В гостях у сирийских армянок зоркий глаз заметит вышиванки, украшающие их жилища. Они собираются за журнальными столиками, чтобы вышивать и обсуждать самые элементарные и в то же время непростые вопросы кулинарии, шитья, ведения домашнего хозяйства и не только. Некоторые склонились над своими маленькими ткацкими станками, их руки скользят по тонким нитям, а пальцы сведены судорогой от повторяющихся движений при шитье. «Я открывала мамину большую матерчатую сумку, где она хранила все свои работы, и тайком вышивала какие-то узоры, продолжая то, что она уже начала», — вспоминает Дзоваг Кантарджян-Оганян, вспоминая свои детские воспоминания о вышивании в Сирии. «Несмотря на то, что я знал, правильные они или нет, я расшивал их в конце, чтобы моя мама не заметила, что я над ними работаю». Большинство сирийских армянок начинали с почти врожденными навыками. «Я научилась вышивать еще в утробе матери, — радостно объясняет Терез Чиришян Дер Саркисян. Вышивка легко поддается метафоре. Каждый крошечный стежок и символ требует от этих женщин усилий и предлагает более внимательно изучить их эстетические предпочтения и внимание к деталям. Должно быть, это предоставило им тихое и свободное жилище. В момент отчаяния, гнева или счастья они берутся за иголку и нитку, чтобы своей «невещественной речью» восстановить историю женского ремесла.[1] Сирийско-армянские беженцы в Ереване объединены безмолвным пониманием боли. После многих лет изгнания и травм в начале 20-го века семьи переживших геноцид сохранили воспоминания в виде следов в своих поделках, служа тактильным воспоминанием о пространстве и времени.

Потеря родины естественным образом связана с утратой идентичности. Некоторые ученые утверждают, что постгеноцидная армянская идентичность предполагает ощущение «потерянной родины» и необходимость ее восстановления[2]. Два поколения переселенцев, живших в Сирии в 1910-х или в Армении в 2010-х, мигранты и депортированные их предки, устраивались в создании и воссоздании новой концепции «дома». Для армян Османской империи и сирийских армян в Ереване ремесло служило не только способом заработка, но и процессом перестройки и переосмысления социального мира через временные маркеры, которые помогают им развивать чувство. из «дома». Ремесла и сам процесс изготовления изделий служат «убежищем» для двух волн беженцев. Он помогает нормализовать существование в настоящий момент, вспоминая прошлое и переплетая будущее.

Материальные требования своих корней

Марал переехала в Ереван с матерью в 2015 году. Обе ее бабушки были ткачихами из Айнтеба. Когда ее спросили о ее навыках вышивания, она объяснила, что бабушка научила ее вышивать еще до того, как она научилась ходить: «Она давала мне иголку и нитку, не беспокоясь о том, что я могу навредить себе». Углубленный анализ ремесел в Мараше, Айнтебе, Урфе и других исторически населенных армянами городах Османской империи показывает, что поколения армянских семей активно занимались основным производством текстиля. В своей книге «Марашское рукоделие» Раздан Токмаджян указывает, что архивы колледжа Айганушян показывают, как вышивание преподавалось наряду с обычными занятиями. Эта практика укоренилась в каждой семье, переходя от матери к дочери.

Практика вышивания служит нескольким целям, воплощая личный опыт женщин и отражая их чувства. Марал увлеченно объясняет, что символизирует каждый из элементов. Она описывает, что корни и генеалогические деревья, вышитые вышивкой Сивас[4], символизируют борьбу нации за установление своих корней и в то же время избегание ассимиляции. Марал считает, что квадратная граница, обрамляющая деревья жизни в центре, иллюстрирует безопасность и укрытие. «Только после того, как мы заявим о своей идентичности, мы сможем развиваться как нация и распространяться точно так же, как ветви древа жизни простираются за границу», — интерпретирует она стежок Сиваса. Перемещенные лица часто ищут другие формы «земли», чтобы поддерживать себя.[5] Стремясь заявить о чувстве принадлежности, они конструируют его на воображаемом уровне. Это может объяснить символическое значение генеалогических деревьев жизни, цветов и корней в вышивках, сделанных женщинами-беженками. Страх перед нестабильным чувством принадлежности заставил их пустить воображаемые корни на «безопасной земле ремесла». Визуализация таких элементов, связанных с землей, знаменует собой борьбу за компенсацию отсутствия принадлежности к определенному месту в реальной жизни.

