– Нина Александровна, у вас в Красном углу стоят иконы. А ваша мама молилась в те трудные военные годы? – Даже не знаю. Мама тогда была убита горем. А икон я не видела. Но бабушка была верующая. Когда война началась, эти бомбежки, она все говорила: «Конец света!» и просила: «Вот эту молитву выучи и читай». У меня память хорошая была, и я выучила молитвы Пресвятой Троице, Богородице и «Отче наш». Я выжила только благодаря молитвам. Как страшно становилось, я начинала сразу эти молитвы читать как молоток. Может быть, не по порядку, не так, как нужно, но это для меня было утешением. – Сколько лет вам тогда было? – Десять, одиннадцатый год шел. Ну, а мама… Маме не до чего уже было. Дети умирали с голоду на ее глазах. Фашисты угоняли взрослых на работы на целый день, а я с маленькими братьями оставалась. Кроме воды, в доме ничего не было. Маленькие пищали от голода, кормить нечем. До сих пор вижу их, плачущих. Этот страх стоит перед глазами. Я им бутылочку с водичкой сую, а они писают и плачут. Я все качаю и качаю их. Умерли на моих руках. Так больно, что забыть это горе невозможно. > «Дожила до травы…» – У мамы молоко пропало, наверное? – У мамы молока не было. У соседей сохранилась какая-то крупа – придут, принесут. Люди-то совсем другие были. На водичке мама сварит кашку, мутненький суп. Зимой вообще ничего не было. Голод начался, взрослые ели мох да опилки, как сейчас помню. Водой смочим и едим. А маленьким-то не дашь. Сначала Женя умер, ему всего полгодика было, а потом Миша – в начале 1943 года он так отощал, что не дожил до весны. Мише был годик. И я распухла вся. Мама все плакала. Ее угоняли на работу, и она каждый раз думала, что придет, а меня нет уже, что я умру без нее. Но я до весны дожила, дожила до травы. С Божьей помощью встала на ноги. За домом была низинка, снег растаял, и полезла зелененькая травка, похожая на лук. Я выползала, рвала и ела ее. Целыми днями вытаскивала траву с корнем. Эти белые корни сама ела и маме таскала. Травка помогла выкарабкаться. А мама неделю отработает, фашисты ей паечек дадут: немного хлеба, крупы, баночку консервов рыбных. Этого на два раза одному человеку хватало. А мы три дня ели. Весна началась, надо в огороде что-то сажать, а нечего. Человек пять детей из поселка пошли пешком в отдаленные деревни за Лугой. Просили у людей меленькой картошечки. С ведерко нам набрали. Шли по ночам, дороги лесом обходили, мы тропки такие знали. Посадили эту картошку, полегче жить стало. Ели все, что было в лесу. Летом пошли грибы и ягоды. Этого богатства тогда много было. Люди наберут черники, морошки, клюквы, брусники, варенья наварят. Сахара нет – и не надо, и так сыты. Вот так начался 1943 год. – А как вы попали в концлагерь? – Наш сосед Ваня приходит к маме: «Люба, надо уходить в лес. Немцы будут угонять людей насильно». Но мы не успели уйти. Нас с мамой отправили в концлагерь в Польшу. Загнали в небольшое помещение, где наверху ничего нет, устроено все под землей. Показывают на лестницу: «Спускайтесь туда». Я как сейчас вижу эту узенькую винтовую лестницу. После войны несколько раз пыталась ее нарисовать, но не смогла. Долго спускались по одному человеку вниз. Было глубоко. В небольшом помещении стоят три кругленьких столика, на них маленькие вазочки, а в вазочках неживые цветочки, как сейчас помню. Я все не могла понять, как это сжигают людей живых? За что? Тут цветочки стоят какие-то. Не знаю, что у взрослых на душе было, но меня как подростка эти цветочки успокоили. Думаю, да ничего тут страшного, раз цветочки стоят. На маму посмотрю, а мама даже говорить не могла. Нас заставили раздеться догола. Белье наше забрали, все стоим нагишом в полумраке. Посередине шел тоннель в одну сторону и в другую. Нас погнали на левую сторону по тоннелю. Конвой впереди и сзади. Остановили. Стоим кучей. Ни окон, ни дверей. Полумрак. Ждем смерти. Вдруг стена раздвигается, и оттуда туман пошел, и нас туда стали заталкивать. Мы думали, что это газ или пар, но если пар, так он не