824 года, отрылась Коельская казачья школа. Я задался вопросом – является ли Коелгинская средняя школа на сегодня самой старой на Южном Урале?
Почему именно Коельская школа? На территории современного Коелгинского сельского поселения в XVIII была образована Коельская казачья станица на месте слияния рек Увелька и Коелга. На старых картах название правого притока реки Увельки встречается уже с 1735 года в варианте Коель. Так нарекли её в древности тюрки за наличие родниковых вод, горных пород и за каменистое ложе (иранское слово «кой» — родник в каменистом месте; камень; тюркское «елга» — река, каменистая долина).
А начиналась история Коельской казачьей станицы почти буднично, но по приказу сверху: нужно была срочно построить цепь крепостей для защиты от восстаний башкир.
В 1747 году челябинский казак А. Домнин вместе с 50 казачьими семьями переселился в устье реки Коелги и Увельки и построил здесь крепость Коельскую. В 1749 году еткульские казаки основали Увельскую крепость. А спустя 20 лет казаки из разных крепостей Исетской провинции (с центром – в Челябинской крепости) создали Еманжелинскую крепость.
Историю образования в Оренбургском казачьем войске (ОКВ) начинать бы надо с первого царя России Ивана IV, при котором впервые в истории Отечества введено системное школьное образование. Но мне бы хотелось обратить внимание на просвещённую императрицу России Екатерину II. По предложению академии наук императрица 5 августа 1784 года утвердила «Устав народных училищ в Российской империи». С этого момента началось системное образование россиян. В преамбуле устава, в частности, сказано: «Воспитание юношества было у всех просвещенных народов толико уважаемо, что почитали оное единым средством утвердить благо общества гражданского; да сие и неоспоримо… Из сего следует, что семена таковых нужных и полезных знаний сеять еще должно с малолетства в сердцах отроческих, дабы они в юношеских летах возрастали, а в мужских созревши, обществу плод приносили. Но как плоды сие не иначе размножить можно, как распространением самого наставления: то для сего и учреждаются ныне такие заведения, где на основании общих предписаний преподавать будут оное юношеству на языке природном».
Создание народных училищ в XVIII веке послужило толчком к зарождению казачьего образования в начале следующего века. А для этого стоит напомнить информацию о делении России на казачьи войска.
А теперь – об особенностях казачьего образования в ОКВ на фоне казачьих войск всей России.
Работая недавно в Объединённом государственном архиве Оренбургской области (ОГАОО), я, чаще всего, встречал в различных документах казачьих архивов непонимание того, почему именно в начале XIX века появились первые казачьи школы в ОКВ. Даты образования первых школ нашёл у челябинского историка Н. М. Чернавского, на которого в своей книге «Казачьи школы Оренбургского края в XIX веке» ссылаются доктора истерических наук А. А. Абрамовский и А. П. Абрамовский. Для сведения: Чернавский Н. М. – инициатор создания Челябинского губархива (1921), автор «Краткого исторического очерка о г. Челябинске за 1736-1925 гг.» (1926), «Справочника-указателя узаконений об Урале из Полного собрания законов в царское время за 1649-1916 гг.» (1932).
Николай Михайлович не совсем точно, но установил даты открытия казачьих школ ОКВ: первая в Оренбургском казачьем войске была открыта школа в Илецкой защите (5 октября 1821), а не в Самарской станице, как это утверждалось ранее, в Нижнеозерской станице (17 января 1823 года), Оренбургской (5 сентября 1823 года), Коельской (17 мая 1824 года), Еткульской (25 мая 1824 года), Татищевской (24 июня 1824) и т. д.
Я задал вопрос историку из Еткульского района Челябинской области Игорю Васильевичу Михайлову: когда была открыта школа в Еткульской станице? На что получил ответ: не в 1824 году, а позже. Почему? Есть версия, что в Коельской станице богатый казак отдал под школу свой дом, не дожидаясь деревянного сруба для строительства. Кстати, по другой исторической версии император Александр I обещал оплатить срубы для казачьих школ из государственной казны. Но казаки Коельской станицы, в отличие от Еткульской, не стали ждать деньги из казны императора и начали занятия в мае 1924 года. На сегодня это единственный доказанный факт, который подтверждает юбилей самой старой школы на территории Челябинского, Верхнеуральского и Троицкого уездов Оренбургской губернии (ОГАОО. Ф. 1912. ОП. 2. Д. 97. Л. 2-об).
