Береза

У восточных славян береза — одно из самых почитаемых деревьев. Функции березы в обрядах, роль ее образа в мифопоэтических текстах соотносимы с особенностями мирового древа как центра Вселенной и пространственного объекта, соединяющего разные миры. По народным представлениям, береза и ее ветви обладают особой растительной силой, что объясняется как общими признаками деревьев — способностью к плодоношению, цикличностью обновления, так и индивидуальными природными свойствами растения: на березе листья появляются раньше, чем на других деревьях, ее ветви быстро и заметно растут. В связи со всеми этими особенностями береза в мифологическом сознании воспринималась двойственно: с одной стороны, как дерево, дающее силу и здоровье, «счастливое», с другой стороны, — как опасное, связанное с душами умерших и нечистой силой.
О происхождении и природных свойствах березы повествуют предания и поверья, зачастую связанные с библейскими персонажами. В восточном Полесье существует предание о человеческом происхождении этого дерева: березы — это дочери первого человека — Адама, — которые своими косами вросли в землю, а сок березы — это их слезы. Белый цвет ствола дерева объясняется в поверьях тем, что береза, когда Иуда захотел на ней повеситься, побелела от испуга. Согласно черниговскому поверью, сок березы — это ее слезы, и она плачет с тех пор, как на ней повесился Иуда. Эти слезы, по народным представлениям, помогают от всех болезней. Архаичный мотив превращения человека в дерево, свойственный мифологическому мировосприятию, широко распространен в разных фольклорных жанрах: русские баллады, легенды, сказки повествуют о том, что побленная девушка превращается в березу. В белорусской песне поется о березе, выросшей на могиле невесты, которую отравила мать жениха.
В традиционной культуре береза символизирует женское начало. Во многих поверьях, обрядах и обрядовых песнях, в фольклорных текстах она противопоставляется дубу как мужскому символу. Так, например, при сватовстве в русской свадебной обрядности сваты произносили иносказательный приговор: «У тибе, примерно, есть бяреза, а у нас дуб. Не стали б их вместе случать?» В Полесье, чтобы приворожить парня, девушка брала ветку березы, сросшейся с дубом, незаметно обходила с нею парня или поила его отваром коры этой березы. Здесь же в погребальной обрядности традицией предписывалось покрывать тело умершей женщины березовыми ветками, а мужчины — ветками тополя, воспринимаемого, подобно дубу, как символ мужского начала. В лечебной практике украинцев при магическом действии перенесения недуга с человека на дерево больных девочек относили к березе, а мальчиков — к дубу.
В календарном обрядовом цикле использование березы как ритуального предмета связано прежде всего с обрядами, касающимися женской и девичьей групп крестьянской общины, а в свадьбе — с действами, в которых принимали участие невеста и ее подруги. В обрядовой и необрядовой лирике восточных славян образ березы всегда выступает как символ девушки. В белорусских похоронных причитаниях умершую девушку называют «белой березой».
Как один из вариантов мирового древа, представляющего собой пространственную модель мира, образ березы в народном сознании соотносится с душами умерших и имеющими потустороннюю природу мифологическими существами. Во время празднования троицко-семицкого цикла, включающего обряды самого большого и важного в году поминовения «родителей», а также умерших не своей смертью, береза в сознании русских крестьян воспринималась как связующая нить с миром предков. В мифологических представлениях восточных славян период Троицы и Семика относился к тем календарным промежуткам, когда предки временно покидали «тот свет» и появлялись в мире живых. Местом их пребывания на земле была свежая зелень деревьев. Поэтому для душ «родителей» из леса приносили березы и устанавливали их около домов. На Псковщине считали, что «у березок родители стоят». Это объясняли и другими словами: «На березу прилетит кукушка, кукушка — это почти то же самое, что родители». Под деревцем ставили ковшик с водой, чтобы «родители мылись». Березы, поставленные с двух сторон крыльца, по поверьям, указывали предкам доро в дом. Жители Дмитровского края Московской губернии верили, что на Троицу души покойных родственников вселяются в ветви берез, украшавших избы. О связи душ умерших и березы свидетельствует калужское выражение «в березки собирается»: так говорили об умирающем человеке.