теплый. И ничего вроде не жжет, не печет, ничего не чувствуем. Нас затолкали, стена задвинулась, и мы все в кучке, ничего не можем понять. Освещение тусклое. Этот момент объяснить вам просто невозможно. Тут такой крик начался, такая суматоха. Я не знаю, как этот ужас можно было пережить. От страха всех трясет. Кто плачет, кто кричит. Каждую секунду ждали смерти. Все ждем, когда мы загоримся или взорвется что-то. Потом успокоились, смотрим – все стены цементные, пол цементный, на полу ни скамеек, ничего – пустое помещение совершенно. Только из правой стены торчат три крана без винтов. Из них льется тоненькая струйка воды. Люди боялись дотронуться до нее. Смотрим, в уголочке три баночки из-под консервов. Одна женщина подставила палец под воду: «Тепленькая! Люди умирают, их помоют, а нас уж никто не помоет. Давайте хоть лицо помоем этой водичкой». И стали набирать водичку в баночки. Помыли лица и руки детям, потом себе. Все мы без волос были, наголо побриты. > «Нинкины молитвы, наверное, нас спасли. Она как из пулемета эти молитвы строчила» Так мы простояли кучкой очень долго, все устали, сесть некуда, на пол – боимся, к стенам боимся притронуться. Дети прижались к родителям, женщины – друг к другу. Все живые. Никак не можем умереть. Это пытка была, кошмар. Ну, мы-то дети, все выдержали. Но как все это взрослые пережили, не знаю. Я за маму беспокоилась, как она все это перенесет. Мне уже пятнадцатый год шел, но я была очень худенькая и маленькая. Помню, я все время молилась, читала молитвы, которым меня бабушка научила. У меня одно спасение было – эти молитвы. – Вы их вслух читали? – Сначала про себя, а потом вслух. В основном «Отче наш» твердила как пулемет. Другого ничего в голове не было, одни молитвы. И когда гнали нас, и в лагере – все эти молитвы. Мама другой раз скажет: «Ты, наверное, надоела уже людям». А люди говорят: «Да пускай она читает, никому не мешает». Я все молитвы строчила без конца, успокаивая себя молитвами, не верила, что нас убьют, уничтожат. И вдруг смотрим, стена раздвигается, и конвой показывает – выходите. Все подумали, что что-то сломалось. Наверное, нас в другую камеру переводят. Вышли опять в этот тоннель. Конвой нас погнал обратно, туда, где эти цветочки стояли. То ли сверху, то ли сбоку вывалилось наше белье. Показывают – берите. Оделись, ждем. И нас по лестнице вдруг стали выгонять наверх. Вышли на воздух. За те несколько часов, что нас там держали, мы так устали физически и морально, что сил не было никаких. Когда нас выгнали на большую улицу, по которой каждый день гоняли на завод, я сказала: «Мама, нас в лагерь гонят!» Нас пригнали в лагерь, ворота открыли и показывают – расходитесь. Когда мы вошли, у всех глаза будто шары были. Все крестятся: «Как? Вернулись живые?» Ну, как видите, живые. И женщина говорит: «Кто-то в вашей группе в рубашке родился. Никогда никто оттуда еще не возвращался». Не только из нашего барака, но и из других выгоняли людей, и мы знали, что они обратно не вернулись. А тут люди увидели настоящее чудо. Одна женщина им говорит: «Это Нинкины молитвы, наверное, нас спасли. Она как из пулемета эти молитвы строчила». Так мы и не поняли, что случилось. Только потом узнали, что к окраине города внезапно подошла передовая часть Советской армии. И видимо, что-то произошло с руководством лагеря. Может, у кого-то сердце не выдержало. И нас решили вернуть в лагерь. Раз уж не сожгли - значит, будем живы. Мы уже не боялись ни огня, ни обстрелов по несколько раз за день. Бомбили этот город наши солдаты. Бараки разлетелись в щепки, и мы сидели в бункере, где овощи хранили, которыми нас кормили. Нам уже ничего не варили, ели сырую кормовую свеклу. Овощехранилище было забито битком. Сидели чуть ли не друг на друге, как сельди в бочке. В лагере говорили, что было всего 500 человек. Не знаем, сколько из них уничтожили, но народу еще много было. К ночи женщины вырыли окоп и там спасались, закрывшись хламом от разбитых бараков. Не сидеть же под открытым небом.

