РУДАКИ АБУАБДУЛЛО (Абу Абдаллах Джафар Рудаки. ЖМИТЕ КЛАСС!!! ПУСТЬ УЗНАЮТ ВАШИ ДРУЗЬЯ!!! таджикский и персидский поэт. Родоначальник поэзии на фарси. - ок. 860 941), Свыше 40 лет был при дворе правителя Бухары, затем был изгнан и умер в нищете. Из литературного наследия сохранились касыда «Мать вина» (написана в 933), автобиографическая «Ода на старость», около 40 четверостиший и много фрагментов поэм, произведения лирического и дидактического содержания. Созданный им и его современниками стиль преобладал в фарсиязычной поэзии до XI в. Все зубы выпали мои, и понял я впервые, Что были прежде у меня светильники живые. То были слитки серебра, и перлы, и кораллы, То были звезды на заре и капли дождевые. Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье? Быть может, мне нанес Кейван удары роковые? О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу: То сделал бог, и таковы законы вековые. Так мир устроен, чей удел – вращенъе и круженье, Подвижно время, как родник, как струи водяные. Что ны...ЕщёРУДАКИ АБУАБДУЛЛО (Абу Абдаллах Джафар Рудаки. ЖМИТЕ КЛАСС!!! ПУСТЬ УЗНАЮТ ВАШИ ДРУЗЬЯ!!! таджикский и персидский поэт. Родоначальник поэзии на фарси. - ок. 860 941), Свыше 40 лет был при дворе правителя Бухары, затем был изгнан и умер в нищете. Из литературного наследия сохранились касыда «Мать вина» (написана в 933), автобиографическая «Ода на старость», около 40 четверостиший и много фрагментов поэм, произведения лирического и дидактического содержания. Созданный им и его современниками стиль преобладал в фарсиязычной поэзии до XI в. Все зубы выпали мои, и понял я впервые, Что были прежде у меня светильники живые. То были слитки серебра, и перлы, и кораллы, То были звезды на заре и капли дождевые. Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье? Быть может, мне нанес Кейван удары роковые? О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу: То сделал бог, и таковы законы вековые. Так мир устроен, чей удел – вращенъе и круженье, Подвижно время, как родник, как струи водяные. Что ныне снадобьем слывет, то завтра станет ядом, И что ж? Лекарством этот яд опять сочтут больные. Ты видишь: время старит все, что нам казалось новым, Но время также молодит деяния былые. Да, превратились цветники в безлюдные пустыни, Но и пустыни расцвели, как цветники густые. Ты знаешь ли, моя любовь, чьи кудри, словно мускус, О том, каким твой пленник был во времена иные? Теперь его чаруешь ты прелестными кудрями, – Ты кудри видела его в те годы молодые? Прошли те дни, когда, как шелк, упруги были щеки, Прошли, исчезли эти дни – и кудри смоляные. Прошли те дни, когда он был, как гость желанный, дорог; Он, видно, слишком дорог был – взамен пришли другие. Толпа красавиц на него смотрела с изумленьем, И самого его влекли их чары колдовские. Прошли те дни, когда он был беспечен, весел, счастлив, Он радости большие знал, печали – небольшие. Деньгами всюду он сорил, тюрчанке с нежной грудью Он в этом городе дарил дирхемы золотые. Желали насладиться с ним прекрасные рабыни, Спешили, крадучись, к нему тайком в часы ночные. Затем, что опасались днем являться на свиданье: Хозяева страшили их, темницы городские!
