Предыдущая публикация
🎩 Белогвардеец как культурная выдумка
Образ белого офицера — благородного, сдержанного, верного кодексу чести — был создан не в годы Гражданской войны и не в эмиграции. Его оформила часть советской интеллигенции в 1960-х, когда в условиях ослабления классового подхода и отхода от революционного пафоса началась переоценка прошлого. В этот период белый офицер перестаёт быть контрреволюционером и начинает восприниматься как «человек трагической судьбы», «жертва времени», «настоящий русский интеллигент».
Это культурное смещение шло одновременно с тем, как сами интеллигенты теряли связь с пролетарской основой. Революция больше не ощущалась ими как своя. Вместо рабочего с винтовкой на сцену вернулся человек с фуражкой, акцентом, светскими манерами и внутренним конфликтом. Не сражающийся, а страдающий. Не убеждённый, а раздавленный. Так начался процесс возвращения в культуру образа белогвардейца — не как исторической фигуры, а как литературного типа.
Истоком здесь можно считать пьесу Булгакова «Дни Турбиных», основанную на романе «Белая гвардия». При Сталине она игралась — но как рассказ о конце. Турбины воспринимались как символ уходящего сословия, которое не выдержало столкновения с эпохой. Но уже в 1960-е, в новых культурных условиях, та же пьеса начала звучать иначе: теперь в Турбиных видели уже не слабость, а «высокую душу», «русскую интеллигенцию, которую не пощадила революция». Это наглядный пример того, как одно и то же произведение, в зависимости от базиса и общественной атмосферы, может восприниматься по-разному. Диалектика культуры работает точно так же, как и диалектика истории: когда меняется основа, изменяется и смысл.
С этим изменением восприятия совпадает целая волна фильмов, где белогвардеец уже не однозначный враг, а полноправный участник драмы. В «Служили два товарища» (1968) блестящий образ белого офицера вызывает сочувствие и уважение. В «Беге» (1970) по пьесе Булгакова белые генералы показаны как трагические фигуры. В «Адъютанте его превосходительства» (1969) и «Офицерах» (1971) белая тема уже подаётся сдержанно, без чёткой оценки, как часть общего «русского пути». Даже когда в этих фильмах белые проигрывают — они проигрывают красиво. А это значит — уже не до конца.
Почему это стало возможным? Потому что партия к тому моменту не вмешивалась в культуру столь жёстко, как раньше. Классовая строгость в подходе к истории ослабла. Интеллигенции позволили трактовать прошлое через категории «духовности», «трагедии», «вечных вопросов». А дальше включился естественный процесс — интеллигент стал искать себя в героях прошлого. И находил не красного, а белого.
Историческая правда, тем временем, была совсем иной.
Белая пехота в подавляющем большинстве состояла из мобилизованных крестьян, согнанных насильно; из люмпенов, уголовников, мародёров. Их собирали силой, по приказу, под угрозой расстрела. Они не были идейными противниками Советской власти — они были в тылу у тех, кто хотел её уничтожить. Белое командование — офицеры старой школы, монархисты, авантюристы, помещики — ставили перед собой прямую задачу: вернуть дореволюционный порядок. Вернуть помещика в деревню, жандарма в уезд, барина на место хозяина.
Они не скрывали своих целей. Колчак прямо отменял декрет о земле. Юденич обещал расправы. Деникин писал о «возвращении единой России» — то есть о ликвидации Советов. Мамонтов и Шкуро вели себя не как военные, а как бандиты. Унгерн — откровенный садист и фашист по духу — на Дальнем Востоке пытал, сжигал и уничтожал целые деревни. Белое движение несло за собой террор, принудительные реквизиции, расстрелы рабочих, сожжённые деревни и десятки тысяч смертей.
Поэтому, когда в 1960–70-е годы интеллигенция вдруг начинает видеть в белогвардейце "русскую совесть", это уже не художественный жест — это политическая подмена. Контрреволюционер превращается в культурного героя. Враг народа — в страдальца. И эта подмена не остаётся без последствий. Она закрепляется в песнях, фильмах, школьных образах, и в итоге — формирует память. А память, лишённая классовой основы, становится оружием. Не сразу, но верно.
Сегодня мы видим, к чему это привело. Белогвардеец снова в чести. Он снова на экране, снова в военной форме, снова как «традиция». И уже не просто как персонаж литературы, а как политический символ. А значит — снова как угроза.
Поэтому сегодня так важно называть вещи своими именами. Белое движение — это не трагедия. Это была попытка вернуть власть эксплуататоров.
И красные победили — потому что защищали не абстрактные идеи, а рабочий класс, крестьянство, советскую власть. Поэтому и память должна быть на их стороне. А не на стороне тех, кто пытался эту память сжечь.