– Нина Александровна, расскажите о своей довоенной жизни. – Я родилась в семье рабочих, 6 ноября 1930 года, на хуторе в четырех километрах от станции Мшинская. И отец, и мама всю жизнь работали на лесозаготовках. До войны поселок назывался деревня Мхи. Деревня была небольшая, и рабочий поселок недалеко от Мшинской начинался. Сейчас тут живут всего четыре женщины, которые родились в Мшинской до войны. Все мужчины умерли уже. Одна женщина 1941 года рождения, вторая – 1933 года, моя двоюродная сестра, третья – 1928 года рождения, и я – 1930 года. До войны думали только о хорошем. Когда нам пообещали, что скоро свет дадут – лампочку Ильича, радовались. Были всем довольны. У нас все было для жизни – магазины, двухэтажная амбулатория, клуб, две школы – начальная и двухэтажная семилетняя школа, где учились дети из близлежащих деревень Пехенца, Малая Ящера, Владычкино. До войны с хуторов все переезжали на Мшинскую. И наш дом тоже был тут. Я здесь жила до 1943 года. До войны окончила только 4 класса. Помню нашу школу, как нам было радостно, интересно жить, как мы ждали, что будет еще лучше. Совсем другие люди были. Мне пришлось немного порадоваться до войны. А вот о войне очень тяжело и больно вспоминать. Мы не ожидали, что так нежданно-негаданно на нас навалится такое горе. – Что вы делали 22 июня 1941 года? – Как сейчас помню, мы были в магазине. Ждали, когда привезут хлеб и другие продукты из Гатчины. И вдруг среди ясного неба налетела черная туча страшных, с черными крестами, самолетов. Они очень низко летели и начали бомбить. Сразу все загорелось. Люди из магазина побежали по домам, а они с самолетов начали строчить по людям, которые не могли понять, что произошло. Только кричали: «Конец света, конец света!» Когда мы увидели первых раненых и убитых, стало страшно. Налеты продолжались ежедневно, даже ночью. Мшинскую бомбили несколько раз в день – из-за пересечения главной шоссейной и железной дорог. В первые же дни разбомбили школу, вокзал, амбулаторию, магазины, клуб – все ведь было деревянное. Сожгли и шпалорезку, где мама работала, заготавливая шпалы для железной дороги. Такой пожар был! Находиться в домах было страшно, и люди ушли в леса. А моя мама беременная была, должна была родить, не могла со всеми уйти в лес. С моим отцом они не ужились. Отчима сразу забрали в армию. Мама родила двойню 12 июля – в самое пекло. Завернула сыновей, одного мне дала, другого сама взяла в узелочек, и мы в лес пошли прятаться, потому что все время бомбежки были. В огороде ничего не выросло, потому что никто не поливал. В лесу просидели все лето, а на Мшинской немцы хозяйничали, все дома заняли, всю живность, всех кур съели. Уже и лето прошло, мы в лесу остались, очень голодали зимой без продовольствия. – Как же вы выжили в лесу с грудными детьми? – В лесу было очень много солдат. В июле они говорили: «Уходите в дальние селения, потому что здесь будут большие бои». И мы ушли в сторону Владычкино. Там наши военные вырыли окопы. У мамы трое детей, и они говорят: «Занимайте землянку, занимайте шалаши, оставайтесь здесь, нам надо уходить». Командир говорил солдатам, что пробираться будут группами по болоту и лесу. Другого пути нет. Все дороги уже фашисты заняли. А у нас очень топкие болота – там затонуло много людей. Не знаю, сколько было солдат, целая рота, наверное, когда уходили из леса. Женщины плакали: «Как вы пойдете в болота? Это смерть». Я видела, как солдаты заходили в болота, тащили за собой небольшую пушку и ящики со снарядами. Судьба этих солдат неизвестна. Они из болот не вышли и в плен не попали. Ничего о них неизвестно. Видимо, затонули. Когда мы из леса вернулись, фашистами все дома были заняты. Нам пришлось ютиться в бане. Баня по-черному топилась. Пока она топится, там невозможно было сидеть из-за дыма. А ведь уже зима на носу. На улице долго не будешь сидеть. Потом вернулись в свой дом. С нами жили бабушка (мама отчима), ее сын-подросток и дочка. Когда они уехали, мама осталась одна с тремя детьми. – Кто имена вашим братикам дал? – Когда мама родила, отчим был под Ленинградом. Его Михаилом звали. Мы получили от него письмо, где он просил назвать сыновей Мишей и Женей. На этом связь с отчимом прервалась. После войны нам сообщили, что он пропал без вести. В 1953-м году узнали правду – он погиб в Невской Дубровке, защищая ее. Из той роты, которой командовал отчим, в живых остался один человек. Он