И всё-таки, почему вдруг у императора Александра I проснулся интерес к казачьим школам? Ответ на этот вопрос я нашёл именно в Оренбурге в статье дотошного челябинского историка Владимира Стейгоновича Боже (Культура оренбургского казачества: «Школы взаимного обучения в Оренбургском казачьем войске: общероссийский контекст», стр. 4-7, Челябинск, 2007): «3 сентября 1819 г. оренбургскому военному губернатору П. К. Эссену было сообщено, что «Государю Императору благоугодно знать сведения о всех школах взаимного обучения военного ведомства, в том числе и казачьих, находящихся в Оренбургской губернии». Так как подобных школ в Оренбургском казачьем войске вообще не было, замещавший П. К. Эссена начальник штаба Отдельного Оренбургского корпуса генерал-майор Г. П. Веселитский предписал войсковой канцелярии «учредить школы во всех пяти кантонах войска и в непременном казачьем полку», расположенном в окрестностях Оренбурга. Школы стали создаваться в различных населенных пунктах, и к 1848 году были открыты во всех 69 станицах войска». Краткие сведения об истории их учреждения, источниках финансирования и преподававшихся в них предметах я нашёл в Оренбургском архиве в обстоятельных документах подъесаула С. Н. Севастьянова, в частности, в его отчётах: «Школьное образование в Оренбургском казачьем за 1819—1895 гг.: (Краткий исторический очерк) / Севастьянов С. Н. Оренбург, 1896 г.
Однако в исторической литературе трудно найти причины распространения школ взаимного обучения в России и рассказ об особенностях этого типа учебного заведения. Но, кто знает известного на Урале краеведа В. С. Боже, тот сможет найти ответ почти на любой вопрос в научных сборниках ЧелГУ. В одной из своих статей, посвящённой первому историку оренбургского казачества Челябинского пединститута (1976 г.) и ЧелГУ профессору Михаилу Дмитриевичу Машину, Владимир Стейгонович писал: «Школы взаимного обучения, или белль-ланкастерские школы, берут свое начало в конце ХVIII века. В России они появляются в начале ХIХ столетия. Одним из первых учебных заведений, применивших новую методику, была Омская школа кантонистов, когда «в остальной России об этом и понятия не имели». Интерес к школам взаимного обучения значительно вырос после Отечественной войны 1812 года. В 1816 году Министерство народного просвещения делает первые шаги по введению «белль-ланкастерской методы» в начальных училищах страны. В 1817 году школы взаимного обучения были учреждены при корпусе российских войск, находившихся во Франции. Именно там, состоявший при графе Воронцове писатель и журналист Н. И. Греч (1787—1867), познакомился с белль-ланкастерской системой и стал одним из наиболее активных ее приверженцев в России. По прибытии в Петербург у него состоялся разговор с графом Е. К. Сиверсом, возглавлявшим Комиссию составления учебных пособий кантонистам поселенных войск, в результате которого он, как человек знакомый с белль-ланкастерской системой, был определен в комиссию для составления учебного пособия для школ кантонистов. Выполнив эти поручения, Греч в конце 1818 года переходит в Гвардейский корпус, где по предложению начальника штаба организует центральную школу для обучения солдат.
Крупные военные чины приезжали посмотреть на успехи школы. 19 июля 1819 года её посетил сам император Александр I. «Произведен был экзамен и кончился к общему удовольствию... Училище ему понравилось, и он приказал учредить по такому же училищу в каждом полку Гвардейского корпуса»,— вспоминал Н. И. Греч. По всей видимости, именно это близкое знакомство Александра I со школой взаимного обучения, с успехами, которых она достигла за полгода работы, и подвигло императора к идее распространить её передовой опыт на другие воинские формирования, в том числе и казачьи. Этому же способствовал и характер самой белль-ланкастерской методики, близкой военным по содержанию. (Культура оренбургского казачества: сбор. науч. cт. / отв. ред. С. Е. Матушкин. Челябинск: Чел. гос. ун-т. 2007, стр. 4-7).
Главные отличительные черты этой популярной методики заключаются в том, что образование детей и взрослых в школах взаимного обучения осуществлялась «посредством избранных из них самих надзирателей и старших, соблюдения единообразия, воинского порядка и команды». Проще говоря, самые грамотные и успешные ученики помогали слабым и неопытным. Ещё одна особенность таких школ: строгой, почти военной, регламентации в ланкастерских школах подвергалось всё: от материальной базы школы (сколько каких таблиц, ярлыков, прописей, аспидных досок, грифелей она должна иметь) до распорядка и содержания занятий (на сколько групп разбиваются учащиеся, по каким командам какие действия осуществляются). Надо сказать, что на чтение, пропись и счёт часов в расписании было больше, чем на закон божий.
Такие подробности – для современных школьников Коелгинской средней школы очень могут быть полезными для познания истории казачьего образования. Истоки всегда любопытны для самых любознательных. А как рождаются и воспитываются храбрейшие патриоты Отчизны – это главная загадка наших предков-казаков…
Но, прежде, чем говорить о становление казачат как храбрых защитников Отечества, хочу обратить внимание на образ казака в русской литературе. О казаках писали наши классики Николай Гоголь, Лев Толстой и Михаил Шолохов. Для кого-то гоголевский Тарас Бульба стал главным носителем былинных черт людей свободолюбивых, сильных, красивых, преданных, готовых умирать за свою землю. А для меня, потомка казаков Травниковской, Кундравинской и Варламовской станиц, героем-современником моих предков, сгинувших на гражданской войны, стал шолоховский Григорий Мелехов из романа «Тихий Дон».
Сегодня, когда идёт война за освобождение русских братьев на земле Малороссии, очень своевременно и злободневно звучит речь атамана запорожских казаков Тараса Бульбы из одноимённой повести писателя Николая Гоголя о Русском Товариществе и Братстве:
«Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!».
От себя хочу добавить несколько слов об ощущении казачьей крови. Когда учился в Москве и накануне экзаменов читал «Тихий Дон», порой невольно наверчивались слёзы. Я-то думал, что это связано с воспоминаниями о прабабушке, чей муж – сотник Травниковской станицы Филипп Краснопёров – ушёл с Колчаком в Сибирь и сгинул навсегда. Я эти слёзы относил к воспоминаниям о своём детстве в деревне Камбулат. Но в те же годы, полвека назад, читал и научные статьи о том, что у исконно казачьего слова и не только есть генетическая память. Верилось с трудом, но однажды, в Дагомысе на концерте, я впервые услышал старые песни моих предков в исполнении Кубанского казачьего хора. Вот когда я даже не замечал, что почти каждое забытое слово из разговоров с прабабушкой-казачкой во мне вновь отзывалось слезой. Непроизвольной настолько, что я устал стесняться окружающих зрителей. Вот тогда и поверил, что есть у русского слова генетическая память…
Отцы казачат положительно относились к образованию, в надежде на успешную карьеру своих детей в казачьем войске: у образованных было больше шансов стать офицером. Но всегда в душе у каждого казака было главное сомнение: настоящее место казака – на коне, а не в канцелярии.
И был ответ на сомнения старших: «Правила о порядке управления школами, в войске Оренбургском утверждёнными» (1838 г.)которые так определяли задачи казачьей школы в обучении школьников воинскому делу:
«1). Развивать в них любовь к Государю Императору, Престолу и Отечеству настолько, чтобы каждый был способен пожертвовать во благо Царя и Отечества совей жизнью;
2). Развивать их в духе уважения к воинским доблестям, в духе дисциплины, уважения к старшим и вселить в них чувство чести, правдивости и уважения к существующим порядкам;
3). Развивать в них способность соображать, оценивать обстановку, найтись при выборе средств;
4). Развивать силу, ловкость, любовь к коню, шашке, пике и винтовке как к будущим их товарищам и помощникам;
5). Вселять убеждение, что лучше умереть с честью, чем позорно отступать и быть побеждённым противником».
А теперь в самый раз подвести первые итоги образовательных процессов в Оренбургском казачьем войске: в конце XIX века это было самое образованное войско в России. Семьдесят процентов казаков владели грамотой, как и половина женского населения войска. Для сравнения: в соседнем Уральском казачьем войске эти показатели были почти в десять раз ниже. А казачье сословие в Оренбургской губернии было самое образованное перед революцией 1917 года: на 1 января революционного года количество казачьих школ составляло 36 процентов от всех учебных заведений Оренбургской губернии. А в «Отчёте о состоянии Оренбургского казачьего войска» за 1908 год сказано: «Станичные и поселковые школы являются главным рассадником и первоначального образования в войске». Но языком отчёта не скажешь главное: казачьи школы были рассадниками храбрости и преданности Отечеству и на полях сражений с Наполеоном, и на русско-японской войне, и в любом сражении в Средней Азии.
Павел БОЛЬШАКОВ, член Союза российских писателей.
Почему именно Коельская школа? На территории современного Коелгинского сельского поселения в XVIII была образована Коельская казачья станица на месте слияния рек Увелька и Коелга. На старых картах название правого притока реки Увельки встречается уже с 1735 года в варианте Коель. Так нарекли её в древности тюрки за наличие родниковых вод, горных пород и за каменистое ложе (иранское слово «кой» — родник в каменистом месте; камень; тюркское «елга» — река, каменистая долина).
А начиналась история Коельской казачьей станицы почти буднично, но по приказу сверху: нужно была срочно построить цепь крепостей для защиты от восстаний башкир.
В 1747 году челябинский казак А. Домнин вместе с 50 казачьими семьями переселился в устье реки Коелги и Увельки и построил здесь крепость Коельскую. В 1749 году еткульские казаки основали Увельскую крепость. А спустя 20 лет казаки из разных крепостей Исетской провинции (с центром – в Челябинской крепости) создали Еманжелинскую крепость.
Историю образования в Оренбургском казачьем войске (ОКВ) начинать бы надо с первого царя России Ивана IV, при котором впервые в истории Отечества введено системное школьное образование. Но мне бы хотелось обратить внимание на просвещённую императрицу России Екатерину II. По предложению академии наук императрица 5 августа 1784 года утвердила «Устав народных училищ в Российской империи». С этого момента началось системное образование россиян. В преамбуле устава, в частности, сказано: «Воспитание юношества было у всех просвещенных народов толико уважаемо, что почитали оное единым средством утвердить благо общества гражданского; да сие и неоспоримо… Из сего следует, что семена таковых нужных и полезных знаний сеять еще должно с малолетства в сердцах отроческих, дабы они в юношеских летах возрастали, а в мужских созревши, обществу плод приносили. Но как плоды сие не иначе размножить можно, как распространением самого наставления: то для сего и учреждаются ныне такие заведения, где на основании общих предписаний преподавать будут оное юношеству на языке природном».
Создание народных училищ в XVIII веке послужило толчком к зарождению казачьего образования в начале следующего века. А для этого стоит напомнить информацию о делении России на казачьи войска.
А теперь – об особенностях казачьего образования в ОКВ на фоне казачьих войск всей России.
Работая недавно в Объединённом государственном архиве Оренбургской области (ОГАОО), я, чаще всего, встречал в различных документах казачьих архивов непонимание того, почему именно в начале XIX века появились первые казачьи школы в ОКВ. Даты образования первых школ нашёл у челябинского историка Н. М. Чернавского, на которого в своей книге «Казачьи школы Оренбургского края в XIX веке» ссылаются доктора истерических наук А. А. Абрамовский и А. П. Абрамовский. Для сведения: Чернавский Н. М. – инициатор создания Челябинского губархива (1921), автор «Краткого исторического очерка о г. Челябинске за 1736-1925 гг.» (1926), «Справочника-указателя узаконений об Урале из Полного собрания законов в царское время за 1649-1916 гг.» (1932).
Николай Михайлович не совсем точно, но установил даты открытия казачьих школ ОКВ: первая в Оренбургском казачьем войске была открыта школа в Илецкой защите (5 октября 1821), а не в Самарской станице, как это утверждалось ранее, в Нижнеозерской станице (17 января 1823 года), Оренбургской (5 сентября 1823 года), Коельской (17 мая 1824 года), Еткульской (25 мая 1824 года), Татищевской (24 июня 1824) и т. д.
Я задал вопрос историку из Еткульского района Челябинской области Игорю Васильевичу Михайлову: когда была открыта школа в Еткульской станице? На что получил ответ: не в 1824 году, а позже. Почему? Есть версия, что в Коельской станице богатый казак отдал под школу свой дом, не дожидаясь деревянного сруба для строительства. Кстати, по другой исторической версии император Александр I обещал оплатить срубы для казачьих школ из государственной казны. Но казаки Коельской станицы, в отличие от Еткульской, не стали ждать деньги из казны императора и начали занятия в мае 1924 года. На сегодня это единственный доказанный факт, который подтверждает юбилей самой старой школы на территории Челябинского, Верхнеуральского и Троицкого уездов Оренбургской губернии (ОГАОО. Ф. 1912. ОП. 2. Д. 97. Л. 2-об).
