«Большая коммуна» – так в народе прозвали одну из коншинских спален-общежитий, построенных для рабочих Ситценабивной фабрики. Прозвали, конечно, не во времена купца Коншина. Что только потом не было в «Большой коммуне». Даже институт. А до 70-х годов ХХ века в «Большой коммуне», как и двести лет назад, жил рабочий люд. - В самом начале 70-х, – рассказывает Валерий Кондрашин, сегодня преподаватель школы №11, а в начале 70-х семилетний мальчишка, родившийся и выросший в этой «Большой Коммуне», – когда получили отдельную квартиру на улице Советская, мы переехали из этого дома. Но мы все «родом из детства». И родные места всегда тянут. Воспоминания тянут. И позже часто, но уже как гость, я заходил в бывший свой двор. Двор дома №4 переулка Коммунистический. Детские воспоминания – самые яркие и самые хорошие, какими бы они не были.

Моя семья жила на втором этаже, в самой последней угловой комнате №116. Сегодня там какие-то офисы. Может быть, даже аудитория или кабинет – там же после был институт. А когда жили мы – все было, как и при Коншиных, когда мои и бабушка, и прабабушка работали на коншинской Ситценабивной фабрике. И жили в этой многокомнатной двухэтажной спальне с длинным широким коридором через все здание. И мы, мальчишки и девчонки, кто жили в этой спальне, обычно развлекались тем, что играли в догонялки в этом длинном коридоре. В одной из таких догонялок я и напоролся переносицей на гвоздь. Бегу, сам смотрю через плечо за своими преследователями, поворачиваю голову… и в этот самый момент Лёня Ханин, личность в спальне известная, выходит из своей комнаты. Дверь нараспашку. А дверная ручка у него была прибита «сотыми» гвоздями острием внутрь комнаты. Дверь открыта, гвозди наружу. И я налетаю на гвоздь. Бог уберег, я пробил только переносицу. Так что в спальне жить надо было предельно осторожно.

Но для нас это была нормальная мальчишеская жизнь. Мы жили и вели себя, как все мальчишки того времени. Учились мы во второй школе, где сейчас коррекционная школа. Когда шли в школу по низкой дороге, где хлебопекарня – останавливались возле нее, подставляли кирпичи к раскрытому окну, влезали на кирпичи и просили жалостливо в окно: «Тетя, дай булочку». Нам пекари давали горячий, прямо из печи, хлеб. Ничего вкуснее сегодня не помню. А осенью мы добывали капусту. Когда с колхозных полей в город въезжали груженные колхозной капустой грузовики, мы подбрасывали под задние колеса кирпичи. Колесо наехало на кирпич, машину подбросило – кочан из кузова на землю. Кочан домой принес, мамка тебя отругала, но капуста пошла по назначению – мамкой приготовлена и нами съедена. Вот так мы шести-семилетние мальчишки промышляли, так посильно кормили свою семью. По совести, все, кто жил в «Большой коммуне» - жили бедно, и кочан капусты был в хозяйстве совсем нелишним. Между «Большой коммуной» и строениями возле дороги (называли их «балаганами»), был участок. Называли мы его «за окном». Там мы бегали, играли и на велосипедах катались – конечно, те, у кого велосипеды были. У меня велосипед был. Мне мама на рынке купила старый велосипед, который очень скоро развалился прямо подо мной. Сел, поехал с горки, хрясть – колеса в стороны, рама на землю, а я с разодранными коленями и с рулем в руках сижу на земле. Потеря велосипеда – это тогда была катастрофа. Никаких денег, чтобы купить новый, не было – на старый кое-как собрали. Так что страдал я больше не за содранные колени, а за потерю своего «железного коня».

Велосипеда не стало. Нашел себе новую игру – «прыгать с парашютом». Потолки казались высоченными (они и были метра 4). Я забирался на шифоньер (гардероб он тогда назывался), становился там в полный рост, в вытянутой руке раскрытый зонтик, и прыгал парашютистом вниз. Во время прыжка зонтик, естественно, выгибался в обратную сторону. Маме я ничего не рассказывал. Но когда мама брала зонтик на улицу и раскрывала его, ее ждала «приятная» неожиданность – слабый порыв ветра и зонтик выворачивало в обратную сторону. Мама, вернувшись домой, жаловалась, что зонтик почему-то сломался. Я, как совестливый сын, признавался, что причина поломки – мои парашютные прыжки, и получал от мамы заслуженный нагоняй. Как на старом советском плакате, где мама говорит сыну: «Не лги никогда!» А у сына от стыда уши красные. Вот так нас тогда воспитывали. «За ворота» мамка мне выходить запрещала. Я мальчишкой был сознательным, потому все детство мое прошло в сквере, «за окном» и на «балаганах» – по крышам бегали-прыгали, в прятки играли, в догонялки. Не отпускали нас по понятным причинам. Район был достаточно криминализированный. «Большая коммуна» всегда конфликтовала с Чернышевкой. И когда «Большую коммуну» расселили, большинство переехали как раз на Чернышевку, в место враждебное. Мы переехали на Советскую. Но это было потом, а пока об отдельной квартире мы, мальчишки, и не мечтали. Нам и в спальне жилось нормально.

Кухня общая, туалет общий. В любое время суток в коридоре ходили люди. Кто на кухню, кто из кухни, кто на улицу, кто в гости. Жили по-разному – и дружили, и дрались. Пил народ тогда страшно, потому и драки были страшными. Дрались мужики тем, что под руку попало. Драки с поножовщиной – дело обыденное. Это считалось тогда нормой. Внимание на это не обращали, как и на наличие тех же клопов. Милицию вызывали в крайних случаях, когда совершалось или убийство, или тяжелая травма. Так мужики решали свои вопросы. Такая была реальность той жизни. Как реальны были «рубиловы» в домино в сквере – играли серьезно и азартно, и порой до драки. Но это взрослые. Дети же жили дружно. Нам делить было нечего – все жили одинаково бедно. Уже к концу 70-х, когда жил на Советской и учился в 9-й школе, часто заходил в свой старый двор к старым друзьям. Времени свободного было не так много – учился, ходил в секцию борьбы в «Россию» и любил фотографировать. Фотография и возвращала меня в старый свой двор. Тогда многие мальчишки увлекались этим делом. О фотографии мы с ребятами и разговаривали.

Интернета не было, телевизоры были не у всех. В кино ходили редко – это денег стоило, потому все читали. Книги, пожалуй, и воспитали нас – воспитали даже больше, чем улица. Книги формировали наши мысли. Может, мы потому такими и выросли. Правильными, что ли. Не знаю. Но вспоминая прошлое, понимаешь: несмотря на драки, пьянство, бедность – люди были гораздо увереннее и в своем будущем, и в будущем свой страны. Потому что плохого-то, по сути, было не так уж и много. Люди большую часть своей жизни работали. Работали не на себя, а на свою страну – а это и был секрет общей уверенности в будущем. Валерий Кондрашин, фото из архива Кондрашина #ПрогулкиПоГороду #БольшаяКоммуна #спальня #общежитие