приехал на Мшинскую и рассказал нашему односельчанину Никите Андреевичу подробности гибели отчима. Надо было полотно перейти, он встал и скомандовал: «Вперед!», все поднялись, и начался шквальный огонь. Отчим на проволоку упал и остался недвижимый. А потом такое началось, говорит, я очнулся в воронке. Когда вылез, не мог узнать место. Все искал ту проволоку, где Мишка упал, а там уже ничего не разберешь, что было. Вот так он погиб. – Вы несли его портрет в Бессмертном полку? – У нас не сохранилось ни одной его фотокарточки. > «Я погиб в сорок первом средь Мшинских болот» – Вы живете на улице, которую назвали улицей Советских воинов по вашей инициативе. – В наших болотах погибло очень много солдат из 177-й стрелковой дивизии города Боровичи Новгородской области. Сколько они были в этих болотах и как выбирались, трудно сказать. Они защищали Лужский рубеж – от Пскова до Луги. Между нашим домом и домом, сгоревшим рядом, похоронены 15–20 солдат, которые в августе смогли выйти из топкого болота между деревней Пехенец и Малая Ящера, но сразу попали в плен к немцам. Здесь они и захоронены. Это наша родная земля, наша память. До войны улиц у нас не было. Были просто деревня и поселок, без улиц, каждый друг друга знал по фамилии. Здесь не было домов. Когда мы построили 7 домов, надо было людей прописать, а для этого дать название улице. И я, вернувшаяся из плена живой, предложила назвать ее улицей Советских воинов – в честь погибших на Мшинской пленных солдат и в честь солдат, которые утонули в наших болотах. Все поддержали мое предложение. Я благодарна солдатам, которые, не жалея своих жизней, отдавали их, спасая нас. Вечная память им! Когда я вышла на пенсию и вернулась из Луги, где жила и работала, в Мшинскую, мне было очень приятно видеть асфальтированные, приведенные в порядок улицы, которые появились намного позже улицы Советских воинов. А за нашу заброшенную, забытую всеми улицу стало обидно. Было обидно за воинов, отдавших свои жизни. Я стала обращаться в администрацию. Надоела и губернатору Александру Юрьевичу, и всем нашим местным руководителям. И хоть к старости, но они исполнили мою просьбу. Спасибо всем большое, что сохранили память – по инициативе Совета ветеранов поставили памятник воинам, защищавшим Мшинскую в годы Великой Отечественной войны. Ко мне недавно приезжали из Боровичей люди, которые разыскивают здесь пропавших без вести воинов. Они подарили мне книгу «177-я дивизия из Боровичей», посвященную стрелковой дивизии, павшей на Лужском рубеже. Хочу прочитать стихотворение «Письмо младшему брату»: Я погиб в сорок первом средь Мшинских болот, От полка оставалось не больше двух рот, Шедших гатью бойцов, в том числе и меня, Расстрелял мессершмитт в свете ясного дня. И было мне двадцать, как многим парням, Не сказавшим «прощайте» своим матерям. Больше не видеть, родные, мне вас, Мы выполняли, братишка, приказ. Долго под Лугой сражались с врагом, Бились отчаянно за каждый дом, А рядом дрожала от взрыва земля, Но мы понимали: назад, брат, нельзя. Когда наши фланги пробил вражеский строй, Из окружения лесной шли тропой. Теперь нам могилою Мшинская топь, Где уж не слышна пулеметная дробь. Здесь обелиски на кочках стоят, Кусты и березки покой наш хранят, Прощальный салют нам – солнца закат. Ты иногда вспоминай меня, брат. Не хочется мне уходить в мир иной, Весть не послав в дом мой родной, Как его сын защищал Ленинград, Перед врагами не пятясь назад. Помни, что я на тяжелой войне Пал, сохраняя верность стране. Наших родителей побереги, Один остаешься опорой семьи. Детей народишь – передай им наказ: Пусть поживут за себя и за нас. И научи их, любимый мой брат: Перед врагами ни шагу назад! Когда в конце августа немцы гнали исхудавших пленных в грязных мокрых шинелях, среди них были раненые, и они друг друга поддерживали. Здесь до войны не было ни улицы, ни строений. Был сарай. В него и закрыли пленных. Их не кормили. Нам, детям, так жалко было на них смотреть. Потом их гоняли пилить лес. Пленные все просили нас: «Ребята, принесите соли». Мы придем домой: «Сольки просят пленные». А уж соль-то всегда была, крупная такая. Мама в узелочек завяжет, и мы, дети, по очереди им соль носили. Нам близко нельзя было подходить. Конвой нас отгонял то плетями, то целясь из автомата. Сами пленные просили: «Не подходите близко». Так нам и не удалось с ними поговорить. Мама спрашивала: «А что ж они солить-то