И ЭТО ЧТО — НЕ ЧУДО?

Валентина Кисилева была вывезена в раннем детстве из блокадного Ленинграда. Чудом спасена. Сирота. Несмотря на долгие поиски, родители так и не нашлись. Вся тяжелая и сложная жизнь Валентины Мартыновны — это желание быть с Богом. Вот какой интересный эпизод из своей жизни рассказала она читателям сайта:
«Когда дочке исполнилось восемнадцать лет, мы некрещеные были. Она с подружками решила покреститься. Ну, раз молодежь хочет, пошли. Говорю: “Я знаю только про церковь на кладбище, идем”. И я их повела туда. Батюшка согласился покрестить нас. Все, что священник говорил, мы за ним повторяли. Многого не поняли, что-то не услышали, потому что там младенец был, и он сильно кричал. Но, вот, нас покрестили, и все мы вышли с крестиками. С этого времени я старалась приходить в храм, исповедоваться и причащаться.
У меня была болезнь на ногах — псориаз. С двадцати двух лет болела. Всю мою юность. Намучилась очень. И люди мною брезговали, боялись заразиться, хотя она же не заразная — эта болезнь. Я перед каждой исповедью старалась все грехи мои вспомнить и записывала. И все мне хотелось вспомнить: за что Господь меня этой болезнью наказал, где я могла так нагрешить? Помолилась раз на ночь, и прошу: “Боженько, ты мне напомни, пожалуйста, за какой грех у меня ножки болят”. Утром просыпаюсь, и вижу прямо перед глазами — церковь огромная-огромная. С одной стороны — каланча пожарная, а с другой — Дворец пионеров. И вот полная церковь народа, чиновников, со всего города. Девять детских домов соревнуются, кто лучше исполнит танец — тому премия будет. Ну, конечно, все стараются танцевать.
И вот мы оттанцевали гопак, надо переодеваться на лявониху. Беру одежду и вижу на стене что-то оранжевое, цвет мне понравился. Стала тереть побелку, а там дяденька красивый нарисован. Это была иконочка. Тереблю всех, говорю: “Посмотрите”. Меня отталкивают, чтобы я не мешала переодеваться. Воспитательница взяла меня за руку, отвела в другую сторону, булавкой начала мне юбку застегивать. Я только выскочила танцевать, начала кружиться, юбка у меня — хлоп и на пол. Я за юбку— и бегом. Все засмеялись.
Все это вспомнилось мне, как будто вчера произошло. Мы танцевали в Святая Святых (в алтаре — ред.). Туда же людям мирским нельзя заходить, а нас там танцевать заставляли.
Исповедовалась я на соборовании. Причастилась. И что вы думаете? Тридцать лет меня лечили. Уже и в больницу не ложили с моими ногами, только когда температура под сорок, забирали, температуру собьют и все. А тут я иду на работу. Сотрудницы спрашивают: “Валь, а что это ты не хромаешь?” А я хромала все время, ноги забинтованные, болят. В троллейбусе, бывало, стою то на одной ноге, то на другой, пока кто-нибудь мне, молодой, место уступит. На ногах живого места не было, раны доходили до самой косточки.
Я пришла в раздевалку, сняла бинты, посмотрела. А у меня на ногах — детская розовая кожа. Говорю: “Ой, бабы, гляньте, ноги-то у меня здоровые, ноги не болят!” Прошло около трех месяцев после исповеди, после соборования. И это что — не чудо? Все схватились за Библию, которая у нас два года лежала. Возьмут, начнут читать — и ничего не понимают. Однажды я взяла и начала им пересказывать. А они говорят: “Валь, а как же так? Вот ты рассказываешь, мы тебя понимаем, а сами читаем — ничего не понятно”. Я говорю: “Потому что веры в вас нет”. Потом, после этого случая, они все шесть в церковь-то и пошли».