Если вы любите смотреть передачи из категории политических ток-шоу, то наверняка знаете Владислава Владиславовича Шурыгина. Сын Владислава Ивановича, о котором писалось ниже и внук нашего Ивана Ивановича. Нашего, потому что с 1943 года покоится он на Церковищенском воинском захоронении...
«На дороге под Усвятами 3 августа 1943 года при бомбежке погиб мой дед. В базе данных министерства обороны России среди 14 Шурыгиных Иванов Ивановичей, сложивших головы на этой великой войне, пятый сверху подполковник Шурыгин Иван Иванович — мой дед».
Владислав Шурыгин - военный эссеист и политобозреватель , главный редактор издания «Журналистская Правда», штатный автор газеты «Завтра», член Изборского клуба. Грамотный , подкованный во многих вопросах общественной и политической жизни. Эксперт, умеющий дать словесный отпор оппоненту, могущий выдать исчерпывающую справку по тому или иному вопросу.
С 1991 по 2003 год более ста двадцати раз выезжал в качестве корреспондента в ряд «горячих точек». Работал в Карабахе, Южной Осетии, Приднестровье, Абхазии, Таджикистане, Сербии, Чечне, Ираке.
В октябре 1993 года участвовал в известных событиях в Москве на стороне защитников Верховного Cовета. При штурме мэрии Москвы был ранен.
Воевал добровольцем в Сербии и Приднестровье. Был трижды ранен. Награждён орденом «За личное мужество», медалью «Защитнику Приднестровья», знаком Сербской Краины «Б
оевое отличие».
А теперь, самое интересное для нас - его статья про деда. Не посчитайте за трудность - почитайте. Опять же звучат Усвяты...

"Мой дед Иван Иванович Шурыгин встретил войну под Брестом в составе 32-го стрелкового корпуса 16 армии. Корпус с боями отступал к Смоленску. Участвовал в Смоленском сражении, был тяжело ранен на Соловьёвой переправе огнём «мессершмита». Пуля попала под левую ключицу. Потерял сознание. Был случайно опознан проходившими мимо солдатами и вынесен на левый берег Днепра. Два месяца лечился в госпитале, после чего убыл в Тамбов, где из курсантов военных училищ формировалась 21-я отдельная курсантская стрелковая бригада. Стал её комиссаром. Бригада формировалась для наступления под Москвой и с первых дней наступления действовала на Калининском фронте. Наступала на Торжок, Торопец, освобождала Андреаполь и закончила наступать весной 1942 года под Невелем...
В ходе наступления войсками армии были разгромлены три дивизии вермахта и бригада СС, захвачены нетронутыми стратегические продовольственные и вещевые склады тылов группы армий "Центр" в Андреаполе, что позволило почти на три месяца обеспечить снабжение наших воюющих частей и соединений.
Интересная деталь: в ходе наступления бригаде пришлось наступать против кавалерийской бригады СС Фагеляйн, и в этих боях эсесовцы были разбиты и отброшены почти на 20 километров, после чего бригада СС была отведена в тыл и затем влита в одну из дивизий СС. Если не ошибаюсь, это был едва ли не первый случай разгрома соединения СС.
Затем фронт в этих краях встал почти на полтора года. Это не значит, что войны здесь не было, но основные события советско-германского фронта развивались южнее.
По воспоминаниям всех, кто так или иначе сталкивался с 21-ой бригадой, это была одна из самых боеспособных частей армии. Укомплектованная отлично обученными курсантами, фактически профессионалами, она была очень стойкой и боеспособной частью, способной решать самые трудные задачи. Достаточно сказать, что почти месяц бригада действовала на фланге армии, прикрывая её стык с соседями, даже тогда, когда армия почти на 80 километров вырвалась вперёд. Те, кто знает особенности немецкой тактики того времени – контр-удары по флангам - поймёт, о чём я говорю…
В июле 1942 года на базе 21 бригады была сформирована 47 стрелковая дивизия, которая 7 октября 1943 года за освобождение города Невеля получила почётное наименование «Невельская», 21 декабря 1943 года за исключительное мужество и проявленное воинское искусство в боях с немецко-фашистскими оккупантами была награждена орденом Суворова, а 10 июля 1944 года - орденом Ленина. К сожалению, всего этого мой дед уже не узнал.
3 августа 1943 года он погиб. В тот день он возвращался с передовой. Ехал на телеге вместе с адъютантом командира полка старшим лейтенантом В. Резайкиным. За ними по дороге шла машина и из-за шума её мотора они не услышали звук летящего немецкого самолёта. Тот сбросил бомбы. Осколком одной из них дед был убит…
Как относились к деду солдаты и офицеры?
Одно то, что его раненым не бросили в аду Соловьёвой переправы, а опознали и на руках вынесли на другой берег – говорит о многом.
Другая деталь - после войны сослуживцы деда пытались разыскать его семью. Но бабушка вышла второй раз замуж и сменила фамилию. Поэтому найти им её не удалось. В начале шестидесятых уже мой отец нашёл сослуживцев деда и все годы, пока они собирались, его всегда приглашали на эти встречи. Сохранилось больше ста писем друзей и сослуживцев, которые писали отцу свои воспоминания о деде. Среди них много писем от простых солдат, которые, узнав адрес отца, писали ему очень наивные и трогательные письма с удивительно тёплыми словами о деде.
Отдельной стопкой лежат письма бывшего командира 334-го полка Сергея Георгиевича Богачёва, с которым дед почти полтора года прожил в одном блиндаже. Он жил в Харькове. Это целая фронтовая летопись глазами командира полка…

Меня поразили три истории о деде, рассказанные его сослуживцами.