🎩 Белогвардеец как культурная выдумка
Образ белого офицера — благородного, сдержанного, верного кодексу чести — был создан не в годы Гражданской войны и не в эмиграции. Его оформила часть советской интеллигенции в 1960-х, когда в условиях ослабления классового подхода и отхода от революционного пафоса началась переоценка прошлого. В этот период белый офицер перестаёт быть контрреволюционером и начинает восприниматься как «человек трагической судьбы», «жертва времени», «настоящий русский интеллигент».
Это культурное смещение шло одновременно с тем, как сами интеллигенты теряли связь с пролетарской основой. Революция больше не ощущалась ими как своя. Вместо рабочего с винтовкой на сцену вернулся человек с фуражкой, акцентом, светскими манерами и внутренним конфликтом. Не сражающийся, а страдающий. Не убеждённый, а раздавленный. Так начался процесс возвращения в культуру образа белогвардейца — не как исторической фигуры, а как литературного типа.
Истоком здесь можно считать пьесу Булгакова «Дни Турбиных», основанную на романе «Белая гвардия». При Сталине она игралась — но как рассказ о конце. Турбины воспринимались как символ уходящего сословия, которое не выдержало столкновения с эпохой. Но уже в 1960-е, в новых культурных условиях, та же пьеса начала звучать иначе: теперь в Турбиных видели уже не слабость, а «высокую душу», «русскую интеллигенцию, которую не пощадила революция». Это наглядный пример того, как одно и то же произведение, в зависимости от базиса и общественной атмосферы, может восприниматься по-разному. Диалектика культуры работает точно так же, как и диалектика истории: когда меняется основа, изменяется и смысл.
С этим изменением восприятия совпадает целая волна фильмов, где белогвардеец уже не однозначный враг, а полноправный участник драмы. В «Служили два товарища» (1968) блестящий образ белого офицера вызывает сочувствие и уважение. В «Беге» (1970) по пьесе Булгакова белые генералы показаны как трагические фигуры. В «Адъютанте его превосходительства» (1969) и «Офицерах» (1971) белая тема уже подаётся сдержанно, без чёткой оценки, как часть общего «русского пути». Даже когда в этих фильмах белые проигрывают — они проигрывают красиво. А это значит — уже не до конца.
Почему это стало возможным? Потому что партия к тому моменту не вмешивалась в культуру столь жёстко, как раньше. Классовая строгость в подходе к истории ослабла. Интеллигенции позволили трактовать прошлое через категории «духовности», «трагедии», «вечных вопросов». А дальше включился естественный процесс — интеллигент стал искать себя в героях прошлого. И находил не красного, а белого.
Историческая правда, тем временем, была совсем иной.
Белая пехота в подавляющем большинстве состояла из мобилизованных крестьян, согнанных насильно; из люмпенов, уголовников, мародёров. Их собирали силой, по приказу, под угрозой расстрела. Они не были идейными противниками Советской власти — они были в тылу у тех, кто хотел её уничтожить. Белое командование — офицеры старой школы, монархисты, авантюристы, помещики — ставили перед собой прямую задачу: вернуть дореволюционный порядок. Вернуть помещика в деревню, жандарма в уезд, барина на место хозяина.
Они не скрывали своих целей. Колчак прямо отменял декрет о земле. Юденич обещал расправы. Деникин писал о «возвращении единой России» — то есть о ликвидации Советов. Мамонтов и Шкуро вели себя не как военные, а как бандиты. Унгерн — откровенный садист и фашист по духу — на Дальнем Востоке пытал, сжигал и уничтожал целые деревни. Белое движение несло за собой террор, принудительные реквизиции, расстрелы рабочих, сожжённые деревни и десятки тысяч смертей.
Поэтому, когда в 1960–70-е годы интеллигенция вдруг начинает видеть в белогвардейце "русскую совесть", это уже не художественный жест — это политическая подмена. Контрреволюционер превращается в культурного героя. Враг народа — в страдальца. И эта подмена не остаётся без последствий. Она закрепляется в песнях, фильмах, школьных образах, и в итоге — формирует память. А память, лишённая классовой основы, становится оружием. Не сразу, но верно.
Сегодня мы видим, к чему это привело. Белогвардеец снова в чести. Он снова на экране, снова в военной форме, снова как «традиция». И уже не просто как персонаж литературы, а как политический символ. А значит — снова как угроза.
Поэтому сегодня так важно называть вещи своими именами. Белое движение — это не трагедия. Это была попытка вернуть власть эксплуататоров.
И красные победили — потому что защищали не абстрактные идеи, а рабочий класс, крестьянство, советскую власть. Поэтому и память должна быть на их стороне. А не на стороне тех, кто пытался эту память сжечь.
Фильтр
Закреплено
02:56
05:33
05:33
загрузка
Показать ещёЛевая колонка
О группе
Вести о Новороссии- победы и достижения, новое в мире, события и факты....
- г. Новороссийск (Краснодарский край)
Скрыть информацию
Фото из альбомов
Ссылки на группу
12 094 участника