будут?» В конце августа – начале сентября в лесу были грибы. Видно, грибы и солили. Когда мы кидали им сольку, они гурьбой налетали, чтобы найти и забрать ее. Потом, смотрим, они с лопатами пришли, копают длинную, но неглубокую яму немножко подальше от нашего дома, где паханная земля была. Здесь до войны для лошадей сеяли овес, и земля помягче была. Мы приходили туда играть. Дома говорили: «Пленные яму роют зачем-то». Родители поняли, что могилу роют. Видели, как немцы вели пленного под руки в лес, он уже ноги не тащил, еле живой. А обратно его притащили на шинели к этой яме. И так было чуть ли не каждый день: то одного, то двух притащат и в яму зароют. Так человек 10 зарыли. И вдруг ночью партизаны взорвали немецкий склад боеприпасов в новом нежилом доме на Мшинской. Если к нашему вокзалу идти, там до сих пор воронка сохранилась. Такой был страшный взрыв, что в нашем доме стекла все посыпались, и сажа откуда-то летела. После взрыва фашисты так озверели, что недели две никого не выпускали из домов. Когда уже можно было выходить, мы убегали посмотреть, что там с пленными. В бараке их уже не было, и яма была полностью зарыта. Все ли они там зарыты? Сколько их? Мы так и не узнали. – А как сложилась ваша жизнь после войны? – Жизнь у меня, конечно, была не из легких. Когда на пенсию вышла, переехала сюда жить, на свою родину. Этот домик мы с мамой строили, когда трудились здесь, заготавливая с ней лес. Нам было без мужчин очень тяжело, но построили эту небольшую хибарку, в которой мама жила одна. В 1986-м году мамы не стало. Теперь я здесь живу. Для меня это родное гнездо.

– 4 ноября 2020 года недалеко от вашего дома торжественно открыли мемориал «Книга Памяти» с именами погибших солдат. Получается, что за два дня до своего 90-летия вы получили подарок, о котором давно мечтали? Радостно, что в этой «Книги Памяти» есть и ваше имя. – Я внесла в ее создание маленькую лепту – схему довоенной Мшинской и то, что от нее осталось после отступления немцев, на месте сожженных домов, – пепел. А теперь такая улица стала красивая. Люди, которые жили, когда улица начинала строиться, уже умерли, а я вот все еще живу. Спасибо Господу, что я дожила до этих лет. Иначе некому было бы рассказать про эту улицу. – В прошлом году вы отметили свое 90-летие. Не ожидали, что придет поздравление от президента России? – Я, конечно, не ждала этого и была очень тронута, получив письмо от Владимира Владимировича. Это было счастьем для меня. Он написал: «Уважаемая Нина Александровна, сердечно поздравляю Вас с юбилеем! Мы искренне гордимся вашим поколением – поколением мужественных, сильных духом людей, настоящих героев и созидателей. Вы никогда не боялись трудностей, верили в правое дело, в себя и в своих товарищей, честно служили Отечеству. Желаю вам доброго здоровья и всего наилучшего. Президент Российской Федерации В. Путин». – Кто еще вас поздравил в 2020-м году? – От губернатора Ленинградской области Александра Юрьевича Дрозденко пришло письмо. «Уважаемая Нина Александровна, от всей души поздравляю вас с замечательным юбилеем – 90-летием со дня рождения! Вы прожили большую жизнь, в которой отразились судьбы нескольких поколений сограждан. Много трудились, всегда находились в гуще общественно важных дел и за это пользовались глубоким уважением окружающих. Примите мою искреннюю и сердечную благодарность за все доброе, что вы сделали и продолжаете делать на родной земле. Желаю вам энергии и сил, чтобы продолжить ваш прекрасный жизненный путь, благополучия, большого человеческого счастья. Александр Дрозденко». Спасибо за внимание и Владимиру Владимировичу, и Александру Юрьевичу. Человеку немного надо. Самое главное – любить свою Родину. Нужно помнить и беречь все, и устраивать так, чтобы все было хорошо. Помогать надо, приложить все силы, чтобы жизнь была счастливая и радостная, чтобы люди жили мирно и спокойно, чтобы они не знали, что такое война, голод, смерть и страх. Чтобы они не пережили того, что пришлось мне пережить. Этого нельзя допустить. Спасибо всем, кто не забывает наше поколение, пережившее ад войны. Я думала, что надоела всем, а оказывается, не надоела. Мне очень приятно, что все помнят, все прислали мне благодарности. Спасибо им за внимание. – Спасибо вам, дорогая Нина Александровна! С наступающим Днем Победы! Храни вас Господь! Беседовала Ирина Ахундова. Источник https://pravoslavie.ru/139152.html #интервью