*** Пути господни неисповедимы! Семь лет, а жизнь все еще дрожит на тоненькой ниточке, не желает обрываться эта нить… Регулярно попадаю в больницу с тяжелой сердечной недостаточностью, прохожу курс лечения и - домой. Где меня ждет мое маленькое чудо, мое солнышко, моя радость, моя Любушка. Так хочется дожить до 1 сентября, проводить ее в школу… Белые бантики, огромные букеты цветов, разноцветные новенькие ранцы за спинами и испуганно-радостные глаза… В этот раз я попала в палату к новому незнакомому доктору, хотя я тут всех за долгие годы изучила. Совсем молоденькая, почти девочка, тоненькая, хрупкая, прямо насквозь светится. Валерия Игоревна. Единственное, что в ее облике соответствует серьёзному взрослому имени, так это очки. В толстой пластмассовой оправе, за линзами прячутся добрые, немного застенчивые глаза. Валерия Игоревна долго меня осматривает, расспрашивает, что-то записывает в историю болезни. А чего меня расспрашивать? Про меня тут даже санитарки все знают. Я в этой больнице, можно сказать, постоянную прописку получила. Но доктор молодая, старательная, делает все, как в институте учили, по правилам. Пока она меня допрашивала-осматривала, в палату зашла Фирюза Рахметовна, старший ординатор. Я у нее уже несколько раз лечилась. Хороший, опытный доктор. - О, Надежда Ивановна, - восклицает Фирюза Рахметовна, будто неожиданно встретила старую добрую подругу, - вы опять к нам? - Да куда же я без вас, доктора мои дорогие? – спрашиваю с улыбкой. - Повезло вам, Валерия Игоревна, - подмигивает Фирюза младшей коллеге, – Эту пациентку мы как облупленную знаем. Смело назначайте капельницы с гликозидами и мочегонными. Через неделю домой Надежду Ивановну отправите. - Мне сначала разобраться надо, что с пациенткой, - бубнит себе под нос юная доктор и растерянно глазами хлопает за стеклами взрослых очков. - Да чего тут разбираться? Профессор Рассветов давно уже разобрался. Это он диагноз поставил. Так что, можете не тратить свое время. - А кто такой профессор Рассветов? - Как, вы не знаете профессора Рассветова? Это же светило науки! – Фирюза Рахметовна явно чувствует неловкость за свою неопытную коллегу, дергает ее потихоньку за рукав медицинского халата, легкий румянец заливает ее щеки. – Вы просто забыли, Валерия Игоревна. - Профессор Рассветов, может, и светило науки, но я сама должна разобраться, - упрямится Валерия, что-то строча в истории болезни. - Ну, разбирайтесь, разбирайтесь, - милостиво кивает старший ординатор, одновременно подмигивая мне левым глазом. Что, мол, вы хотите от неопытной девчонки? Чем бы дитя не тешилось… *** После капельниц становится легче. И дышится свободнее, и двигается легче, и отечность с ног ушла. А лечащий доктор упрямо копает, пытается докопать до сути моей редкой болезни. И зачем ей это надо? Вот и сегодня повела меня в кабинет УЗИ. Там еще одна девочка-врач, не на много старше моей Лерочки (так и срывается с языка непочтительное обращение!). Уложили меня на кушетку, ультразвуком сердце мое рассматривают. А я что? Мне привычно. Вроде как развлечение. Пусть молодежь учится, познает редкие болезни. - Меня что удивляет, Татьяна Васильевна, - шепчет на ухо коллеге Лера, - при таком диагнозе отеки всего за два дня сошли, на минимальных дозах лекарств. Несоответствие какое-то… - Угу, - кивает Татьяна, уткнувшись в экран, на котором трепещет, бьется, не желая сдаваться мое сердце, - да и сердце подозрительно маленькое при такой тяжелой сердечной недостаточности. По идее, за столько лет оно должно было превратиться в огромный растянутый мешок… Обе девочки переглядываются, на их лицах отражаются серьёзные раздумья. - Надо на консилиум выносить этот случай! – решает Валерия. - Там начальство опять полоскать за неопытность будет, да носом в учебники тыкать. Оно тебе надо? - Надо. Разобраться надо. А нос у меня крепкий, перетерплю! *** Упрямая девчонка эта Валерия Игоревна оказалась! Уж не знаю, что там на этом консилиуме говорили старшие коллеги, а собралось там все отделение, да еще какой-то заезжий консультант присутствовал, седой совсем, жизнью потрепанный, не слишком солидный, но глаза умные... Вышла моя Лерочка вся красная, как свекла, взъерошенная, глаза из-под очков сверкают. Только непонятно, от радости или от позора? Взяла меня под локоток и в палату повела. - Надежда Ивановна, - говорит уверенно, спокойно, доверительно, и ведет по коридору, - мы с коллегами пришли к выводу, что профессор Рассветов семь лет назад ошибся. Ошибочно трактовал данные биопсии. Это не опухоль сердца. Это сдавливающий перикардит. В народе это заболевание называется «панцирное сердце». …Что-то ноги мои внезапно ослабели, колени задрожали. Повисла я обессиленно на хрупком плечике моего доктора, чувствую, упаду сейчас посреди коридора больничного. Она меня к окну тянет, к диванчику