#словесное

Рыба-октябрь
«Главное, чтобы у меня лицо от улыбки не потрескалось», - думал Лись, старательно вытирая следы осенней истерики о ветхую тряпицу, брошенную к порогу чьей-то безразличной рукой. Кроссовки от сырости словно бы разбухли и стали неуклюжими – какие-то гусиные лапы, а не нормальные человечьи ноги. К ним прилипло несколько упрямых липовых листочков, всеми силами старающихся не остаться на тряпице, а проникнуть в здание на обуви. Через пару минут шарканья Лись сдался и вошёл как есть.
Канонически обязательные апельсины в авоське глядели на Лися нагло-насмешливо, толкались шершавыми боками в надежде сбежать через ячейку пленившей их сетки. Лисю мельком подумалось, что апельсины напоминают крупную икру, и он тут же задумался над тем, какая рыба могла бы такую метать. Именно этот вопрос он и задал первым делом Принцу, который, как всегда, сидел на широком и щелястом подоконнике в холле второго этажа. В одной руке сигарета, в другой – щербатая чашка чая.
- Это рыба-октябрь, она обитает в заброшенных фонтанах безымянных парков, - Принц легко выдохнул этот ответ вместе с горьковато-кофейным дымом, после чего вежливо прибавил, - кстати, здравствуй.
- А какая она, эта рыба?.. – завороженно вопросил Лись, тоже забираясь на подоконник и ставя пятки в слегка отсыревших полосатых носках на приятно горячую ребристую батарею. Ступни слегка словно бы покусывало от жара, и можно было воображать, будто учишься танцевать на углях.
Пустые кроссовки остались стоять внизу, раззявив влажные тёмные рты, отороченные усами шнурков – два голодных сома.
- Как карп кои, только вместо чешуек – осенняя листва, - Принц выдохнул вновь, пощёлкивая по тонкой сигарете, чтобы стряхнуть пепел, и указал ею на кроссовки Лися, - о, ты как раз притащил на подошвах несколько штук… наверное, в здешний фонтан лазил, за цитрусовой икрой? У тебя её полная авоська.
Лись, уличённый, только смущённо засопел. По пути через вздыхающий и шелестящий липовый парк он действительно завернул к заброшенному маленькому бассейну, выложенному потрескавшейся сине-зелёной плиткой, с чугунной чёрной чашей, обвитой змеем. У местных обитателей это наследие страны Советов именовалось «Тёща кушает мороженое», но Лисю змей своей добродушной мордой напоминал Удава из мультфильма про тридцать восемь попугаев. Лись всегда подходил погладить его по чуточку курносому чугунному носу.
А вот рыбу-октябрь он никогда в фонтане не видел. Видимо, она хорошо маскировалась. Но ничего… Лись терпеливый. Он её подкараулит, чтобы с замирающим сердцем едва коснуться кончиками пальцев шелестящей спинки из круглых, золотисто-жёлтых липовых листочков…
- Некстати, - заметил Принц, слегка отсутствующе созерцая сквозь сизоватый дым смущённо-довольную физиономию Лися, - не бросал бы ты свои кроссовки без присмотра. Здесь в изобилии водятся стреконожки, и ты даже глазом моргнуть не успеешь, как они живо облюбуют твою обувь, разведут там своих полупрозрачных детёнышей и будут кормить их обрывками телефонных разговоров и пустыми пакетиками от сахара. Ты им потом попробуй объясни, что это не уютная семейная норка, а твои кроссовки. И что без них тебе не уйти отсюда, потому что осень щедро развела густую умбру земли тусклым затяжным дождём…
«А я, может быть, и не хочу уходить отсюда, - подумалось Лисю, - а хочу остаться здесь, с тобой, чтобы читать по вечерам толстенную книгу с какими-нибудь странными сказками, словно из иного мира, или цитрусового Фрая, и чистить тебе апельсины – икру рыбы-октября. Чтобы бегать через чёрный ход в ларёк за сигаретами, которые здесь разрешено курить только тебе, потому что ты – Принц. Чтобы быть твоим Ловцом Снов, не давая сочащимся страхом смерти кошмарам даже близко к тебе подходить. Чтобы слушать тебя, вбирать каждое слово кожей, прятать внутрь. Ведь нет ничего слаще твоих слов».
Но он ничего не сказал, отвернувшись к окну, дохнув на стекло и нарисовав на нём карпа кои с листвой вместо чешуи. Из-за капитального неумения Лися рисовать карп получился похожим на инфузорию-туфельку из учебника по биологии.