Истории совсем не героические, не «про подвиги», а те человеческие истории, которые, собственно, и характеризуют человека.
Весной 43-го пришёл приказ, по которому для нужд фронта можно было изымать у гражданского населения лошадей. Под это дело в ближайшем колхозе была сильно «прорежена» конюшня. Офицеры полка от комбата и выше воспользовались приказом, чтобы заполучить «личный транспорт». Одну из лошадей передали деду. В тот же день к нему пришли крестьяне с жалобой на то, что после реквизиции пахать стало практически не на ком. О том, что лошади в полку появились из ближайшего колхоза, дед не знал. А когда узнал, собрал офицеров и выступил перед ними. Цитирую, конечно, не дословно, но со слов его сослуживцев:
"…Согласно уставу, вы имеете право на лошадь, и лишить её вас никто не может. Но мы с вами стоим сейчас в обороне под Великими Луками за тысячу километром от нашей границы. И хвастаться перед народом нам нечем. Гарцевать здесь на конях тоже не перед кем. А уж наступать здесь на конях, как в кино, нам точно не придётся. Драться будем за каждый километр. И этим крестьянам, которые и так отдают нам всё, что могут, ещё очень долго придётся нас кормить, прежде чем мы сможем с гордостью посмотреть им в глаза. Поэтому предлагаю всех «личных» лошадей, не задействованных в артиллерии и перевозках, вернуть крестьянам..."
Больше половины изъятых лошадей было возвращено.
Вторую историю рассказала медсестра полкового лазарета. Летом 1942-го она вместе с пополнением шла на передовую. Численность пополнения была около роты и старшим был выпускник училища, молодой лейтенант. Они сбились с дороги и случайно вышли на открытый участок. И по ним из небольшой рощи начал бить немецкий снайпер. Лейтенант растерялся и вместо того, чтобы бегом проскочить опасный участок, дал команду залечь. Все залегли. За короткое время было ранено три солдата. И тут к ним с дороги прибежал перебежками дед. Оказалось, что он возвращался в штаб и, услышав выстрелы с заброшенной дороги, решил узнать, в чём дело.
Оценив обстановку, дед сказал, что снайпер не профессионал, иначе бы было уже много убитых. Но лежать под огнём в открытом поле бессмысленно. К тому же, если немцы подтянут сюда с другого участка пулемёт или откроют огонь из пушек, то потери будут очень большими. Он приказал по его команде сделать залп по роще, в которой засел снайпер. После залпа всем сразу встать и организованно отходить к краю поля, каждые несколько секунд стреляя по его команде залпом по роще. У немца нервы не железные, от залпа пуль он будет укрываться и прицельно стрелять не сможет. Так и поступили. По словам медсестры, до поля дошли без потерь. Немец стрелял. Но уже редко и не прицельно…
Ещё одна история, рассказанная его другом командиром полка Богачёвым.
Летом 1942 года, когда линия фронта окончательно установилась, на полки, стоявшие в обороне, была спущена хозяйственная разнарядка, по которой было необходимо самим заготавливать для себя сено, гнать дёготь, выделять людей на посевную в ближайшие колхозы, самим заготавливать гвозди, подковы, делать повозки, дуги, колёса…
Богачёв, получив эту бумагу, вечером в землянке дал волю эмоциям, что вот, мол, тыловики, совсем одурели. Всё , что могли на полк повесили, вместо того, чтобы всё армии давать, что нужно.
Дед его выслушал. Потом говорит: «Ты прав, Сергей! Напиши жене письмо, пусть гвоздей нам пришлёт и подков побольше». Богачёв растерялся, говорит, а причём тут моя жена? Дед ответил, а почему не она? Ведь кто сейчас в тылу работает? Наши жёны, дети да старики-родители. Почему мы должны с кого-то чужих подковы требовать? Давай со своих и потребуем…
А потом говорит: "Слушай, Сергей! Мы здесь сейчас стоим твёрдо. Оборона у нас крепкая. Люди обученные. И что, две тысячи мужиков будут просто сидеть без дела, с немцами из ружей перестреливаться? А в тылу их жёны и дети по двенадцать часов в день у станков стоят - всё для фронта делают. Так неужели то, что мы сами можем сделать своими руками, мы будем ещё и на них перекладывать? Да многие наши солдаты сами с удовольствием за мирную работу возьмутся. Они по ней за полтора года войны, знаешь, как истосковались…
Богачёв пишет, что после этого разговора он сам собрал офицеров и поставил задачи «обживаться» и оказалось, что среди солдат отбоя нет от желающих заняться в свободное время таким трудом. Через месяц полк не только себя обеспечивал подковами, гвоздями и прочим скарбом, но и сдавал излишки в армейский резерв. И даже своими руками построил четыре плоскодонных баржи, для переправы по реке Усвяча, которые очень экономили силы лошадей и время. На лошадях продукты и боеприпасы от складов приходилось вести почти пятьдесят километров, а по реке всего десять…
Когда дед погиб, ему был всего 31 год, а я до сих пор чувствую его старше себя…
…Меня часто некоторые господа презрительно называют «замполитом». Глупцы! Для меня это слово как похвала. Потому что оно связано с памятью моего деда, подполковника Ивана Ивановича Шурыгина. Настоящего русского офицера, комиссара, замполита, которым я горжусь и которого по мере сил стараюсь быть достойным". (Окончание следует...)