9 декабря 1842 года на сцене Большого театра в Петербурге состоялась первая постановка оперы «Руслан и Людмила» Михаила Ивановича Глинки.
«…Первую мысль о Руслане и Людмиле подал мне наш известный комик Шаховский… На одном из вечеров Жуковского Пушкин, говоря о поэме своей «Руслан и Людмила», сказал, что он бы многое переделал; я желал узнать у него, какие именно переделки он предполагал сделать, но преждевременная кончина его не допустила меня исполнить это намерение…».
Работа над оперой началась в 1837 году и шла в течение пяти лет с перерывами. Глинка приступил к сочинению музыки, не имея готового либретто. Он был вынужден обратиться к другим поэтам, в том числе любителям из числа друзей и знакомых – Нестору Кукольнику, Валериану Ширкову, Николаю Маркевичу и другим.
Опера не была встречена с восторгом – и виной тому было не само произведение, а публика, оказавшаяся не готовой к восприятию глинковских музыкальных новаторств, ухода от традиционной итальянской и французской оперных школ. Как отмечает Абрам Гозенпуд, «первое знакомство с шедевром Глинки в 1842 году захватило слушателей врасплох: привычные сценарные схемы наполнились новым содержанием. Музыка старых волшебных опер лишь иллюстрировала смену ситуаций – здесь она приобрела самостоятельное значение».
По заведённому театральному обычаю, сам Глинка готовил постановку со всеми исполнителями, более того, сам композитор отбирал исполнителей. Партия Ратмира изначально предполагалась для певицы Анны Петровой-Воробьевой. Однако к самой премьере исполнительница партии заболела, вместо неё на сцену спешно вышла не успевшая подготовиться к партии молодая певица-однофамилица Анфиса Петрова, выступавшая по критериям времени как Петрова 2-я. В результате премьера прошла неудачно, о чём тут же сообщила пресса:
«… в 1842 году, в те дни, когда в Петербурге впервые давалась опера «Руслан и Людмила». На премьере и на втором спектакле из-за болезни Анны Яковлевны партию Ратмира исполняла молодая и неопытная ещё певица Петрова – однофамилица её. Пела довольно робко, и во многом поэтому опера была принята холодно...».
То же самое свидетельствовал композитор Александр Серов, написав про неё: «… едва справилась с материальным разучиванием нот своей огромной партии и, несмотря на красивейший контральтовый голос, была в Ратмире слаба до жалости, следовательно, чуть ли не половина эффекта оперы в первое представление была утрачена».
Кроме того, что опера была довольно холодно принята публикой, откровенно враждебно высказались о «Руслане и Людмиле» некоторые критики (в первую очередь консервативная печать во главе с Фаддеем Балгариным). С другой стороны, Глинку поддержали Владимир Одоевский, Осип Сенковский, Фёдор Кони.
Отношение к спектаклю резко изменилось к третьему представлению, когда, оправившись после болезни, в партии Ратмира вышла наконец Анна Яковлевна. Об этом записал сам композитор:
«На третье представление явилась старшая Петрова, она исполнила сцену третьего действия с таким увлечением, что привела в восторг публику. Раздались звонкие и продолжительные рукоплескания, торжественно вызывали сперва меня, потом Петрову. Эти вызовы продолжались в продолжение 17 представлений…».
Тем не менее, сохранялось мнение о том, что это произведение несценичное. Партитура переделывалась и подвергалась сокращениям, которые нарушали логику музыкального развития. Впоследствии один из защитников «Руслана и Людмилы», критик Владимир Стасов, назвал оперу «мученицей нашего времени».
В советском музыковедении, и в частности, Борисом Асафьевым, отстаивался взгляд на оперу как на продуманную концепцию композитора, в противовес сложившемуся ранее мнению, что «Руслан и Людмила» – произведение «случайное».
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев