Пожалуйста, введите сюда пароль, который вы получили по смс на указанный выше номер. Не удаляйте полученное сообщение, чтобы в будущем беспрепятственно входить на сайт ...
У меня такая ерунда...В школе писала без ошибок.Считаю себя грамотной.Даже сочинения писала всем друзьям-троечникам..Но тут,на одноклассниках, постоянно лень писать без ошибок.Что с этим поделать?
Мы в Полежаевском парке, середина июня. Там течет речка Лиговка, она небольшая совсем, но в парке превращается в озеро. На воде лодки, на траве клетчатые пледы, скатерти с бахромой, самовары. Я наблюдаю за тем, как компания, сидящая неподалеку, заводит патефон. Кто именно сидит уже не помню, но все еще вижу, как вращается ручка. Через мгновение раздается музыка, хриплая, заикающаяся, и все же музыка.
Ящик полный маленьких, простуженных, поющих, пусть извне и невидимых, у меня такого не было. И как же я хотел им обладать, заботиться о нем, лелеять, ставить зимой у печи, но главное, заводить его с царственной небрежностью, как делают вещь давно привычную. Вращение ручки казалось мне простой и одновременно неочевидной причиной льющихся звуков, своего рода универсальной отмычкой к прекрасному. Было в этом что-то моцартовское, что-то от взмаха дирижерской палочки, оживляющего немые инструменты и земными законами также не вполне объяснимого. Я, бывало, дирижировал наедине с собой, напевая...ЕщёМы в Полежаевском парке, середина июня. Там течет речка Лиговка, она небольшая совсем, но в парке превращается в озеро. На воде лодки, на траве клетчатые пледы, скатерти с бахромой, самовары. Я наблюдаю за тем, как компания, сидящая неподалеку, заводит патефон. Кто именно сидит уже не помню, но все еще вижу, как вращается ручка. Через мгновение раздается музыка, хриплая, заикающаяся, и все же музыка.
Ящик полный маленьких, простуженных, поющих, пусть извне и невидимых, у меня такого не было. И как же я хотел им обладать, заботиться о нем, лелеять, ставить зимой у печи, но главное, заводить его с царственной небрежностью, как делают вещь давно привычную. Вращение ручки казалось мне простой и одновременно неочевидной причиной льющихся звуков, своего рода универсальной отмычкой к прекрасному. Было в этом что-то моцартовское, что-то от взмаха дирижерской палочки, оживляющего немые инструменты и земными законами также не вполне объяснимого. Я, бывало, дирижировал наедине с собой, напевая услышанные мелодии, и неплохо у меня получалось. Если бы не мечта стать брандмейстером, то хотел бы я быть, конечно же, дирижером.
В тот июньский день мы видели и дирижера. С послушным его руке оркестром он потихоньку удалялся от берега. Не парковый был оркестр, не духовой - симфонический. Стоял на плоту, непонятно как поместившись, и по воде растекалась его музыка, и ее вполуха слушали отдыхающие. Вокруг плота плавали лодки, утки, слышны были то скрип уключин, то кряканье, но все это легко врастало в музыку, и принималось дирижером, в целом, благосклонно. Окруженный музыкантами дирижер был в то же время одинок, есть в этой профессии непостижимый трагизм. Он, быть может, выражен не так ярко как у брандмейстера, поскольку не связан ни с огнем, ни с внешними обстоятельствами вообще, но эта внутренняя, скрытая его природа жжет сердца тем сильней.
Пожалуйста, введите сюда пароль, который вы получили по смс на указанный выше номер. Не удаляйте полученное сообщение, чтобы в будущем беспрепятственно входить на сайт ...
Комментарии 16
Ящик полный маленьких, простуженных, поющих, пусть извне и невидимых, у меня такого не было. И как же я хотел им обладать, заботиться о нем, лелеять, ставить зимой у печи, но главное, заводить его с царственной небрежностью, как делают вещь давно привычную. Вращение ручки казалось мне простой и одновременно неочевидной причиной льющихся звуков, своего рода универсальной отмычкой к прекрасному. Было в этом что-то моцартовское, что-то от взмаха дирижерской палочки, оживляющего немые инструменты и земными законами также не вполне объяснимого. Я, бывало, дирижировал наедине с собой, напевая...ЕщёМы в Полежаевском парке, середина июня. Там течет речка Лиговка, она небольшая совсем, но в парке превращается в озеро. На воде лодки, на траве клетчатые пледы, скатерти с бахромой, самовары. Я наблюдаю за тем, как компания, сидящая неподалеку, заводит патефон. Кто именно сидит уже не помню, но все еще вижу, как вращается ручка. Через мгновение раздается музыка, хриплая, заикающаяся, и все же музыка.
Ящик полный маленьких, простуженных, поющих, пусть извне и невидимых, у меня такого не было. И как же я хотел им обладать, заботиться о нем, лелеять, ставить зимой у печи, но главное, заводить его с царственной небрежностью, как делают вещь давно привычную. Вращение ручки казалось мне простой и одновременно неочевидной причиной льющихся звуков, своего рода универсальной отмычкой к прекрасному. Было в этом что-то моцартовское, что-то от взмаха дирижерской палочки, оживляющего немые инструменты и земными законами также не вполне объяснимого. Я, бывало, дирижировал наедине с собой, напевая услышанные мелодии, и неплохо у меня получалось. Если бы не мечта стать брандмейстером, то хотел бы я быть, конечно же, дирижером.
В тот июньский день мы видели и дирижера. С послушным его руке оркестром он потихоньку удалялся от берега. Не парковый был оркестр, не духовой - симфонический. Стоял на плоту, непонятно как поместившись, и по воде растекалась его музыка, и ее вполуха слушали отдыхающие. Вокруг плота плавали лодки, утки, слышны были то скрип уключин, то кряканье, но все это легко врастало в музыку, и принималось дирижером, в целом, благосклонно. Окруженный музыкантами дирижер был в то же время одинок, есть в этой профессии непостижимый трагизм. Он, быть может, выражен не так ярко как у брандмейстера, поскольку не связан ни с огнем, ни с внешними обстоятельствами вообще, но эта внутренняя, скрытая его природа жжет сердца тем сильней.