И всё-таки, почему вдруг у императора Александра I проснулся интерес к казачьим школам? Ответ на этот вопрос я нашёл именно в Оренбурге в статье дотошного челябинского историка Владимира Стейгоновича Боже (Культура оренбургского казачества: «Школы взаимного обучения в Оренбургском казачьем войске: общероссийский контекст», стр. 4-7, Челябинск, 2007): «3 сентября 1819 г. оренбургскому военному губернатору П. К. Эссену было сообщено, что «Государю Императору благоугодно знать сведения о всех школах взаимного обучения военного ведомства, в том числе и казачьих, находящихся в Оренбургской губернии». Так как подобных школ в Оренбургском казачьем войске вообще не было, замещавший П. К. Эссена начальник штаба Отдельного Оренбургского корпуса генерал-майор Г. П. Веселитский предписал войсковой канцелярии «учредить школы во всех пяти кантонах войска и в непременном казачьем полку», расположенном в окрестностях Оренбурга. Школы стали создаваться в различных населенных пунктах, и к 1848 году были открыты во всех 69 станицах войска». Краткие сведения об истории их учреждения, источниках финансирования и преподававшихся в них предметах я нашёл в Оренбургском архиве в обстоятельных документах подъесаула С. Н. Севастьянова, в частности, в его отчётах: «Школьное образование в Оренбургском казачьем за 1819—1895 гг.: (Краткий исторический очерк) / Севастьянов С. Н. Оренбург, 1896 г.
Однако в исторической литературе трудно найти причины распространения школ взаимного обучения в России и рассказ об особенностях этого типа учебного заведения. Но, кто знает известного на Урале краеведа В. С. Боже, тот сможет найти ответ почти на любой вопрос в научных сборниках ЧелГУ. В одной из своих статей, посвящённой первому историку оренбургского казачества Челябинского пединститута (1976 г.) и ЧелГУ профессору Михаилу Дмитриевичу Машину, Владимир Стейгонович писал: «Школы взаимного обучения, или белль-ланкастерские школы, берут свое начало в конце ХVIII века. В России они появляются в начале ХIХ столетия. Одним из первых учебных заведений, применивших новую методику, была Омская школа кантонистов, когда «в остальной России об этом и понятия не имели». Интерес к школам взаимного обучения значительно вырос после Отечественной войны 1812 года. В 1816 году Министерство народного просвещения делает первые шаги по введению «белль-ланкастерской методы» в начальных училищах страны. В 1817 году школы взаимного обучения были учреждены при корпусе российских войск, находившихся во Франции. Именно там, состоявший при графе Воронцове писатель и журналист Н. И. Греч (1787—1867), познакомился с белль-ланкастерской системой и стал одним из наиболее активных ее приверженцев в России. По прибытии в Петербург у него состоялся разговор с графом Е. К. Сиверсом, возглавлявшим Комиссию составления учебных пособий кантонистам поселенных войск, в результате которого он, как человек знакомый с белль-ланкастерской системой, был определен в комиссию для составления учебного пособия для школ кантонистов. Выполнив эти поручения, Греч в конце 1818 года переходит в Гвардейский корпус, где по предложению начальника штаба организует центральную школу для обучения солдат.
Крупные военные чины приезжали посмотреть на успехи школы. 19 июля 1819 года её посетил сам император Александр I. «Произведен был экзамен и кончился к общему удовольствию... Училище ему понравилось, и он приказал учредить по такому же училищу в каждом полку Гвардейского корпуса»,— вспоминал Н. И. Греч. По всей видимости, именно это близкое знакомство Александра I со школой взаимного обучения, с успехами, которых она достигла за полгода работы, и подвигло императора к идее распространить её передовой опыт на другие воинские формирования, в том числе и казачьи. Этому же способствовал и характер самой белль-ланкастерской методики, близкой военным по содержанию. (Культура оренбургского казачества: сбор. науч. cт. / отв. ред. С. Е. Матушкин. Челябинск: Чел. гос. ун-т. 2007, стр. 4-7).
Главные отличительные черты этой популярной методики заключаются в том, что образование детей и взрослых в школах взаимного обучения осуществлялась «посредством избранных из них самих надзирателей и старших, соблюдения единообразия, воинского порядка и команды». Проще говоря, самые грамотные и успешные ученики помогали слабым и неопытным. Ещё одна особенность таких школ: строгой, почти военной, регламентации в ланкастерских школах подвергалось всё: от материальной базы школы (сколько каких таблиц, ярлыков, прописей, аспидных досок, грифелей она должна иметь) до распорядка и содержания занятий (на сколько групп разбиваются учащиеся, по каким командам какие действия осуществляются). Надо сказать, что на чтение, пропись и счёт часов в расписании было больше, чем на закон божий.