- Похоже, - несколько потусторонне похвалил над правым плечом Лися склонившийся к нему Принц, рассматривая то ли туфельку, то ли карпа, который уже слегка подтаял и растёкся по краям. Он дохнул на стекло, чтобы продлить жизнь этому странному существу, и нарисовал вокруг старый парковый фонтан. - Вот… так ей будет уютно. Главное, никогда не рассказывать о том, где видел рыбу-октябрь, гипсовым ударникам труда. Потому что они обитают в вечном четверге. Это их особенное наказание за лживые улыбки.
Лись на этих словах невольно заслонил лицо ладонью – он знал, что всякий раз, как входит в это старое здание из красного кирпича, его озорная улыбка словно бы утекает куда-то, оставляя только мучительно изогнутые сигмой губы. Ещё на гулкой лестнице, где длинное и узкое зеркало ловило его растрёпанное отражение, Лисю всегда вспоминалась старая сентенция про поддельные ёлочные игрушки. Но он никак не мог перестать кривить рот в попытках выглядеть специально для Принца беззаботным. Это был некий безусловный рефлекс.
- Я никому, никомушеньки никогда не расскажу про рыбу-октябрь, честное лисье слово, - пылко пообещал Лись, прижимая к груди сжатую в кулак руку с вечно ободранными костяшками пальцев. - Скажи, а рыба-ноябрь есть? И где она водится? Наверное, у неё чешуя, как воронёная сталь...
- А глаза – как зеркала, - Принц едва заметно улыбнулся левым уголком губ, тем самым выказывая своё одобрение проницательности Лися, и продолжил:
- Водится рыба-ноябрь в забытых озёрах в чаще, но когда на лес ложится первый снег – приплывает подземными реками в город. Выбирает себе общежитие, где студенты много курят, и остается там на зимовку. Пока лежит снег, рыба-ноябрь живёт в зеркалах умывален и питается сигаретным дымом и грустными взглядами, а по весне меняет чешую и уходит на нерест. Кто найдёт сброшенную рыбой-ноябрем чешую и коснётся ее, тот никогда больше не будет счастлив...
Принц глубоко затянулся, чуть ли не вжимая кончики пальцев в собственные губы, и закинул голову назад, упираясь затылком в стену. Лись при этом тревожно ёрзал от терзающего его следующего вопроса, не уверенный, что имеет на него право.
- Ты что-то хочешь спросить, - совершенно равнодушно констатировал Принц, который всё это время наблюдал за весьма красноречивой мимикой Лися, и нехотя потушил сигарету в импровизированной пепельнице из старой щербатой чашки без ручки. – Спрашивай, и мне надо будет уходить. График поменялся, я тебя не успел оповестить, приношу извинения. Но мне будет приятно увидеть тебя завтра в первой половине дня. Согласен?..
- Да... - выдохнул Лись, вновь сжимая пальцы над сердцем, словно рыцарь, что приносит присягу перед своим сюзереном, и кивнул. – Я приду, когда ты скажешь.
Принц кивнул, принимая этот ответ-клятву, и легонько приподнял левую бровь. Лись тут же внутренне заметался под внимательным взглядом его темно-серых глаз, молчаливо ожидающих непроизнесенного вопроса, но всё-таки решился:
- Послушай, а ты... ты никогда не находил на рукомойниках под зеркалами сизо-чёрных чешуек рыбы-ноября?.. Не касался их, я надеюсь?..
Принц вначале перемигнул несколько недоумённо, а потом с тихой усмешкой негромко проговорил:
- Я и есть рыба-ноябрь, ты этого разве до сих пор не понял?..
Лись не успел отмереть – из бездверного проема в кривоватую коридорную бесконечность выглянула хорошенькая скуластая татарочка в накрахмаленном халатике. Кокетливо стрельнула глазами в сторону Принца и позвала его за собой: время, пора. Тот молчаливо кивнул в знак согласия и взглядом дал девушке понять: сейчас подойду, не надо ожидать меня. Лись, сползая с подоконника, вновь мельком, но искренне изумился способностям Принца к внятному невербальному выражению своих намерений и желаний. У Лися и с вербальным-то не всегда ладно выходило.