подводит, что между кадками с фикусами стоит. Бережно так, аккуратно усаживает. А у меня перед глазами тонкий палец гадалки с красным маникюром постукивает по карте с нарисованной женщиной в роскошном платье… - Проще говоря, семь лет назад у вас возникло воспаление сердечной сумки. Воспаление прошло, а сердечная сумка к сердцу припаялась. Сердечко ваше, как воин в железных латах, скованным оказалось. Мешает ему этот панцирь нормально работать, не дает во всю силу развернуться. Панцирь надо снять. Для хирургов это пара пустяков! И вы будете совершенно здоровы. …Так себя чувствует приговоренный к смерти заключенный, долгие годы с замиранием сердца ожидающий, что вот сейчас проскрипит-проскрежещет в замочной скважине ключ, с тяжким вздохом раскроется железная дверь камеры и человек с неживым лицом уронит ледяным голосом: «На выход!». И не надо будет никаких слов, никаких объяснений. Останется только отсчитать шаги по гулкому тюремному коридору, последние в жизни шаги… Но вместо ожидаемого исполнения приговора получаешь помилование… Разве сердце может выдержать такое? Тем более панцирное… Пришла я в себя уже в палате. Вокруг суетятся медики, капельница тянется к руке жадным щупальцем. На стуле возле кровати сидит доктор Лера. - Вы меня так не пугайте, Надежда Ивановна. Нет у вас повода терять сознание! Все же будет хорошо. Завтра придет кардиохирург на консультацию. Договоримся с ним о переводе вас на хирургию. И вас скоро прооперируют. Избавим мы ваше сердце от панциря, избавим! – и глаза у нее такие радостные, будто это с ее сердца панцирь сняли. Вот значит как, у меня «панцирное сердце»? Нет, не только у меня! Каким же панцирем безразличия к человеческой судьбе было укрыто сердце профессора с удивительной, красивой, вызывающей такое доверие, фамилией, чтобы так легко, не сомневаясь, вынести незаслуженный приговор больному? Или это был панцирь самоуверенности, своего профессионального превосходства? Почему не оставил шанса на надежду? Почему, не колеблясь ни секунды, сжег все мосты?.. Ну, да бог вам судья, господин профессор… *** У меня вдруг все чувства обострились, словно с них защитную плёнку сняли. И солнце в окно светит ярче, и запахи лекарств и больничной кухни отчетливее, и чувства и переживания на лицах людей вижу, как под микроскопом!.. Вот так вот долгие годы идешь, идешь по краю пропасти, и вдруг мост перед тобой, а за мостом дорога. И в такую дальнюю даль уходит та дорога, что дух захватывает. И сердце пойманной птахой трепыхается от счастья. Не трепыхайся, глупое, скоро снимут с тебя твой панцирь! Назавтра привела ко мне в палату Лерочка незнакомого хирурга с кардиохирургического отделения. Высокий такой, на полторы головы выше моего доктора, лет 30-ти, крепкий, надежный какой-то… Чем-то мне моего Витю напомнил…Только глаза карие, веселые. Валерия ему все про меня докладывает, а у него на лице удивление вперемешку с восхищением проступать начинает. - Что вы, Валерия Игоревна, - говорит с улыбкой, а темные брови на лоб ползут, - усомнились в правильности диагноза, выставленного самим профессором Рассветовым? - Усомнилась. Были основания усомниться, - твердо, уверенно так отвечает Валерия. - И не побоялись пойти против такого авторитета? – а в карих глазах лукавые искорки пляшут. - Да я и не думала про авторитет. Мне надо было точный диагноз установить. - Вот, Надежда Ивановна, - наклоняется ко мне и, прищурив свои веселые глаза, громко шепчет на ухо так, что всей палате слышно, - какой у вас замечательный лечащий доктор! Маленькая, а отважная! В первый раз такую вижу. У Валерии смущенный румянец на щеках заполыхал, а доктор-шутник мне подмигивает и улыбается. Но мне то видно, что в глазах его не только озорство, но и искорки нежности промелькивают. И мне вдруг сердцу так тепло, так хорошо стало, будто и не мешает ему никакой панцирь. - Ну, что же, Валерия Игоревна, готовьте пациентку к переводу на наше отделение. В понедельник и переводите. А во вторник прооперируем. Только, пожалуйста, сами лично доставьте нам больную. - Зачем?.. – за стеклами взрослых очков растерянно, по-детски округлились глаза. - Очень хочется еще раз увидеть юную героиню, сумевшую поколебать незыблемый авторитет медицинского светила. Вот ведь балагур! Совсем смутил девочку. Чувствую, доктор мой лечащий из последних сил прячется за стеклами взрослых очков, укрывается от веселых, лукавых глаз коллеги с кардиохирургии. Врачи ведь тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. Вышли они из палаты, обсуждая мою дальнейшую судьбу. А я вдруг спохватилась: - Девочки, - спрашиваю у соседок по палате, - а как фамилия то у этого хирурга? - А зачем тебе его фамилия? Разве фамилия имеет значение? И правда, какое значение имеет фамилия? Главное, чтобы у человека панциря на сердце не было. © Copyright: Дарья Щедрина