Такие подробности – для современных школьников Коелгинской средней школы очень могут быть полезными для познания истории казачьего образования. Истоки всегда любопытны для самых любознательных. А как рождаются и воспитываются храбрейшие патриоты Отчизны – это главная загадка наших предков-казаков…
Но, прежде, чем говорить о становление казачат как храбрых защитников Отечества, хочу обратить внимание на образ казака в русской литературе. О казаках писали наши классики Николай Гоголь, Лев Толстой и Михаил Шолохов. Для кого-то гоголевский Тарас Бульба стал главным носителем былинных черт людей свободолюбивых, сильных, красивых, преданных, готовых умирать за свою землю. А для меня, потомка казаков Травниковской, Кундравинской и Варламовской станиц, героем-современником моих предков, сгинувших на гражданской войны, стал шолоховский Григорий Мелехов из романа «Тихий Дон».
Сегодня, когда идёт война за освобождение русских братьев на земле Малороссии, очень своевременно и злободневно звучит речь атамана запорожских казаков Тараса Бульбы из одноимённой повести писателя Николая Гоголя о Русском Товариществе и Братстве:
«Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!».
От себя хочу добавить несколько слов об ощущении казачьей крови. Когда учился в Москве и накануне экзаменов читал «Тихий Дон», порой невольно наверчивались слёзы. Я-то думал, что это связано с воспоминаниями о прабабушке, чей муж – сотник Травниковской станицы Филипп Краснопёров – ушёл с Колчаком в Сибирь и сгинул навсегда. Я эти слёзы относил к воспоминаниям о своём детстве в деревне Камбулат. Но в те же годы, полвека назад, читал и научные статьи о том, что у исконно казачьего слова и не только есть генетическая память. Верилось с трудом, но однажды, в Дагомысе на концерте, я впервые услышал старые песни моих предков в исполнении Кубанского казачьего хора. Вот когда я даже не замечал, что почти каждое забытое слово из разговоров с прабабушкой-казачкой во мне вновь отзывалось слезой. Непроизвольной настолько, что я устал стесняться окружающих зрителей. Вот тогда и поверил, что есть у русского слова генетическая память…
Отцы казачат положительно относились к образованию, в надежде на успешную карьеру своих детей в казачьем войске: у образованных было больше шансов стать офицером. Но всегда в душе у каждого казака было главное сомнение: настоящее место казака – на коне, а не в канцелярии.
И был ответ на сомнения старших: «Правила о порядке управления школами, в войске Оренбургском утверждёнными» (1838 г.)которые так определяли задачи казачьей школы в обучении школьников воинскому делу:
«1). Развивать в них любовь к Государю Императору, Престолу и Отечеству настолько, чтобы каждый был способен пожертвовать во благо Царя и Отечества совей жизнью;
2). Развивать их в духе уважения к воинским доблестям, в духе дисциплины, уважения к старшим и вселить в них чувство чести, правдивости и уважения к существующим порядкам;
3). Развивать в них способность соображать, оценивать обстановку, найтись при выборе средств;
4). Развивать силу, ловкость, любовь к коню, шашке, пике и винтовке как к будущим их товарищам и помощникам;
5). Вселять убеждение, что лучше умереть с честью, чем позорно отступать и быть побеждённым противником».
А теперь в самый раз подвести первые итоги образовательных процессов в Оренбургском казачьем войске: в конце XIX века это было самое образованное войско в России. Семьдесят процентов казаков владели грамотой, как и половина женского населения войска. Для сравнения: в соседнем Уральском казачьем войске эти показатели были почти в десять раз ниже. А казачье сословие в Оренбургской губернии было самое образованное перед революцией 1917 года: на 1 января революционного года количество казачьих школ составляло 36 процентов от всех учебных заведений Оренбургской губернии. А в «Отчёте о состоянии Оренбургского казачьего войска» за 1908 год сказано: «Станичные и поселковые школы являются главным рассадником и первоначального образования в войске». Но языком отчёта не скажешь главное: казачьи школы были рассадниками храбрости и преданности Отечеству и на полях сражений с Наполеоном, и на русско-японской войне, и в любом сражении в Средней Азии.
Павел БОЛЬШАКОВ, член Союза российских писателей.
Следующая публикация
Комментарии 1