- Стреконожки! - веским тоном напомнил Принц как раз в тот момент, когда Лись поднял с пола за шнурок свой раскисший кроссовок, непроизвольно, но весьма подозрительно к нему принюхиваясь. Лись вздрогнул и потряс обувью. Внутри что-то заскрипело – чуть слышно, но с явными нотками протеста. Принц слегка меланхолично пожал плечами в ответ на устремленные на него круглые глаза Лися, замершего на одной ноге:
- Я же предупреждал. Они тут повсюду, сюда ведь со всего здания стекаются по телефону поговорить, в других местах связь не ловит – вмурованные живьём при строительстве в стены прорабы экранируют. В следующий раз будь бдительнее...
- А в этот раз мне теперь как быть? - слегка плаксиво вопросил Лись, на всякий случай отстраняя от себя качающийся на шнурке кроссовок как можно дальше.
Принц всё с тем же спартанским спокойствием ногой придвинул к себе стоявшую близ окна мусорную корзинку, полную смятых стаканчиков от кофе, и ловко, в одно движение, выудил оттуда пустой пакетик из-под сахара. Аккуратно его расправил и положил на скрипучий дощатый пол у ног Лися – точнее, у одной ноги, поскольку тот по-прежнему стоял, словно цапля посреди болота.
Лись, повинуясь благожелательному кивку, столь же аккуратно опустил кроссовок рядом, таращась во все глаза и всё ещё слегка не веря.
Еле слышный скрип с интонацией искреннего восторга – долетевшее снизу, с первого этажа, гулкое буханье входной двери – и пустой пакетик из-под сахара сорвался с места и был унесён в сумеречную даль коридора. Непонятно - то ли порывом сквозняка, то ли и впрямь длинным полупрозрачным созданием с множеством ножек, что померещилось Лисю...
- До завтра... - несколько потерянно сказал Лись вслед узкой спине в бело-синей клетчатой рубашке, пропадающей вслед за сквозняком и стреконожкой в изломы коридора. Он никак не мог до сих пор привыкнуть, что Принц с ним не прощается. Никогда.
Вздыхая сам не зная о чём, Лись обулся и поплёлся вниз по лестнице. Улыбка сползала с его лица клочьями старой растрескавшейся краски. Лись так погрузился в свои невесёлые мысли, что непременно открыл бы дверь на улицу лбом, но тут позади раздался дробный топоток балеток и звонкий оклик:
- Эй, воробушек! Постой, погоди, дело есть!
Лись недоумённо обернулся и обнаружил, что его нагнала слегка запыхавшаяся и ставшая от этого ещё более хорошенькой татарочка. Переводя дыхание, и попутно отдувая с носа длинную тёмную прядь, она протянула Лисю раскрытую ладонь:
- Вот, возьми, он просил тебе передать! Сказал, ты поймёшь, для чего это.
- Д-да... спасибо... - слегка заикаясь от смущения, выговорил Лись, и взял с доверчиво раскрытой ладошки круглую золочёную пуговку. Он понятия не имел, зачем Принц в последний момент передал ему столь странный подарок, но горячо поблагодарил хорошенькую татарочку и, проводив взглядом её белый халатик, боком вылез на улицу.
Там по-прежнему густо моросило. Старый парк вздыхал, погружаясь на дно темноты, засыпая под мерный шорох мелких капелек по листве лип и поросшим мхом шиферным крышам корпусов из темно-красного кирпича.
Лись постоял немного на крыльце, насупившись и засунув руки в карманы тонкой куртки, через которую его ощутимо покусывал сырой и стылый вечер. Потом, повинуясь порыву, широко зашагал по пружинящей под ногами палой листве к маленькому фонтану. Добродушный змей дремал на чаше, чуть ли не позёвывая. Срывающиеся с ветвей лип крупные капли глухо стукали по дну бассейна, почти спрятанному под слоями листьев. Лись какое-то время просто сидел на каменном круглом бортике, ни о чём не думая, растворяясь в пространстве парка. А потом вынул из кармана правую руку и уронил в чашу фонтана золочёную пуговицу, подаренную Принцем.
Шелестнули влажные липовые листья, выгнулась на миг между ними яркая, словно смесь охры и киновари, чешуйчатая спина с длинным шлейфом плавника, и вновь пропала – вместе с золочёной пуговицей, которыми, несомненно (а чем же ещё?) так любит лакомиться рыба-октябрь.
Дома, в своем общежитии учащихся кулинарного техникума, Лись поедал свежий сочный апельсин, на вкус неуловимо напоминающий красную икру, и думал о том дне, когда на его умывальнике у зеркала окажется ненужная, сброшенная в конце зимы чешуя рыбы-ноябрь.