Использование березы в троицкой поминальной обрядности не ограничивается установкой деревьев около домов или украшением избы свежими веточками. Поминовение, которое осмыслялось как общение живых и мертвых, включало обязательное посещение кладбищя, чтобы «поклониться умершим родным и знакомым». Кроме поминальной еды, в составе которой обязательно были крашенные березовым листом яйца, сюда приносили березовые ветки, венки, веники. На Новгородчине, Псковщине, в Санкт-Петербургской, Тульской губерниях основным ритуальным действом на кладбищах было «опахивание» могил. Их обметали березовыми веточками или вениками, после чего веточки втыкали в могильную землю. В Псковской губернии считали, что таким образом «глаза у родителей прочищают», «мертвым глаза открывают». В Новгородской и южнорусских берни-ях опахивание совершали для того, чтобы «родителей попарить», чтобы их «душеньки порадовались». Перед уходом могилку «запахивали» — снова «закрывали родителям глаза».
Троицкая неделя называлась также «Русальной»: по поверьям, только на этой неделе на земле появлялись русалки — сезонные мифологические существа. Народные представления о них соотносились с поминальной направленностью праздника Троицы, так как русалками, согласно поверьям, становились умершие некрещеные дети и не успевшие выйти замуж девушки, утонувшие или утопившиеся девушки и молодые женщины, а также те, кто умер на Русальной неделе. Береза считалась излюбленным местопребыванием русалок. В русальных песнях они представляются сидящими на зеленеющей или кривой березе. Так, на Смоленщине пели:
У варот бяреза Зилина стыяла
Ветьтикым махала;
На той на бярезе
Русалка сядела
Во многих местностях у русских полагали, что во время пребывания на земле русалки живут на плакучих березах, качаются на их ветвях или сидят под деревом. Специально для качания русалок в Смоленской губернии на березах сплетали ветви. На ближайших к дому березах для них оставляли сорочки и другую одежду, поскольку чаще всего русалок представляли нагими или в белых одеждах. У украинцев и белорусов березы с ветвями до земли назывались «русальными», и в течение Русальной недели к ним опасались приближаться, так как русалки считались опасными существами.
Самое яркое использование береза нашла в троицких обычаях и ритуалах, связанных с возрастными группами девушек и молодых женщин. В Троицу они украшали себя венками березовых веток, и основным атрибутом обрядов с их участием была березка. Троицкое ритуальное деревце в разных местных традициях у русских называли также «кумой», «гостейкой», «садом», «весной», «девичьей красотой». Живая или срубленная, она всю праздничную неделю служила центром молодежных гуляний.
До Троицкой недели, воспринимавшейся как время вступления растительности в силу, повсеместно существовал запрет ломать березу. С наступлением праздника, по народным представлениям, возникала возможность передать продуцирующую силу дерева и земле, и людям. С этой целью совершали разнообразные обряды с березой, выступавшей в роли ритуального предмета. В обрядах кумления, то есть установления отношений духовного родства, в данном случае — между представительницами женского пола, и в ритуале «проводов» березки, приходившихся по большей части на троицко-семицкий цикл весеннее-летних праздников, нередко использовалось одно и то же деревце. Его обычно выбирали заранее: девушки шли в лес, к реке или на луг и присматривали молодую кудрявую березу, с длинными ветками или с двумя вершинами. Иногда ее «заламывали», то есть отмечали, надламывая верхушку.
В день кумления участницы обряда — девушки и молодые женщины — тайно от всех приходили к березке, украшали ее своими лентами, платками, бусами и «завивали» концы ее ветвей в виде кругов. В некоторых местностях сплетали верхушки двух берез, отчего получались ворота. Затем девушки и молодки разбивались на пары: каждая выбирала себе подругу. Они вешали на деревце свои нательные крестики, крестились, трижды целовали друг друга через завитые ветви березы или через крест, целовали также сам крестик с двух сторон, затем обменивались крестами и объявляли себя кумами. На Смоленщине при этом приговаривали:
Покумимся, кума, покумимся,
Чтобы нам с тобой не бранится,
А вечно дружится.