Я в мягкий шелк преображал горячими стихами Окаменевшие сердца, холодные и злые. Мой слух всегда был обращен к великим словотворцам, Мой взор красавицы влекли, шалуньи озорные. Забот не знал я о жене, о детях, о семействе. Я вольно жил, я не слыхал про тяготы такие. О, если б, Мадж, в числе повес меня б тогда ты видел, А не теперь, когда я стар и дни пришли плохие. О, если б видел, слышал ты, как соловьем звенел я В то дни, когда мой конь топтал просторы луговые, Тогда я был слугой царям и многим – близким другом, Теперь я растерял друзей, вокруг – одни чужие. Теперь стихи мои живут во всех чертогах царских, В моих стихах цари живут, дела их боевые. Заслушивался Хорасан твореньями поэта, Их переписывал весь мир, чужие и родные. Куда бы я ни приходил в жилища благородных, Я всюду яства находил и кошели тугие. Я не служил другим царям, я только от Саманов*, Обрел величье, и добро, и радости мирские, Мне сорок тысяч подарил властитель Хорасана, Пять тысяч дал эмир Макан – да...ЕщёЯ в мягкий шелк преображал горячими стихами Окаменевшие сердца, холодные и злые. Мой слух всегда был обращен к великим словотворцам, Мой взор красавицы влекли, шалуньи озорные. Забот не знал я о жене, о детях, о семействе. Я вольно жил, я не слыхал про тяготы такие. О, если б, Мадж, в числе повес меня б тогда ты видел, А не теперь, когда я стар и дни пришли плохие. О, если б видел, слышал ты, как соловьем звенел я В то дни, когда мой конь топтал просторы луговые, Тогда я был слугой царям и многим – близким другом, Теперь я растерял друзей, вокруг – одни чужие. Теперь стихи мои живут во всех чертогах царских, В моих стихах цари живут, дела их боевые. Заслушивался Хорасан твореньями поэта, Их переписывал весь мир, чужие и родные. Куда бы я ни приходил в жилища благородных, Я всюду яства находил и кошели тугие. Я не служил другим царям, я только от Саманов*, Обрел величье, и добро, и радости мирские, Мне сорок тысяч подарил властитель Хорасана, Пять тысяч дал эмир Макан – даренья недурные. У слуг царя по мелочам набрал я восемь тысяч, Счастливый, песни я слагал правдивые, прямые. Лишь должное воздал эмир мне щедростью подобной, А слуги, следуя царю, раскрыли кладовые, Но изменились времена, и сам я изменился, Дай посох: с посохом, с сумой должны брести седые.
Не для насилья и убийств мечи в руках блестят: Господь не забывает зла и воздает стократ. Не для насилья и убийств куется правый меч, Не ради уксуса лежит в давильне виноград. Убитого узрел Иса* однажды на пути, И палец прикусил пророк унынием объят. Сказал: "Кого же ты убил, когда ты сам убит? Настанет час, и твоего убийцу умертвят". Непрошенный, в чужую дверь ты пальцем не стучи, Не то услышишь: в дверь твою всем кулаком стучат. ЖМИТЕ КЛАСС!!! ПУСТЬ УЗНАЮТ ВАШИ ДРУЗЬЯ!!!
Комментарии 2
ЖМИТЕ КЛАСС!!! ПУСТЬ УЗНАЮТ ВАШИ ДРУЗЬЯ!!!
таджикский и персидский поэт. Родоначальник поэзии на фарси. - ок. 860 941), Свыше 40 лет был при дворе правителя Бухары, затем был изгнан и умер в нищете. Из литературного наследия сохранились касыда «Мать вина» (написана в 933), автобиографическая «Ода на старость», около 40 четверостиший и много фрагментов поэм, произведения лирического и дидактического содержания. Созданный им и его современниками стиль преобладал в фарсиязычной поэзии до XI в.
Все зубы выпали мои, и понял я впервые,
Что были прежде у меня светильники живые.
То были слитки серебра, и перлы, и кораллы,
То были звезды на заре и капли дождевые.
Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье?
Быть может, мне нанес Кейван удары роковые?
О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу:
То сделал бог, и таковы законы вековые.
Так мир устроен, чей удел – вращенъе и круженье,
Подвижно время, как родник, как струи водяные.
Что ны...ЕщёРУДАКИ АБУАБДУЛЛО (Абу Абдаллах Джафар Рудаки.
ЖМИТЕ КЛАСС!!! ПУСТЬ УЗНАЮТ ВАШИ ДРУЗЬЯ!!!
таджикский и персидский поэт. Родоначальник поэзии на фарси. - ок. 860 941), Свыше 40 лет был при дворе правителя Бухары, затем был изгнан и умер в нищете. Из литературного наследия сохранились касыда «Мать вина» (написана в 933), автобиографическая «Ода на старость», около 40 четверостиший и много фрагментов поэм, произведения лирического и дидактического содержания. Созданный им и его современниками стиль преобладал в фарсиязычной поэзии до XI в.
Все зубы выпали мои, и понял я впервые,
Что были прежде у меня светильники живые.
То были слитки серебра, и перлы, и кораллы,
То были звезды на заре и капли дождевые.
Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье?
Быть может, мне нанес Кейван удары роковые?
О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу:
То сделал бог, и таковы законы вековые.
Так мир устроен, чей удел – вращенъе и круженье,
Подвижно время, как родник, как струи водяные.
Что ныне снадобьем слывет, то завтра станет ядом,
И что ж? Лекарством этот яд опять сочтут больные.