Рипсиме Саркисян пережила геноцид. В последние годы ее работы изображают ее родину, пейзажи, горы и цветы той земли, откуда она родом. Ее внучка Анита Тутикян описывает работы Саркисяна как «мысленное путешествие на колени бабушки и в объятия мужа. Она путешествовала не пешком, не верхом, а на кончиках своих пальцев»[6]. Создавать узоры земли и ландшафта значит выражать принадлежность, претендуя на пространство. Тутикян объясняет, что вышивка ее бабушки является «свидетельством стремления и принадлежности, отчаянного стремления вернуться и соединиться с близкими, громким прошением о законном паспорте, чтобы вернуться «домой» и вернуть себе дом». Работа Саркисян иллюстрирует ее психологическое стремление к безопасному убежищу, «мысленное погружение в долины и воды Мунзура, Марал набила маленький чемодан своими вышивками, старыми и новыми, когда еще была в Сирии. Она объяснила, что багаж, полный вышивок, был ее самым ценным имуществом. «Я хотела иметь его под рукой, чтобы всякий раз, когда нам придется покинуть наш дом в Сирии, первое, что я хватала, была этот чемодан», — объясняет она. В акте выбора личных вещей, которые люди мигрируют или вынуждены искать убежище вдали от своих домов, есть смысл. Армянские женщины диаспоры плели прошлое, чтобы поддерживать будущее, неся это имущество — материальные воспоминания о прошлом. Эти владения затем используются для создания ощущения знакомства, борьбы с чувством «раздетой» идентичности и сохранения чувства преемственности. «Вышивание — это способ продолжать свое присутствие, свидетельствовать о том, что мы еще живы, мы живой народ», — объясняет Марал.

«Первое, что я хотела привезти из Алеппо, когда мы узнали, что навсегда останемся в Ереване, — это наброски и мотивы моей бабушки», — говорит Айда, сирийско-армянская женщина, ныне проживающая в Ереване. Она вышивает по эскизам и мотивам своей бабушки Арики, подтверждая материальные связи, которые вызывают как изменения, так и преемственность. Другие сирийские армянки также утверждают, что изделия ручной работы являются личным напоминанием о мастере и их происхождении. Они хранят эти вышивки как наследие, которое несет в себе жизненный опыт таким образом, что воспоминания, заложенные в этих ремеслах, придают смысл их жизни. «Семьи с нами нет, давайте сохраним память», — согласились женщины. Одна из древнейших вышивок, оставшихся Дзоваг, принадлежит матери ее мужа. Это тканая ткань, предназначенная для ношения банных полотенец и стирки белья. Начальная буква «Ա» [А] вышита для Аршалуйса Аракеляна. Это произведение напоминает Дзовагу о семье Аракелянов. «Имея эту вышивку под рукой, я чувствую, что вся семья со мной». Она отмечает, что именно это делает его таким ценным для нее. Дзоваг также размышляла о своем опыте перевозки своего самого дорогого имущества из Алеппо в Ереван. «Я привыкла носить вышивки с собой, куда бы я ни пошла. Мой муж даже не знал, но когда бы мы ни путешествовали, у меня всегда были с собой вышивки», — говорит она. «Это моя работа, и мне нужно иметь хотя бы некоторые инструменты и материал, чтобы вышивать, когда захочу». Дзоваг привезла ей вышивки, когда они приехали в Ереван на то, что должно было быть просто летним отдыхом. Затем, когда было принято решение искать постоянное пристанище в Армении, они смогли перевезти лишь небольшую часть своего имущества, оставив в Алеппо почти все, что у них было, включая семейные реликвии. Несколько вышивок, которые привезла Дзоваг, были единственным имуществом, связывающим ее с ее корнями.

