У нее светло-каштановые волосы, соблазнительная улыбка, и самые притягательные серо-зеленые глаза, которые мне когда-либо приходилось видеть. Я просто не могу игнорировать этот взгляд — в эти глаза хочется смотреть вечно. Потому что… потому, что она таинственная. А я очень любопытен. И мне хочется знать о ней больше. Но, несмотря на это, я изо всех своих сил стараюсь не смотреть ей в глаза. Я опускаю свой взгляд на бильярдный стол, и усиленно делаю вид, что обдумываю свой следующий ход. Но я делаю это, лишь пока она не отворачивается в сторону, и я опять завороженно смотрю на нее, любуясь отблесками ее великолепия. Я делаю это не потому, что боюсь ее взгляда, а потому, что, как думаю, она может быть той девушкой, с которой мой друг Чад познакомился вчера. Как он сказал мне по секреты, это была дикая ночь, и в ней было «две бутылки портвейна, большой шоколадный торт, и насквозь пропотевшие от страсти простыни». И тогда, в тот самый миг, когда мой взгляд случайно встречается с ее, мой противник по бильярду не выдерживает: «Слушай, приятель, уже пять минут, как твоя очередь бить. Ты вообще собираешься это делать сегодня?» И пока я осмысливаю эти слова, той девушки уже и след простыл. И я продолжаю гадать… «Неужели она — та самая портвейно-шоколадная девушка? Да нет, не может быть, она на такую не похожа». Но мне не приходится гадать слишком долго, потому что через пару минут в комнату заходит Чад, и говорит мне: «Марк, идем со мной, хочу тебя кое с кем познакомить». Так что я выхожу из-за стола, иду за ним на кухню, и натыкаюсь там на ту самую девушку. «Ах да, Эйнджел», — сказал Чад. «Знакомься, это мой друг Марк». И я улыбаюсь от уха до уха, и издаю легкий смешок… Потому что она совершенно определенно не портвейно-шоколадная девушка. А еще потому, что я провел последние двадцать минут, думая о портвейне, и шоколадном торте, о потных простынях, и том, что на них происходило. Несколько часов спустя вечеринка начала постепенно затихать. Но музыканты все еще играют, два художника, решившие нарисовать мурал на стене, еще не закончили это делать, а мы с Эйнджел все еще танцевали. «Ты не устала?» — спрашиваю я ее. «Вовсе нет», — отвечает Эйнджел. «Танец — это моя отдушина в этой жизни. Когда я танцую, я поднимаюсь выше себя самой, и тех сомнений, которые часто не дают мне быть мною. Это был волшебный вечер — я танцевала с тобой столько, сколько хотела, и все это время была собой». И я кружу ее в танце дальше, и барабанщик продолжает барабанить, гитарист с головой уходит в свою мелодию, певец продолжает петь, а художники — рисовать. И вскоре на танцплощадке остаются лишь двое — я и она. И мы продолжаем танцевать. И когда мы мы продолжаем танцевать, сжимая друг друга в объятьях, она говорит: «Знаешь, мне сейчас кажется, что мы сейчас обнажены. И не только ты и я, но и барабанщик с гитаристом, певец, и те два художника тоже. Все, кто остался в этой комнате, обнажены… обнажены и свободны». Я улыбаюсь, и говорю что полностью с ней согласен. «Мы обнажены. Мы свободны». Ведь я знаю, что для того, чтобы обнажиться, вовсе не нужно снимать с себя одежду. Потому что моменты страсти и невероятно четкого, возвышенного видения мира перетекают один в другой, как портвейн в шоколадный торт. И если мы позволим им это сделать, эти моменты обнажат нас перед всем миром, полностью и навсегда. И даруют нам такое наслаждение, которое не сравнится даже с сексом. Потому что истинное наслаждение, которое могут подарить себе два человека, имеет весьма слабое отношение к оргазму, и сильное — к страсти, любви и преданности, которые мы готовы потратить на вашего партнера. То же и с обнаженностью — она практически не соотносится с тем, сколько одежды мы носим, зато имеет прямое отношение к тому, видим ли мы мир вокруг нас таким, какой он есть — четко, ясно и без прикрас. Ведь лишь это способно по-настоящему освободить наш разум, позволяя нам жить полной жизнью всегда и везде, как бы ни сложились наши жизненные обстоятельства. Мы протанцевали еще несколько песен, и Эйнджел спрашивает, не присоединюсь ли я к ней на крыльце, где потише. «Ну, просто посидим, поговорим о жизни», — говорит она. Я подмигиваю ей одним глазом. «Мне так нравится жить в этом безумном мире! Он ведь безумен, не так ли?» Она улыбается: «Ну да, мир, в котором можно быть обнаженным, будучи при этом полностью одетым, и воспарить к облакам, даже не побывав вместе в одной постели». «Да, потому что мы знаем — этого можно добиться и музыкой, и рисованием, и танцем, и любой другой формой страстного самовыражения», — добавляю я. «Ну вот, ты отлично все понимаешь. Лично для меня работает даже по-настоящему искренний разговор. Такой, как у нас сейчас», — говорит она, и мы вместе выходим из парадной двери в ночь, полную лунного света. ***** Я рассказал вам эту короткую историю потому, что мне нужно было напоминание. Мне нужно было напоминание о красоте и сладости страстного поглощения текущего момента — людей, диалогов, и великого множества бесценных крохотных событий, которые случаются вокруг нас. Мне нужно было напоминание о том, каково это — быть обнаженным и свободным. Потому что слишком часто среди суеты моей жизни я забываю… Я забываю обращать внимание. Забываю быть благодарным на возможности, оказывающиеся у меня прямо под носом. И поэтому я рассказываю вам об одной ночи из моего прошлого — ночи, которую я могу вспомнить в мельчайших подробностях даже сейчас потому, что я был там и тогда на все сто процентов. Меня ничто не отвлекало. Я не торопился попасть куда-то в новое место, где, как мне казалось, мне было бы лучше. Я не сопротивлялся тому, что со мною происходило, или пытался как-то это изменить. Я был там на все 100%. И в конечном итоге я позволил этой ночи изменить всю мою жизнь. А теперь подумайте, как все те истории, которые вы прочли, могли бы изменить вашу жизнь? Не спешите, обдумайте это тщательнее… и начинайте действовать. Вы способны сделать вашу жизнь лучше… и вы можете начать это делать прямо сейчас!