Ты видишь: время старит все, что нам казалось новым,
Но время также молодит деяния былые.
Да, превратились цветники в безлюдные пустыни,
Но и пустыни расцвели, как цветники густые.
Ты знаешь ли, моя любовь, чьи кудри, словно мускус,
О том, каким твой пленник был во времена иные?
Теперь его чаруешь ты прелестными кудрями, –
Ты кудри видела его в те годы молодые?
Прошли те дни, когда, как шелк, упруги были щеки,
Прошли, исчезли эти дни – и кудри смоляные.
Прошли те дни, когда он был, как гость желанный, дорог;
Он, видно, слишком дорог был – взамен пришли другие.
Толпа красавиц на него смотрела с изумленьем,
И самого его влекли их чары колдовские.
Прошли те дни, когда он был беспечен, весел, счастлив,
Он радости большие знал, печали – небольшие.
Деньгами всюду он сорил, тюрчанке с нежной грудью
Он в этом городе дарил дирхемы золотые.
Желали насладиться с ним прекрасные рабыни,
Спешили, крадучись, к нему тайком в часы ночные.
Затем, что опасались днем являться на свиданье:
Хозяева страшили их, темницы городские!
Окаменевшие сердца, холодные и злые.
Мой слух всегда был обращен к великим словотворцам,
Мой взор красавицы влекли, шалуньи озорные.
Забот не знал я о жене, о детях, о семействе.
Я вольно жил, я не слыхал про тяготы такие.
О, если б, Мадж, в числе повес меня б тогда ты видел,
А не теперь, когда я стар и дни пришли плохие.
О, если б видел, слышал ты, как соловьем звенел я
В то дни, когда мой конь топтал просторы луговые,
Тогда я был слугой царям и многим – близким другом,
Теперь я растерял друзей, вокруг – одни чужие.
Теперь стихи мои живут во всех чертогах царских,
В моих стихах цари живут, дела их боевые.
Заслушивался Хорасан твореньями поэта,
Их переписывал весь мир, чужие и родные.
Куда бы я ни приходил в жилища благородных,
Я всюду яства находил и кошели тугие.
Я не служил другим царям, я только от Саманов*,
Обрел величье, и добро, и радости мирские,
Мне сорок тысяч подарил властитель Хорасана,
Пять тысяч дал эмир Макан – да...ЕщёЯ в мягкий шелк преображал горячими стихами
Окаменевшие сердца, холодные и злые.
Мой слух всегда был обращен к великим словотворцам,
Мой взор красавицы влекли, шалуньи озорные.
Забот не знал я о жене, о детях, о семействе.
Я вольно жил, я не слыхал про тяготы такие.
О, если б, Мадж, в числе повес меня б тогда ты видел,
А не теперь, когда я стар и дни пришли плохие.
О, если б видел, слышал ты, как соловьем звенел я
В то дни, когда мой конь топтал просторы луговые,
Тогда я был слугой царям и многим – близким другом,
Теперь я растерял друзей, вокруг – одни чужие.
Теперь стихи мои живут во всех чертогах царских,
В моих стихах цари живут, дела их боевые.
Заслушивался Хорасан твореньями поэта,
Их переписывал весь мир, чужие и родные.
Куда бы я ни приходил в жилища благородных,
Я всюду яства находил и кошели тугие.
Я не служил другим царям, я только от Саманов*,
Обрел величье, и добро, и радости мирские,
Мне сорок тысяч подарил властитель Хорасана,
Пять тысяч дал эмир Макан – даренья недурные.
У слуг царя по мелочам набрал я восемь тысяч,
Счастливый, песни я слагал правдивые, прямые.
Лишь должное воздал эмир мне щедростью подобной,
А слуги, следуя царю, раскрыли кладовые,
Но изменились времена, и сам я изменился,
Дай посох: с посохом, с сумой должны брести седые.
Не для насилья и убийств мечи в руках блестят:
Господь не забывает зла и воздает стократ.
Не для насилья и убийств куется правый меч,
Не ради уксуса лежит в давильне виноград.
Убитого узрел Иса* однажды на пути,
И палец прикусил пророк унынием объят.
Сказал: "Кого же ты убил, когда ты сам убит?
Настанет час, и твоего убийцу умертвят".
Непрошенный, в чужую дверь ты пальцем не стучи,
Не то услышишь: в дверь твою всем кулаком стучат.
ЖМИТЕ КЛАСС!!! ПУСТЬ УЗНАЮТ ВАШИ ДРУЗЬЯ!!!