В Орловской губернии наблюдающие участницы припевали:
Вы, кумушки, вы, голубушки,
Кумитеся, любитеся!
Не ругайтеся, не бранитеся!
Сойдитеся, полюбитеся!
Полюбитеся, подружитеся!
Подружитеся, поцелуйтеся!
В некоторых местных традициях девушки, чтобы стать кумами, три раза обходили дерево, взявшись за руки, или под «воротами» из двух берез.
Кумление сопровождалось обменом вещами: кумушки дарили друг другу на время или навсегда ленты, бусы, серьги; обменивались и предметами одежды — платками, венками, головными уборами, передниками и даже всем «платьем». Во Владимирской губернии девушки на время праздничной трапезы после кумления надевали женские головные уборы, а молодки — девичьи. У русских известен также обычай обмениваться волосами: во время кумления девушка вырывала у себя волос и клала его на голову своей куме, которая делала то же самое. Предметами одаривания были обрядовые блюда — куличи и яйца, окрашенные в красный или желтый цвет. Сразу после обмена крестами и дарами участницы обряда называли друг друга «сестрами», «кумами», «подругами». Отношения кумовства-посестримства нередко сохранялись на всю жизнь, на год, но чаще всего они заканчивались при первой же ссоре или после второй части обряда — раскумления.
Во многих местах «кумой» величали и березку, которой отдавали свои ленты и украшения. На Орловщине при этом пели, обращаясь к деревцу:
Покумимся, кумушка,
Белая голубушка,
Чтоб нам не браниться,
А весь век дружится!
После кумления участницы под березкой устраивали в складчину трапезу, во время которой обменивались пожеланиями: каждой присутствующей желали того, что соответствовало ее возрасту и семейному положению. Девушкам-подросткам говорили: «Еще тебе подрасти, да побольше расцвести!»; девушкам постарше и заневестившимся желали: «До налетья косу тебе расплести надвое! Чтобы свахи и сваты не выходили из хаты, чтоб не сидеть тебе век по подлавочью»; женщинам — «На лето сына родить! На тот год сам-третий тебе быть», то есть родить двойню.
Иногда по завершении кумления, происходившего тайно, без «зрителей», на трапезу приглашали парней и молодых мужчин. Они приносили подарки — сласти и хмельные напитки, а девушки угощали их яичницей. После трапезы молодежь расходилась гулять парами; причем девушка сама выбирала парня и на глазах у всех, не стесняясь, обнималась с ним. Такое поведение было позволительно лишь в этот праздничный день.
Вторая часть обряда — раскумление, приходившееся в основном на Семик, Троицу, Духов день, — зачастую связывалась с развиванием или обламыванием веток березки. В назначенный день девушки и женщины собирались в том же месте, и кумушки возвращали друг другу подарки и предметы одежды. В Орловской губернии отдавали своей куме даже крашеные яйца, которые за время кумовства еще раз перепекали и хранили до этого момента. Отношения духовного родства завершались, а яйца отдавали детям, чтобы те их съели. Раскумлялись не только с подругами, но и с березкой: ее развивали, выплетали из ветвей ленты, снимали с нее украшения и кресты. При этом в Курской губернии пели:
Я в лес пойду,
я венок разовью;
Раскумимся, кума,
разбранимся, душа!
В традиционном сознании обряд кумления связывался с идеей обеспечения урожая льна: в народе говорили, что «кумятся для того, чтобы лен родился».
Некоторые исследователи обряда считают его целью подготовки девушек и молодых женщин к материнству. Согласно этой гипотезе, когда-то в древности кумление подразумевало вступление в особые отношения с божеством и испрашивание потомства. Приобщаясь к этому божеству, участницы кумления устанавливали сестринские отношения и между собой.
Еще одним ярким обязательным элементом празднований Троицкой недели был обряд «проводов» березки. Он был распространен в центральных и поволжских губерниях России, на Урале и в Сибири, а также в некоторых районах Белоруссии и Украины.
«Заломанное» девушками в начале Троицкой недели деревце в назначенный срок срубали или выкапывали с корнем; в Рязанской и Симбирской губерниях от него отламывали самую густую ветку. В некоторых местностях — Владимирской, Нижегородской губерниях — вырубали деревце, которое до этого использовали в обряде кумления — прямо с завитыми или только что развитыми ветвями. Срубленную березку тут же в лесу или на деревенской улице, в чьем-нибудь доме украшали. Для этого заранее заготавливали или покупали в складчину нитки, лоскуты, конфеты, специальное обрядовое печенье в виде венка — «козули». Украшениями служили также ленты, платки, пояса, бусы, венки, которые иногда девушки снимали прямо с себя. Все это вешали на березку или привязывали к ее веткам и стволу. В Забайкалье пояса закрепляли на вершине дерева. В Костромской губернии ствол березы у самого корня обвязывали поясом, а к вершине крепили столько лент, сколько было девушек. Иногда девушки привязывали по несколько лент — за всех членов своей семьи. В южной Сибири деревце было принято обряжать так, чтоб ни один листочек не был виден.
В некоторых местностях троицкой березке придавали человеческие черты, и ее облик напоминал антропоморфные обрядовые чучела из растительного материала. В Енисейской и Иркутской губерниях дерево наряжали «в самолучшо девичье платье, приплетали <…> из кудели косу, украшали «королькам»», то есть бусами. В Тобольской губернии две вершины березы свивали венком и на него накладывали кокошник или платок; на две ветви с боков дерева надевали кофту, а поверх ствола — юбку и фартук. В некоторых местах Сибири наряжали две березки — в виде девушки и парня.
С украшенным деревцем девушки и молодые женщины ходили по деревне, а также совершали обход полей. Во многих местах при обходе улиц было принято заходить в дома участниц обряда: как говорили в Тобольской губернии, «березка к девушкам в гости ходит».
Обычно березку несла одна из участниц шествия. В Костромской и Рязанской губерниях это доверялось «подкумку» — девочке-подростку, которой при кумлении не хватило пары. В Тобольской губернии выбирали девочку 10–12 лет, веселую и умевшую хорошо плясать. Она помещалась под юбкой березки и, держа само деревце, двигалась впереди хоровода девушек. У русских Забайкалья обрядовое деревце несли по очереди: сначала девушка, затем молодка и наконец девочка-подросток. Участницы шествия двигались парами или хороводом, окружая березку со всех сторон. В Костромской бернии каждая девушка в хороводе держалась за свою ленту, привязанную к вершине дерева; при этом все они вращали березку, кружась вокруг нее.
Обходы с березкой сопровождались исполнением специальных песен, в которых отразились представления о продуцирующей направленности обряда:
Ой, где девки шли, там и рожь густа,
Ой, где вдовы шли, там трава росла,
Что трава росла высока, зелена;
Где молодушки шли, там цветы цветут,
Ну цветут цветы по всей улице да по бережку,
Что по бережку, под кусточкам.
На время троицкого периода березку обычно устанавливали в лесу, в ржаном поле, в центре поселения, во дворе, в огороде, зачастую там, где обычно проходили гуляния молодежи. Под березкой же девушки и женщины устраивали ритуальную трапезу, основным блюдом которой были яйца и яичница. Продукты собирались участницами в складчину или при обходе домов односельчан с деревцем. Печеные яйца, лепешки и пироги раскладывали около березки, а яичницу готовили тут же из принесенных яиц.
Вплоть до начала ХХ века в некоторых местностях сохранялся древний обычай ритуального кормления троицкого деревца во время трапезы, с осуждением описанный еще в 1636 году в челобитной нижегородских священников: «в седьмый четверток по Пасце собираются жены и девицы под деревом берёзка "