Тишина снега и пустые окна: как я дошёл до заброшенной деревни

Зимний поход в Уренский район выдался тихим и упрямым. Минус 18, лёгкая позёмка, лыжи шуршат так ровно, что со временем кажется — это не ты идёшь, а лес медленно движется мимо.

Дорога шла старыми вырубками и по замёрзшей колее, следы — только лиса да редкий заяц. К полудню лес внезапно расступился, и на белой поляне стоял он — единственный уцелевший дом исчезнувшей деревни.

Я стоял посреди пустой комнаты, где из окон лился молочный зимний свет, и слушал, как дом дышит. Сначала это просто ветер свистел в разбитой форточке и где-то стучала неприбитая доска. Потом шорох стал похож на мягкие шаги. На секунду я поймал себя на том, что жду, будто сейчас в проёме появится силуэт — хозяйка в телогрейке или парнишка в валенках.

Тишина, только снег сошёл пластом с крыши. Логикой объяснить просто: пустое помещение работает как резонатор, каждое движение воздуха превращает в звук. Но когда ты один посреди белого поля, логика отступает — появляется ощущение, что на тебя смотрят. Мистика? Может быть. А может, обычный адреналин и уважение к месту.

Я не стал лезть на чердак — балки местами подгнили, а под ногами пустоты. Оставил всё как есть: взял только снимки и пару минут тишины. На выходе оглянулся: дом стоит на поле, как корабль, примерзший к льду. Страж всей деревни, которой больше нет.

Обратная дорога прошла быстрее. На закате снег порозовел, и дата «1965» всплыла в памяти отчётливо — как простая человеческая отметка о надежде: строили всерьёз и надолго. Не вышло. Но дом держится и зимой встречает чужака так, будто он свой.

Если когда-нибудь поедете туда:

не наступайте на «целые» доски — снизу пустоты;
не лезьте на чердак и печь;
заберите за собой всё, что принесли;
уважайте место — тут чья‑то жизнь, пусть и ушедшая.