Выбирая подобные вещи из своего прошлого, сирийские армянские женщины стремятся «создать сосуд, чтобы безопасно нести их в будущее». напоминания об их менее желательном прошлом. Для сирийско-армянских вышивальщиц семейные реликвии стали их желанным воспоминанием. Арпине Курдиан Алтунян рассказывает о том, как ее бабушка Епраксе перебралась из Эрзурума в Мосул в Ираке. Когда они блуждали по пустыне более шести месяцев, их повозку с волами забрали вместе со всем имуществом, которое они везли с собой. Единственной семейной реликвией, которую Епраксе удалось сохранить, была ее швейная машина Singer, которая является сокровищем для семьи. «По мере того, как мы идем в ногу со временем и адаптируемся к нашей новой среде, наше имущество связывает нас с нашими корнями, напоминая нам о том, кто мы есть. Это ощутимые и выдающиеся свидетельства нашей особой культуры, которые могут и дальше определять нас в принимающих странах», — заключил Алтунян. Таким образом, рукоделие — это способ сохранить личную историю с помощью «воспоминаний, отмеченных эмоциями». [8] Алтунян также объясняет, что объединение и работа в группе дали ее бабушке и другим беженцам в Сирии возможность вспомнить старые времена и поделиться воспоминаниями о своем прежнем образе жизни, включая свои традиции приготовления пищи, шитья, ведения домашнего хозяйства и многое другое. Ремесла объединяют людей, создавая социальные отношения и среду для обмена идеями. Это показывает, как общительность, связанная с ремеслом, воссоединяет этих женщин с общим опытом. Основополагающие коммуникации ремесленника за ткацким станком также должны были помочь армянам диаспоры и их предкам в непрерывном акте создания «дома» и формирования их сообщества через повествования, сотканные в их ремеслах и во время самого ткачества. «Я вкладываю все свои мысли и воспоминания в свою работу. Меня нет на земле. Мне просто интересно где-нибудь в другом месте», — признается Марал. Это ее способ перенести прошлое в настоящее: она погружается в действие, повторяя свои мысли и освежая свои самые эмоциональные и яркие воспоминания. Некоторые другие рассматривают вышивание как процесс, который помогает им выйти за рамки реальных и осязаемых проблем дня и проблем, с которыми они сталкиваются в реальной жизни. Даже сейчас, во время карантина из-за COVID-19, они используют рукоделие и вышивку как метод борьбы со страхами перед пандемией и всеми своими негативными мыслями и эмоциями. Вышивание служит практикой, с помощью которой они отрываются от конкретного и материального своей повседневной жизни и ткут свою собственную сеть безопасности в творческом процессе как место обитания или убежища. Они получают чувство выполненного долга, вышивая, успокаивая себя и направляя свое творчество и чувства в ремесла. Кодируя обмены и оживляя отношения, эти материальные изделия воплощают воспоминания и способны поддерживать гибкую, но постоянную «нить» — связь, которая ведет их через когда-то потерянное и вновь обретенное чувство принадлежности.

[1] Холанд, Э., Дж. (2004). Пеплос Афины: ткачество как основное женское занятие в Древней и современной Греции. Космос 20, стр. 155-82. [2] Паносян, Р. (2006). Армяне: от царей и попов к купцам и комиссарам. стр. 235-240. Нью-Йорк: Издательство Колумбийского университета. [3] Токмаджян, Х. (2010). Мараш Рукоделие. Типография, Алеппо. [4] Стежок Сепастия (Сивас) известен как «обратный стежок». Они вышивают на изнаночной стороне ткани, а дизайн показан на лицевой стороне. Стежок Darson Tarsus выполняется на прозрачных тканях с использованием шелковых нитей для заполнения. Стежок килис включает в себя раскрой и сшивание различных видов тканей. [5] Паносян, Р. (2017). Родины и диаспоры: построение многонациональной национальной идентичности. Лекция Фонда Гранта Динка. [6] Тутикян, А. (2015). Нарративный анализ вышивок Рипсиме Саркисян, 1908-2000 гг. DEPO – Lüleci Hendek cad. № 12 Тофане Стамбул. [7] Белк, Р. (1988). Имущество и расширенное Я. Журнал исторических исследований в области маркетинга. [8] Коухиа, А. (2012). Категоризация значений ремесла: мультиперспективная структура для восьми взаимосвязанных категорий значений Категоризация значений ремесла. Techne Series A: Том 19, № 1, стр. 25–40.